Развлечения вне политики

Бум стриминг-сервисов в России начался за несколько лет до ковида. В 2018–19 годах сразу несколько платформ выпустили в копродукции с телеканалами ряд успешных оригинальных сериалов: «Звоните ДиКаприо!» и «Домашний арест» на Premier при поддержке ТНТ (холдинг «Газпром Медиа»), «Лучше, чем люди» на START при поддержке «Первого канала», «Содержанки» на START, и так далее.

Рынок начал заполняться довольно быстро. Под производство оригинальных продуктов начали перепрофилировать и старые сервисы, вроде «Кинопоиска» и IVI, и запускать новые — more.tv от СТС Медиа и KION от МТС. Пандемия подхлестнула индустрию:

Вплоть до 24 февраля 2022 года спрос на профессионалов — в первую очередь, на жанровых сценаристов, — рос стремительными темпами. Представители платформ носились с горящими глазами, охотясь за сценариями и идеями, перехватывали их друг у друга и запускали в производство даже довольно сырые идеи, только бы опередить конкурентов. Все грезили приходом Netflix и большими сделками с западными компаниями — и это тоже происходило. Так, «Лучше, чем люди» стали первой покупкой в Netflix Originals, «Эпидемия» — международным хитом, а в 2020 году сам сервис заключил соглашение с НМГ и заказал ряд сериалов российского производства.

Причины бума ясны: с одной стороны, распространенность высокоскоростного и недорогого интернета в России, плюс появление городского «креативного класса», готового платить за подписки (равно за удобство доступа). С другой стороны, качество оригинальных сериалов платформ объективно и ощутимо выросло в сравнении с тем, что показывали на ТВ. У сериала, который смотрят в интернете, другая целевая аудитория, и конкурировать здесь надо с международными хитами (доступными за ту же сумму, на расстоянии одного клика), а не с соседним телевизионным мылом.

Составить конкуренцию HBO или Apple TV+ по бюджетам и масштабам сложно, зато можно сделать упор на драме и нашей, простите, региональной российской специфике. И пока начинался четвертый президентский срок Владимира Путина, пока разгоняли митинги и уничтожали независимые медиа (еще медленно, в режиме мирного, а не военного времени), а ток-шоу а-ля Соловьёв занимали всё больше места в эфире, вдруг выяснилось, что в интернете «многое позволено».

Можно было использовать мат, можно было делать умеренные социально-политические комментарии («Последний министр», «Чики»).

Режиссер Роман Волобуев мог одновременно снимать сериал для «Кинопоиска» и заявлять о своей антипутинской позиции; режиссер Павел Костомаров не встречал препятствий, несмотря на наличие в своей фильмографии документальных фильмов «Срок» и «Мой друг Борис Немцов». Актеры могли выходить на митинги или постить «уточек» в соцсетях и спокойно сниматься в любых проектах.

Хотя даже в России образца 2019 года тяжело говорить о полноценной рыночной и независимой от госбюджета экономике производства, тем не менее, финансирование тогда строилось продюсерами в соответствии, как минимум, с рыночной логикой. Заказывался продукт, которые будет смотреть ожидаемая целевая аудитория, прогнозировался рост числа подписчиков, прибыль, и т. п. Как лично я слышал от участников рынка, почти ни одна платформа не рассчитывала в итоге выйти на самоокупаемость: возврат инвестиций планировался за счет продажи наиболее крупным игрокам, которые в итоге вырастут в де-факто монополистов.

Подобная логика как бы оставляла общую политическую ситуацию в России за скобками. Люди, работавшие в этом сегменте индустрии развлечений, — вплоть до самых влиятельных, «вхожих в кабинеты», от умеренных лоялистов («Путин — далеко не худшее, что может быть») до вполне открытых «ненадежных» («сколько еще это будет продолжаться, какой маразм!»), — либо старались не видеть общих тенденций перехода к обществу тотального контроля, либо обманывались идеей, что вот сейчас, скоро «этот состарится, поколения сменятся, и всё как-то само собой выправится». В конце концов, ну потиранит он еще Навального, ну посидят какие-то оппозиционеры, ну работают же «Эхо», «Новая» и «Дождь»? Да и сколько это будет продолжаться — ну лет пять, ну шесть?

Очи государства направлены на вас

Но пока стриминги пытались игнорировать политику, политика вовсе не собиралась игнорировать их в ответ. Увидев, какой огромный, популярный и растущий сегмент — не только рынка, но и общественной жизни в целом, — обходится без внимания и контроля, администрация президента быстро обратила на интернет-сервисы свои ясные очи.

Во-первых, Институт развития интернета (ИРИ) был переделан в аналог Фонда кино, только для интернет-проектов. Государство начало предлагать невозвратные деньги на приоритетные проекты, и, разумеется, ни один продюсер, работающий на рынке, от невозвратных средств в здравом уме не откажется. Наличие же подобных «свободных денег» в индустрии, как мы видим на примере с кино, деформирует рынок: заработок считается на этапе до начала производства, темы выбираются «проходные» для комиссии, а не для аудитории, и так далее. Кроме того, выделение денег через ИРИ позволяет осуществлять творческий контроль.

