«Прививка реальности» от десантников из Бучи

Из фантаста — в Z-реалиста

Андрей Лисьев родился в Минске в 1971 году. В 1992-м окончил Ленинградское высшее военно-политическое училище ПВО, однако «лихие девяностые» сделали его не профессиональным замполитом, а финансистом — специалистом по инвестициям и банковскому делу. На пятом десятке лет Лисьев начал публиковать фантастические романы: в конце 2010-х годов, например, писал для серии «Вселенной Метро — 2033», развивавшей мир, придуманный Дмитрием Глуховским.

«СВО» открыло окно возможностей для малоизвестного фантаста. В марте 2022-го он завел телеграм-канал, занялся сбором и отправкой «гуманитарной» помощи войскам, попутно собирая материал для будущих книг. В поисках живых впечатлений Лисьев начал сотрудничать со 107-м полком 76-й псковской воздушно-десантной бригады. Это те самые десантники, которые «отличились» в Буче далеко не героизмом. Писатель был оформлен официально и в звании сержанта небольшое время даже служил водителем при штабе.

В апреле 2023-го издательство «Яуза» выпустило его первую военную повесть «Не прощаемся!», а в августе 2024-го — вторую, «За каждый метр». Обе продаются под брендом «новая “лейтенантская проза”». Редакторов не смутило, что отсылка к литературному направлению, которое зародилось в конце 1940-х годов именно как оппозиция к пропагандистскому официозу, явно противоречит биографии автора.

Книга «Не прощаемся!» позволила Лисьеву подняться как писателю, получив несколько премий от Минобороны, Центрального дома российской армии и «Литературной газеты». Последняя разразилась хвалебной рецензией. Газета «Культура» назвала повесть «глотком свежего воздуха посреди информационных игр и публичных замалчиваний». Вскоре ее перевели на тувинский язык. Сам Лисьев вступил в Союз российских писателей, летом 2024-го удостоился медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

В отличие от других Z-авторов, телеграм Лисьева так и не взлетел: всего чуть более 300 подписчиков. Может, причина в отсутствии внешней поддержки (например, Z-поэтов пиарит Захар Прилепин), может, в скучном конспирологическом содержании с постоянным изобличением Запада и англосаксов.

О чем он пишет

Действие «Не прощаемся!» происходит летом — осенью 2022-го во время обороны и отступления на Херсонском направлении. Повесть «За каждый метр» посвящена тяжелым позиционным боям за опорники под Кременной весной 2023-го. Повествование строится во многом через механическое сопряжение двух линий повествования.

Первая выстраивается вокруг самого автора, представленного в виде лирического героя с позывным Проза, который ездит по ближайшему тылу, общается с офицерами и солдатами, собирая материалы для книги.

В отличие от беллетризованных свидетельств зэка Даниила Туленкова, в книгах Лисьева мы не находим чествования себя самого. Наоборот, автор отстраняет себя, вырисовывая Прозу в качестве несколько наивного гражданского человека, который соприкасается с миром десантников — миром настоящих людей.

Уже в начале первой повести автор фиксирует взгляд на войну человека определенного поколения. Его детство пришлось на позднесоветское время, а молодость и сознательная жизнь — на турбулентные «перестройку» и девяностые, а также «сытые» нулевые. Отсюда проистекает чувство неполноценности, нереализованности из-за отсутствия причастности к некоему большому общему делу: «Наше поколение ничего не сделало для страны. Поколение Путина свой вклад внесло, наши детки делают свой вклад сейчас… Потом и кровью... А мы так… Немного денег заработали — и всё…» («Не прощаемся!», с. 7–8).

Вторая линия — описание конкретных боевых действий, чем-то напоминающее литературные боевики, где раскрывается фронтовой героизм десантников. Довольно много говорится о различном вооружении и особенностях его применения. Это вовсе не дешевая «бульварно-боевая» проза наподобие романа о захвате Мариуполя, которым в конце 2022-го разразился Георгий Савицкий (сам участник событий). В триаду «люди — оружие — действие» Лисьев пытается вставить внутренние переживания персонажей, однако не поднимается выше уровня военно-академической дисциплины «психология бойца» и общих надежд персонажей вернуться домой к семье или обзавестись ею.

