Каннский фестиваль бранят за политическую ангажированность, за пиетет перед Голливудом, за отсутствие шедевров (как будто Круазетт обязалась их поставлять). Одно бесспорно, основной конкурс главного киносмотра похож на шоколадную фабрику Вилли Вонки с травяными лугами из мятного сахара и подлинными страстями движущихся теней на гигантском экране. Едва ли не все фильмы, показанные в зале Люмьер, а тем более попавшие в наградной список, будут смотреть, обсуждать, выдвигать на разнообразные премии.
Кадр из фильма «Близко»
Братья и сестры
Ключевой темой программы стали «дела семейные». Хрупкий институт семьи, пунктир интимных связей не выдерживают внешнего давления горящего, распадающегося на глазах мира. Но именно за эти связи утопающие в штормах проблем, хватаются как за соломинку.
Джеймс Грей в недооцененной картине «Время Армагеддона» вспоминает безоблачные диксилендные 80-ые. По настроению это микс Вуди Аллена и Тома Соейра. История семьи, предки которой бежали от погромов в Украине, история дружбы двух мальчишек, разорванной предательством. Основано на личных воспоминаниях режиссера. Он учился в той самой привилегированной частной школе, которую закончил и Трамп и которую возглавлял папаша Трампа. Но товарищество двух мальчишек завязывается в самой обычной школе. Мальчик из добропорядочной еврейской семьи Пол и темнокожий аутсайдер Джонни, сирота, живущий с парализованной бабушкой. Для Пола их дружба — глоток недозволенной свободы, первый косяк и еще более рискованные приключения. Для Джонни — возможность прислониться к нормальной семье. Закончится все по неизменным постулатам иерархического общества: принц останется принцем, нищий отправится в тюрьму.
Во многом схожая тема в совершенно чудесном «Близко» Лукаса Донта (Гран-при).
Если в картине Грея все ярко, объемно, с экспрессией, то Донт предпочитает акварель, легкую брессоновскую вязь воздухом.
Кажется, что и снят фильм в одно касание. 13-ти летние подростки Лео (Иден Дамбрин) и его лучший друг Реми (Густав Де Ваеле) буквально купаются в деревенской идиллии, в раю дружбы — не разлей вода. Семья Лео управляет цветочной фермой, и цветами расцвечен весь кадр. Когда мальчишки сквозь эту цветную радугу мчат на велосипедах, когда валяются в травах, когда помогают взрослым собирать и упаковывать соцветия. Потом придет первый школьный день. И эта безусловная близость ребят вызывает у одноклассников толки, косые взгляды, смех. Лео не выдерживает, он начинает отдаляться от Реми. Его предательство сродни тихому, почти незаметному предательству Пола из «Времени Армагеддона». Дальше Донт развивает историю в таких тонких регистрах, когда почти физическое напряжение, боль, ожог вины предъявляют себя в полужестах, взглядах, в умолчании. Эта безутешная история и про осознание своей идентичности, и про латентную гомофобию, а еще про опасную близость к краю жизни в самом сложном подростковом возрасте.
В конкурсе, который отчасти был похож на фестиваль подросткового кино, одной из самых гармоничных и точных работ стала новая картина обладателей двух Пальмовых ветвей братьев Дарденнов. А ведь многие говорили, что их «Тори и Локита» повторяет ими же созданные картины. Вроде все это уже было: и африканские беженцы, и мальчик на велосипеде, и огромная дистанция между двумя детьми (Локита — подросток, Тори — лет девять) — и благополучным цивилизованным миром. Но мне кажется, Дарденны, как никто, умеют соединять в пространстве одной «простой истории» человеческое, сердечное с цивилизованным людоедством. Минималистская тихая трагедия «Тори и Локита» затрагивает спрятанное за благотворительностью, миссионерством и охраняющим их неколебимым, как скала, миром чиновничества — нескорбное бесчувствие европейского мира. Которое перечеркивает добрые начинания и благие намерения. Добро пожаловать в наш цивилизованный ад, где по-прежнему правит монетократия, а справки давно превратились в оружие массового поражения. Локита и Тори, встретившиеся на корабле, пытаются доказать, что они брат и сестра. Потому что любят друг друга, как брат и сестра. А больше их никто не любит. Постепенно добрые дяди втягивают их в кабальное рабство, наркобизнес, абьюз. Без права на досрочное освобождение. Это кино прямого действия, но при этом не лобовое. Все здесь узнаваемо. И все узнаваемо безысходно.
Кадр из фильма «Тори и Локита»
Дарденны — романтики, по-прежнему считают, что кино еще что-то значит, что-то может. Верится с трудом. Но пусть их услышат.
В финале вспомнила мрачного сигаревского «Волчка», там тоже была колыбельная как катарсис. Незамысловатая мелодия с повторами, от которой знобит. Как от фильма Дарденнов.
