Пока все еще осмысляют поправки, меняющие правила оповещения призывников и устанавливающие новые ограничения «уклонистов», а Минобороны вовсю рекламирует службу по контракту, юноши заканчивают школу и размышляют, чем заниматься в жизни. В том же пакете, что и закон о рассылке повесток через «Госуслуги», Госдума приняла документ, позволяющий становиться профессиональными военными сразу после 18 лет, минуя техникум (который раньше было необходимо закончить, чтобы заключать контракт). Мы поговорили со старшеклассниками и их родителями о том, как они относятся к такой перспективе.
«Хочу сначала хоть чему-то научиться в военном деле, а уже потом отправляться куда-либо служить по контракту»
Влад, 11 класс, Подмосковье
Я думаю, заключать контракт с молодыми людьми 18 лет небезопасно. Обычно те люди, которые хотят идти на фронт или подписывать контракт [в этом возрасте], не имеют практических знаний и боевого опыта: они просто смотрят ролики на ютубе, в интернете. Я считаю, что для того чтобы заключать контракт, человек должен как минимум провести пять лет в военном институте — по любой специальности, которую он выбрал для себя.
Если государство хочет, чтобы контрактники были 18-летними людьми, они должны создать условия, чтобы эти молодые люди не отправились на фронт как пушечное мясо.
Для меня военная служба — единственный [вариант, с которым я связываю будущее], — из-за моей неосведомленности о других направлениях. Я просто больше не знаю, куда мне идти.
[В службе меня привлекает], что по крайней мере у меня будет ясное будущее, стабильная работа, зарплата, потом пенсия. Да и какие-то патриотические побуждения у меня тоже есть. Я также понимаю, что навыки, полученные в ходе обучения в вузе, я могу использовать и на гражданке.
Но я не горю желанием подписывать контракт в 18 лет. Я знаю, что у меня нет опыта и физической подготовки. Я хочу сначала хоть чему-то научиться в военном деле, а уже потом отправлялся куда-либо служить по контракту.
Насчет отправки в зону СВО у меня такая политика: если отправят, если скажут, что мне нужно ехать служить туда, я поеду. Я не собираюсь бегать, уклоняться — как минимум это предательски по отношению к родине. Мне самому будет неприятно, если я вот так вот струшу и убегу.
«В довоенное время я бы рассматривал контракт как последний спасительный вариант»
Дима (имя изменено), 11 класс, Москва
Армия — это хорошее решение для многих людей, но точно не для меня. Это совсем не мое. Я бы предпочел зарабатывать деньги своим интеллектом и тем, что мне нравится. В довоенное время я бы рассматривал контракт как последний спасительный вариант. В послевоенное — это не лучшее решение. Ни в одном из вероятных вариантов моей будущей жизни нет контракта. Причина — и риск для жизни, и мировоззрение, и политические координаты: я не согласен с действующей идеологией.
Сейчас у меня очень тревожные мысли, когда я думаю о текущей политической ситуации и о своем будущем. Я решил просто поместить себя в вакуум, как можно меньше рассуждать. Я готовлюсь к ЕГЭ, планирую поступать в вуз и подтверждать свою категорию «Д» (у меня проблемы со здоровьем), чтобы не попасть на срочную службу. Надеюсь, так я себя застрахую.
Из моего круга большинство, процентов 70, придерживаются моей позиции и поддерживают мои идеи — как уж мы друг друга сформировали. Мои ровесники связывать свою жизнь с военной службой не хотят.
Некоторые мои знакомые моего возраста и старше думают иначе. У разных людей разный фундамент: на них влияет семья, среда, в которой они живут. Но это их выбор так думать. На мое мнение и на мои действия ничего не может повлиять.
«Надеюсь, за пять лет всё уляжется, и меня не призовут ехать на поле боя»
Кирилл, 11 класс, Московская область
После школы я собираюсь стать военным. Все мои родственники — военные. И в то же время я не вижу смысла этих контрактов сразу после школы. Мне кажется, человек должен хотя бы понять, каково это. А они хотят сделать, чтобы после 18 лет человек отучился три месяца быстрой службы — и его уже можно было призывать. Как по мне, это очень маленький срок. Многие люди после 18 лет не знают, чего хотят. Они могут неправильно о чем-то думать. Некоторым могут сказать родители: «Все, иди», — и человек не сможет ничего им противопоставить.
Мне нужно будет отработать пятилетний контракт после пяти лет военного училища. Насколько я знаю, если мне что-то не понравится во время учебы, я смогу уйти. Не знаю, можно ли будет уйти за эти три месяца, но мне кажется, что это слишком маленький срок. Поэтому я не особенно это одобряю.
А то, что после контракта могут сразу отправить в зону СВО, — это вообще… Человек не научится воевать за три месяца. Поэтому будет очень много смертей. Я надеюсь, что такого не будет, но лучше бы этот закон не принимали.
Самому мне бы не хотелось отправляться на СВО. Я не такой патриот.
Я не хочу, чтобы существовали войны, и не хочу сам воевать. [В военное училище] я иду, чтобы обучаться. Пока я буду учиться, меня не имеют право мобилизовать. Только если наступит всеобщая мобилизация. Но я надеюсь, за пять лет ничего такого не произойдет, всё уляжется, и меня не призовут ехать на поле боя.