Автор довольно аккуратен с использованием элементов официальной пропаганды, которые ненавязчиво разбрасываются по тексту. Это вам не Олег Рой, скрестивший сентиментализм с воинственной публицистикой.

«Прививка»

Книги Лисьева не заслуживали бы рассмотрения, если бы не были ориентированы на читателя, знакомого с антивоенной риторикой. Через опыт нахождения «за ленточкой» автор ищет убедительные ответы. Ключевой манипуляционный прием описан еще лингвистом Роланом Бартом и называется «прививка»: признать часть неприятной правды, чтобы завоевать доверие читателя и поймать его в расставленные сети.

Именно такой подход позволяет Лисьеву касаться четырех ключевых болезненных вопросов: смысл войны, дезертиры, озверение и «нетвойняшки».

Вопрос первый: почему солдаты не видят в войне смысла?

В повести «Не прощаемся!» Лисьев сразу признает, что для многих десантников эта война не имеет смысла. Конечно, его ближайший ответ — низкий уровень «политической работы» с личным составом и сетования, что нет «наших милых особистов». Но автор приводит читателя и к содержательному ответу — «защита русских и вообще мирного населения». Художественный стиль дает для внушения читателю этой идеи соответствующие средства.

Сначала нужно обозначить проблему. Так, в одной из оккупированных больниц Прозе неприятно ловить злые взгляды местных жительниц: «Я же им ничего не сделал! Откуда столько холода?» Десантник Сергей рассказывает, как их встречали местные: тепло в Луганске, зло под Киевом, прохладно под Херсоном: «Мы им прежнюю жизнь поломали, новую не наладили» («Не прощаемся!», с. 21, 33).

Затем — признать трагедию простых людей: «Нет государства. Нет эмансипации, феминизма. Всё испарилось. Есть только одетые в потное хаки мужики с контуженными глазами, “только что с передка”. В глазах женщин, и молодых, и старых, общее невысказанное понимание: здесь они — добыча» («Не прощаемся», с. 52–53).

И только далее — рассказать про украинский обстрел оккупированной деревни, смятение мирных жителей, чтобы провозгласить: «Еще вчера тебя бесило нелепое русское государство с коррупцией и бюрократией, — думает Проза. — Теперь ты и есть русское государство. Здесь и сейчас» («Не прощаемся», с. 56).

В дальнейшем Лисьев деталями напоминает читателю о том, что русский солдат — освободитель, однако во второй повести, вышедшей спустя год, он говорит об этом только в самом начале. Проезжая через оккупированный и выжженный Северодонецк, Проза видит разрушения, но его взгляд цепляет, что где-то окна забиты щитами и даже в таких условиях живут люди: «Среди пожухлых листочков пробиваются белые цветы. Акации собираются цвести. Жизнь продолжается» («За каждый», с. 15, 16).

Лисьев никак не затрагивает то обстоятельство, что все эти простые люди — что украинцы, что «спасаемые» русские — страдают из-за действий Путина и российской армии. Но если читателю темы спасения недостаточно, то в диалогах предлагается небольшой репертуар дополнительных идей, наполняющих жизни фронтовиков высшими ценностями.

В повести «Не прощаемся» мы обнаруживаем расшифровку «денацификации» как фактического этноцида украинцев. Отталкиваясь от недопонятой псевдонаучной теории этногенеза Льва Гумилева и рассказов неких «еврейских аналитиков», Проза оправдывает бессмысленные бои тем, что в них погибают лучшие представители украинской нации: «Выживут только “хатаскрайники”. Денацификация — это способ прервать этногенез украинской нации. В истории хватает таких примеров… прерванного этногенеза» (c. 61). Эта прагматичная кровожадность оттеняется за счет сетований десантника-собеседника, что ему всё равно жалко людей, и признания: «У наших в этой войне тоже гибнут лучшие» (с. 62). Тем самым Z-читателю предлагается идея геноцида в оболочке трагической «противоречивости».

Второй набор высших смыслов восходит к православию, преломленному сквозь мировоззрение советского замполита. В обеих повестях Лисьев подробно рассказывает о неизменном спутнике войск — полковом священнике отце Пересвете. 

Есть и совершенно практический совет: в окопе молиться надо не только Богородице и Отцу Небесному, но и умершим родственникам («Не прощаемся!», с. 91–94).

Второй вопрос: как относиться к дезертирам?