Еще одна семейная драма, которой, напротив, сулили награды — «Братья Лейлы» Саида Рустаи. А мы внимательно присматриваемся к нравам иранского общества. Женщина в центре патриархального социума. Только у Лейлы стабильная работа. А еще она готовит, убирает, планирует будущее и поддерживает четырех взрослых братьев аутсайдеров и полубезумного с начинающимся альцгеймером отца, носящегося с идеей фикс — стать патриархом родственного клана. Характерная метафора: Лейла — стержень семьи, на ней все держится, а у нее страшно болит спина. Никакие средства не помогают. И она продолжает тянуть весь этот воз, преодолевая боль. Драматическая комедия в духе итальянского неореализма.
В «Посреднике» Хирокадзу Корээда (приз за лучшую мужскую роль Сон Кан Хо) сюжет крутится вокруг подкидыша из бэби-бокса, оказывается, в Корее просто бум таких «детских коробок». Их оставляют в специальных выдвижных ящиках у церквей. Подброшенного малыша пытаются перепродать новым родителям подороже. Авантюристы по ходу приключений превращаются в довольно странную семейку: юная мамаша-проститутка, которая убила любовника и пыталась избавиться от малыша, два подельника, вызванивающих новых родителей и десятилетний сирота из приюта. Все они страшно милые, как и велит криминальная комедия, хотя моральный аспект манипуляций с киднепингом и торговлей ребенком оставляет много вопросов.
Преступления и мучения
Одна из главных фестивальных тенденций: в конкурсе все меньше чистого арт-хауса. Звездные режиссеры с большим или меньшим успехом, пытаются найти свежие художественные решения, киноязык для жанрового кино со зрительским потенциалом. Это Эстлунд (о его фарсовой философской антиутопии «Треугольник печали» мы писали), Клер Дени (удостоенные Гран-при «Звезды в полдень» — криминальный триллер с в котором смешались политика, секс, корпоративный шпионаж, и все это в жгучей атмосфере сандинисткой революции в Никарагуа).
Кроненберг в своей не лучшей картине «Преступления будущего» — выращивает боди-хорор в колбе философской science fiction. Мистическая дистопия о близком будущем, в котором анальгетики полностью убили боль. А без боли мы кто? Жуткий, флегматичный, местами отталкивающий, местами примагничивающий сон-нуар об изменчивой плоти и агрессивной трансмутации. Боль становится сверхдефицитным чувством. Как и старый секс. Он — в прошлом, новый — хирургия с оргазмом сладостных мгновений боли. «Меня интересует исключительно внутренний мир человека», — шутит мой муж, профессор-хирург. Примерно про то же в «Преступлениях будущего». Об уродливой красоте «внутреннего мира», как например, органов флегматичного перфомансера Сола (Вигго Мортенсен). Оракул новой телесности выращивает их внутри себя во время сна в раскачивающей на венозных шлангах искусственной матке. Его ассистентка Каприс (Сейду), в прошлом хирург, изымает лишнее и татуирует плоть в вуайеристских шоу. Тело как зрелище с его пророщенные уродством напоминает о средневековых comprachicos. Для Кроненберга его кино не только размышление о средневековом будущем, впавшем в мутное ржавое прошлое, но и о кинематографе, сточившем былые идеи и формы. Этот фильм тоже в каком-то смысле трансмутация, извержение запретной плоти вместо новых смыслов. Хорошо бы и зрителя перед показом анальгезировать.
Безусловного успеха в соединении авторского и коммерческого кино достигает мой фаворит конкурса Пак Чхан-Ук. Создатель «Олдбоя», «Служанки» совершенно справедливо назван лучшим режиссером. «Решение уйти» — головокружительный триллер с нуарной подкладкой, который сравнивают и с «Основным инстинктом», и с хичкоковским «Головокружением». Это чистое беспримесное кино. Хэ Чжун — детектив, скучающий в отсутствии серьезных дел. Со Рэ — вдова сорвавшегося со скалы альпиниста, беженка из Китая. И ей не везет с мужьями: они как-то странно умирают. Но пленительная Со Рэ вроде не виновата, ведь у нее алиби. Правда, почему-то улыбается, когда ей объявляют о гибели близкого человека. Роковая фам-фаталь, загадочная и магнетичная. Рядом с такими горят даже совершенно правильные, глубоко женатые детективы. Как Хэ Чжун, например, у которого много карманов, в каждом что-то необходимое: платочки, капли для глаз, леденцы от курения. Кино об одержимости, которая правит миром, и смывает его, как морской песок. Снято космически. Незабываемый финал на берегу залива, прекрасный в своем драматизме и гибельной красоте каждой волны, в которую всматривается камера.
Кадр из фильма «Решение уйти»
И вот тут хорошее известия для российского зрителя, права на картину приобрела дистрибьюторская компания Arna Media, она выйдет в кинотеатрах.