«Я своего сына не отдам»
Ирина (имя изменено), мама 9-классника, Сибирь
Всё ясно как божий день: все законы, и этот в том числе, принимаются с целью обеспечить бесперебойную поставку, как говорится, пушечного мяса. Потому что они никак не хотят останавливать военные действия. Здравомыслящий человек не согласен туда идти, и все другие способы кого-то привлечь на военную службу, которые существовали в более-менее мирное время, перестали работать: очень много погибших, раненых, выбывших из строя. Люди возвращаются [с войны] и в своем маленьком окружении рассказывают [о своем опыте] — конечно, мало кого это вдохновляет.
Большой процент детей, которые выпускаются из школы, еще социально незрелые. Если семья лояльна ко всему происходящему, то это, конечно, повышает готовность [подписывать контракт]. А поскольку их обрабатывают пропагандой, «разговорами о важном», то им как будто бы сам бог велел под белы рученьки сразу идти воевать.
Недели две назад я приходила в школу, мне надо было поговорить с завучем. Я увидела и даже сфотографировала на входе стеклянной двери рекламу службы по контракту — прямо на входе, под вывеской с номером школы. Зарплата от 195 тысяч, приходи — и телефоны. Я собираюсь обращаться с этим в прокуратуру, потому что я считаю, что школа — не то место, где это уместно. Об этом я информировала администрацию. Саму табличку я сорвала на глазах у одного из завучей, которая прилепила ее за полчаса до этого. Завучу я объяснила, что считаю это недопустимым. Она хлопала глазами и говорила:
— Почему вы так считаете?
— У вас есть сын?
— Да, есть. И он сказал: «Если надо — я пойду родину защищать». А я ответила, что буду им гордиться.
— Если вы готовы своего сына, кровинушку, отдать туда на убой, это ваше дело, я своего сына не отдам. Поэтому я прямо сейчас сорву это и разорву в клочья.
Я так и сделала, а [обрывки] выбросила в мусорку. И никто мне ничего не сказал. Вообще-то, я не революционер, но в персональном плане никто мне не запретит делать то, что я считаю нужным. Я не нарушаю закон. Наоборот, я мешаю тем, кто его нарушает.
Если они хотят убиться, пускай идут убиваются сами. Пусть они не вовлекают в это ни нас, ни тем более наших детей: никто не имеет на это права.
Мой сын с детства никогда не играл в «войнушку». Еще до войны он говорил, что не хочет в армию. Я ему рассказывала о том, что есть альтернативная гражданская служба. Я считаю это вполне достойным выбором для человека — отдать долг Родине другими, более полезными и подходящими способами.
Когда я ему об этом рассказала, он сказал: «А почему бы и нет?» Я знаю, что на тех, кто претендует на АГС, сильно давят. Я сказала: «Будет трудно, но давай к этому готовиться». Делать ему поддельную справку у меня в планах не было: как-то мне это противно, потому что связано с ложью.
Я не знаю, что случится дальше, знаю только одно: [в армию] я его не пущу, не отдам. Даже на срочную службу — тем более сейчас, когда принят закон, а пропаганда лезет через все щели. Если из страны не получится выехать, а скорее всего, для призывников [границы] закроются, пойдут в ход любые способы. Куплю избушку в глухой деревне и поселюсь там вместе с сыном.
«Когда дети попадают в армию в 18 лет, для них это продолжение школы или детского сада»
Мария (имя изменено), мама 11-классника, Сибирь
У меня два сына: старшему — 35, младшему — 17 с половиной. Старший сын с сентября не в России. У него очень востребованная военная специальность, и его с большой долей вероятности могут забрать. Он прошел срочную службу, а потом еще три года служил по контракту. После вуза у него не очень получалось с работой, а военная часть была у него через дорогу от дома, и там что-то платили.
На контракте он, можно сказать, просто просидел. Автомат он держал один раз на присяге, еще на срочной службе. Даже ни разу не был на стрельбах. А из армии решил уйти, когда началась эта заварушка в Сирии и когда контрактников стали настоятельно приглашать идти воевать.
Я ему тогда сказала: «Сынок, это чужая война. Не надо умирать на чужих войнах».
Уйти из армии было нелегко. Сейчас уйти, наверное, практически невозможно.
Мой младший сын будет поступать в вуз. Он олимпиадник, хорошо учится и он надеется тем самым избежать призыва. О войне он почти не говорит, как-то избегает этой темы. Недавно увидел рекламу ЧВК «Вагнер» в транспорте и прибежал ко мне с круглыми глазами. Это что-то неожиданное и страшное, с чем он не сталкивается в жизни. Я считаю, что он и его ровесники — еще дети.
Когда дети попадают в армию в 18 лет, для них это продолжение школы или детского сада. Когда мой старший сын попал в армию, а он был даже постарше, на собрании родителей нам сказали: «Сдавайте деньги на ремонт казармы». Это было просто продолжение школы. Хотя старший сын был достаточно самостоятельным, я не представляю его 18-летним, принимающим решение о том, кого убить и когда умереть.
Хотя сейчас решение принимают за таких 18-летних ребят. Вся эта реклама, конечно, на них влияет. Они ее видят, запоминают. Ведется серьезная обработка срочников. У двух моих друзей сыновья недавно вернулись со срочной службы. Родители говорили им: «Не вздумайте ничего подписывать». Мы все держали за них кулачки. Когда они вернулись, рассказывали о том, что практически треть из их сослуживцев всё-таки уговорили заключить контракт — они ушли воевать. У них нет жизненного опыта, который бы им позволил понять, что это такое. В таком возрасте сложно устоять.
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».