Можно ожидать, что Лисьев сведет его к моральной неустойчивости отдельных бойцов и отсутствию идеологии. Эти мотивы присутствуют, но автор идет дальше. Он призывает воздерживаться от осуждения, поскольку мало кто знает, как бы он повел себя в бою. В обеих повестях встречается персонаж, который изначально смалодушничал, однако потом вернулся на передовую и проявил лучшие качества.

Однако в целом Лисьев предлагает читателю смотреть на проблему глазами командиров среднего звена: дезертирство — это страх, переходящий в стыд; нельзя верить россказням «пятисотых» на гражданке, ведь они свои провалы перекладывают на начальство («Не прощаемся!», с. 35, 48, 116). Удивительно, что не разрабатывается другой значимый для военной истории мотив: дезертир, спасая себя, подставляет тех, кто продолжает исполнять возложенные задачи.

На протяжении всей повести «Не прощаемся!» он возвращается к теме дезертирства, подчеркивая, что это явление носит системный характер. Правда, в него включаются разные явления: уклонение от боевых задач, отказы продлевать контракт, а также ситуации, когда по мере движения пополнения к окопам люди всеми способами оседали в тылу (с. 18, 162).

За таким обобщением проглядывает представление, будто контракт — это сделка, передающая подписавшего в полную собственность Минобороны. Лисьев и его собеседники подталкивают читателя к мысли, что усиление контроля над военнослужащим — это благо. Так, офицеры поддерживают введенный с началом мобилизации запрет на прекращение контрактов и судебное преследование дезертиров. Но главная проблема восходит к принципу комплектования армии в 2010-е годы, когда на контракт заманивали обещанием больших льгот и хороших выплат. Как сформулировал один из собеседников: «На одной чашечке — служба, а на другой — семья, жена, дети, ипотека. Сюда на фронт попадает — и привет! Он же денег хотел заработать, а тут стреляют. Жестко» («Не прощаемся!», с. 235, 131, 87).

Однако то, что либерально настроенному читателю может показаться торжеством бесправия, на страницах книг Лисьева является торжеством особого боевого братства, сплоченного идеей долга и чистого служения под известным лозунгом десантников: «Кто, если не мы» (с. 80). Между долгом и приказом свыше зазора нет.

Рассказ о дезертирстве, как и упоминание других проблем (например, со связью или взаимодействием родов войск), помогают текстам Лисьева избежать картонно-героической риторики. Изображение и чествование боевого братства — ключевая линия обеих повестей, которая связывает остальное воедино. Здесь автору важно сделать две вещи: выписать индивидуализированные портреты и уже через них показать коллективную работу определенного боевого сообщества. Сообщество сплачивается совместным переживанием экстремальной ситуации, которое рушит все социальные барьеры — национальные, религиозные, межпоколенческие и даже идейные (с. 94, 212).

Лисьев не стремится сделать из собеседников идеальных героев: намеренно подчеркивает их простоту, прагматизм, а также нежелание говорить о героизме и в принципе уходить в абстракции. Потому образ героя сводится к специфическим добродетелям. Так, например, офицер должен уметь видеть и чувствовать динамику боя, иметь кураж, руководить, рисковать, если надо, солдатами, но если командир стреляет сам — это значит, что он не смог выполнить возложенные обязанности (с. 197). В повести «Не прощаемся!» главный такой герой — командир 1-й роты Жумабай Раизов, казах из бедной тюменской семьи, который благодаря трудолюбию и поддержке родственников сумел стать десантником и прекрасным командиром, а потом героически погиб. В данном случае Лисьев даже не меняет позывной и имя — это реальный человек, посмертно ставший Героем Советского Союза и превратившийся в один из примеров героизма в различных пропагандистских акциях (например, планшетная выставка «Герои и подвиги» от РВИО).

Третий вопрос: нужно ли избегать озлобления солдат в бою?

В первой повести, общаясь с десантниками, Лисьев фиксирует разные ответы на вопрос об эмоциях, испытываемых во время самого боя. Один говорит про драйв, другой — про азарт, третий — об облегчении при убийстве другого, так как за этим стоит спасение жизни своего («Не прощаемся!», с. 17, 78, 100).

Пока это только наблюдения, которые получают развитие и переосмысление во второй повести. Лисьев развивает тему, проговаривая ее через беседы Прозы с полковым священником.