Во-вторых, те платформы, которые не принадлежали государству, стали постепенно переходить под его — иногда опосредованное, иногда прямое, — влияние. Например, Okko, который контролировал Александр Мамут, выкупил «Сбер», и одним из первых решений нового менеджмента стало закрытие проекта «Okko Театр» и увольнение режиссера и актера Ивана Вырыпаева — активного участника протестов против ареста Алексея Навального, вернувшегося в Россию после отравления.

В-третьих, после возвращения Навального в январе и первой «военной тревоги» в апреле 2021 года цензура развлекательного контента резко усилилась. Актерам, участвовавшим в протестах или публиковавших нечто «неправильное» в своих соцсетях, стали отказывать в кастинге, цензура мата началась и в интернете, ЛГБТ+ темы оказались под запретом. Этот этап развития отечественного стриминг-рынка зафиксировала журналистка Олеся Герасименко в материале «У нас запрет на реальность», вышедшем у русской службы «Би-би-си» в ноябре 2021 года.

Начало полномасштабной войны, понятно, тренд не изменило — лишь форсировало. То, что в предвоенное время еще сочли бы «слишком резким» и потенциально скандальным — например, звонок продюсеру уровня Фёдора Бондарчука с требованием молчать под угрозой закрытия проектов или мгновенная «отмена» звезды уровня Данилы Козловского за нелояльность и снятие с главной роли в уже запущенном крупном проекте, — сегодня (после 24 февраля) уже никого не удивляет.

В китовой пасти

Большинство профессионалов киноиндустрии и до начала войны считали, что Россия — это начальная точка их карьеры. Они грезили о больших западных проектах и международных коллаборациях. Ажиотаж вокруг «прихода Netflix» отчасти объяснялся этим: многие видели в нём быстрый лифт до голливудских холмов.

К выбору проектов и должностей надо теперь подходить гораздо более внимательно. Так, один тандем очень успешных и влиятельных продюсеров, нацеленных на работу с США, был вынужден уйти со своих официальных позиций и продолжить работу в России на неформальных основаниях. Их компания входила в холдинг «Газпром Медиа», что по документам, особенно для не вникающих глубоко американцев, делало продюсеров «топ-менеджерами Газпрома».

Сегодня те, кто продолжает вести бизнес в России, находятся в двоякой ситуации. С одной стороны, одновременный уход западных конкурентов, усложнение доступа к зарубежным стримингам, усечение библиотек зарубежного кино и т. п. создают лакуны, в которые можно при желании встроиться. Поддержка государства — и прямыми вливаниями через ИРИ, и гибридными через госкомпании и другие формы дотаций на контент, — обещана и выделяется. С другой стороны, формы контента теперь жестко регламентированы: о довоенной вольнице не может быть и речи. Шаг влево, шаг вправо потенциально грозят уже не просто штрафами, но и уголовными делами. Найти деньги вне государственных источников, что было непросто и пару лет назад, сегодня почти невозможно.

Контент же государством заказывается либо идеологически правильный, пропагандистский, духовный, православный, антизападный и т. д., либо исключительно развлекательный, эскапистский, «чебурашковый». В крайнем случае — имитирующий западную жанровую форму (фантастика, фэнтези, криминал), но лишенный российской проблематики и специфики. И если маньяк в Америке (как в «Настоящем детективе») — это больше, чем маньяк, то в современной России наоборот: маньяк — меньше, чем маньяк, и никаких общественных проблем за ним стоять не может. Даже наиболее остроумные, казалось бы, попытки — вроде киберпанковой альт-современности в «Азазеле» — выхолащиваются («как бы чего не вышло») до максимальной политической беззубости.

Стримингам и производителям контента в рамках госплана по отвлечению граждан от реальности и по ее замещению отведена ключевая роль.

Пока что на пропагандистские заказы находятся специалисты-авантюристы, в то время как серьезные профессионалы ещё избегают сомнительных проектов, предпочитая работу по эскапистскому фронту (качественный жанровый фильм всё еще можно предъявить на Западе как образец успешно выполненного ТЗ).

Но проблема в том, — и многие это понимают, — что условия не окончательные. Всё будет меняться, причем в худшую сторону.

Творческих возможностей будет меньше, назойливого контроля — больше. Треки эскапистского и пропагандистского кино сольются друг с другом, а для спокойной работы просто молчать и не писать ничего в соцсетях недостаточно уже сейчас. Лояльности требуют открытой и ясной. Вскоре вербального изъявления поддержки будет мало, и наличие в библиотеке/фильмографии «кино про СВО» станет не бонусным, а обязательным и необходимым условием для продолжения деятельности.

Возможно, некоторые из продюсеров и организаторов кинопроцесса сумеют либо вспомнить (кто старше), либо впервые испытать (кто моложе) свои «пиратские дни». Провести свои кинокорабли между Сциллой военной пропаганды и Харибдой объявления врагами, изгнания или уголовных дел, сохранить качество выпускаемого продукта и дождаться оттепели, если таковая наступит. Если у кого-то это получится, при условии, что «хорошие времена настанут», то такие герои вполне могут войти если не в зал славы мирового кинематографа, то как минимум в валгаллу лучших и хитрейших переговорщиков. Дэвид Селзник и Джек Уорнер, думаю, с удовольствием пожмут этим (пока неведомым) ловкачам руки.