А за утончающийся слой артхауса отвечал удивительный и удивляющий каталонский художник и режиссер Альбер Серра («Смерть Людовика XIV», «Либерте»). Действие фильма прозорливо названного «Мучения на островах» (если происходящее в течение двух часов сорока минут можно назвать действием, скорее это гипнотический сеанс) происходит на Таити во Французской Полинезии. Высокопоставленный французский чиновник Де Роллер (Бенуа Мажимель), именует себя местным жителем, и демонстрирует внимательное покровительственное отношение к «простым людям». Хотя прозрачно намекает, что правительство рассматривает возможность возобновления ядерных испытаний на острове впервые с 90-х годов. Он даже видел вроде бы неподалеку подводную лодку. Или показалось? Он кружит по острову и бесконечно болтает на самые отвлеченные темы. А вокруг этого заезжего философствующего визиря — сюрреалистический местный эскорт: неотразимый женственный транссексуал, мэр, маленький адмирал, заявляющий нетленное: «По тому, как мы обращаемся с собственным народом, они увидят, как мы будем обращаться с нашими врагами».
Здесь все пунктирно: и отношения, и политика, и сама жизнь. Как сон или мираж, как предсказанная тьма —
потому что все время кажется, что в эти райские кущи действительно вот-вот прилетит ядерная бомба или из синих вод на берег выползет подводная лодка.
Хочется рассказать и об украинской картине «Видение Бабочки» Максима Наконечного. Она была в «Особом взгляде», и к сожалению, не получила награды. Но очевидно, заслуживает внимания. Это драма об украинской наводчице Лиле с позывными «Бабочка», занимавшейся аэроразведкой. После двухмесячного плена в «ДНР» ее обменяли на российских военных. У нее исполосована спина. И она беременна. Вот такая экспозиция, которая расшивается нитями драматических, в том числе семейных отношений. Бродячий сюжет о невозможности вернуться с войны в этой картине обретает свое звучание. Потому что с войны вернулась женщина (вспоминается «Дылда» Кантемира Балагова). Потому что под сердцем — другая жизнь. Вопрос, осталось ли что-то от сердца. Наконечный не снимает пропагандистское кино. В его фильме — клубок противоречивых проблем и тем, на которые он не закрывает глаза. К примеру, муж Лили член националистической организации, которая громит инородцев, вроде цыган. Понятно, что смириться с ребенком от врага он не может. А в ночных кошмарах Лили ее преследует огромная бабочка, мир — словно распавшееся на пиксели изображение: все время рвется, покрывается экранной сыпью. Она пытается сфокусировать взгляд, навести поточнее прицел своей камеры…
The Show Must Go On
На протяжении десятилетий Канны пытаются совмещать актуальность с интертейментом. Поэтому среди фестивальных любимцев Баз Лурман. Создатель фильмов как музыкальных киношоу представил новый байопик «Элвис». Толпы вопящих поклонников в ожидании вожделенных автографов. На красной дорожке Том Хэнкс, Шэрон Стоун, Остин Батлер, Кейси Аффлек, Баз Лурман, из динамиков звучат знаменитые треки Пресли. Казалось, еще мгновенье, и сам король рок-н-ролла явит себя своей не скудеющей свите.
Кадр из фильма «Элвис»
Лурман и его соавторы не следуют подробно биографическим вехам супер-звезды. Они связывают свою историю из двух генеральных лейтмотивов. Элвис — и его менеджер Том Паркер. Элвис — и его армия поклонников. Кто кем манипулировал? Для Паркера золотой голос стал золотой жилой. Бывший менеджер бродячих цирков сразу почувствовал космический запас адреналина в выступлениях никому не известного субтильного юноши с гитарой. Паркер настаивает на том, что это он создатель недосягаемого кумира. Но взаимовыгодная эксклюзивная сделка превращается в манипуляцию, газлайтинг. Надо сказать, что с Паркером авторы явно переборщили. Тонны грима надежно укрывают за висящим носом, латексными щеками Тома Хэнкса. Его превратили в мультяшного алчного злодея, запершего навечно своего подопечного Буратино в золотой клетке километровыми контрактами. Зато Остин Батлер изумляет постепенной невероятной метаморфозой. Вначале этот хрупкий парень с накрашенными ресницами, кажется, ну ничего общего не имеет со сложившимся в наших головах образом. Но вот на одном из концертов юный певец, не способный удержать внимание зала, начинает пританцовывать, в ханжескую эпоху почти неприлично двигать бедрами, обнимать гитару, танцевать с ней. И его рок-н-ролл, его оперный голос, в который вмешана «черная музыка» электризуются сексом — к этой розетке зрительницы подключаются мгновенно и навсегда. А в финале Батлер уже практически не отличим от реального Пресли. И Лурман включает под занавес драматическую коду — документальные кадры одного из последних выступления в Лас-Вегасе. «Unchained Melody» — одинокие реки плачут, подожди меня, подожди меня. Известно, что когда Элвис умер, поклонники в его смерть не поверили. Раскапывали могилу, чтобы удостовериться, сочиняли легенды о том, что кумир просто решил спрятаться от мира, сочинив фиктивную гибель. Потому что боги не умирают.
Они просто реинкарниуются и оживают на экране.