Отец Пересвет формулирует парадокс: бить врагов надо, ненавидеть нельзя, иначе человек возвращается с посттравматическим синдромом. В стремлении «ответственность» за ПТСР переложить на самих бойцов и некую объективную природу войны Лисьев и собеседник удивительно похожи на Дмитрия Артиса.

Однако как убивать, но не ненавидеть? В первом приближении ответ прост: быть православным воином. Библейский призыв прощать врагов превращается в нечто вроде делового убийства по приказу, с полным осознанием собственной правоты биться «за свою землю», но обязательно под православными знаменами.

«Простить — не значит сдаться или уступить ему. Простить — это отказаться от того, что тебя самого разрушает. Ты защищаешь свою землю, и у тебя есть основание выстрелить во врага, но убийство может наложить на тебя свою печать. Поэтому важно осознавать себя православным воином, воином из любви к своему Отечеству» («За каждый метр», с. 75). В последней фразе политическое и божественное отождествляются.

Ближе к концу книги Пересвет после исповеди пулеметчика заявляет, что только молитва за убитых противников очищает, в то время как черствость — лютая ненависть к врагу — путь к саморазрушению и грех сладострастия («За каждый метр», с. 130, 135, 227).

Эти рассуждения идут уже после того, как по сюжету один из протагонистов с позывным Сипуха требует добить раненого украинца на поле боя и, видя колебания солдата, делает это сам. Он без иронии называет поступок оказанием помощи. И дальше объясняет: «Командир должен следить за очерствением души подчиненных. Не можешь убить человека — иди добей смертельно раненного. Сделай доброе дело. На войне надо быть черствым» (с. 115, 116).

В тексте есть еще один герой, бывший имам Тихий, который тоже добивает раненого украинца. Спокойно рассказывая об этом Прозе, он также ссылается на тему религии и постоянного нахождения у порога смерти: «Мы, мусульмане, убеждены в смерти. Я не думаю, сколько я проживу, я думаю, как я проживу. Надо просить у Бога дни, чтобы укрепиться в вере, и Бог даст эти дни!» (с. 229).

Но, почерпнув эти сюжеты из реальных диалогов, Лисьев их не развивает. Он вновь сводит всё к военно-академической теме «психология бойца» в советском духе. Перед бойцами поставлены определенные задачи, их выполнение может привести к ПТСР, а есть средства его предотвращения (молитва). Для этого надо быть воином «с православным стержнем» (с. 75).

Четвертый вопрос: почему война не становится общенародной?

Для Лисьева современная Россия делится на четыре части: воюющая, волонтеры, релоканты и те, кто не замечает происходящего. Сам он воспевает первых и вторых, резко осуждает третьих и, по-видимому, готов взывать к четвертым.

В первом романе Проза сокрушается, что даже его сын под влиянием пропаганды и своей девушки не желает признавать правоту России. В диалоге с добровольцем эта проблема разрешается указанием на плохое идеологическое воспитание. В уста 57-летнего снайпера автор вкладывает: «Пикуль. Надо было в детстве читать ему Пикуля. Может, и не очень с достоверностью, но правильно мужик материал подавал» («Не прощаемся», с. 38).

Однако попытка завязать с офицерами разговор о противниках войны не находит большого понимания. Заместитель командира полка по тылу Синица так и отвечает: «А знаете, Андрей Владимирыч, а нам — похер. Без них победим. “Нетвойняшки” — тоже наша Родина, а Родину не выбирают. Сами справимся. В спину не стреляют, и слава Богу» («Не прощаемся», с. 16). Здесь обеспокоенный идейными расколами автор явно противопоставлен куда более прагматичным, приземленным и реалистичным десантникам, мужественно выполняющим свой долг.

Тема противников войны развивается в кратких рассуждениях о будущем России, довольно прозрачно изобличающих коррупционный характер путинской системы. Лисьев в целом уверен в победе путинской системы. Однако его беспокоит, что релоканты вернутся, а участники войны окажутся на обочине жизни. «Если ты не участник СВО и не волонтер, то ты никто» — таким должен стать принцип всех будущих социальных лифтов («За каждый», с. 232). Происходящее сегодня (весной 2023-го) Проза именует народным подъемом, однако присутствующих офицеров пафос только веселит, они и не питают иллюзий: 

Занимая позицию Z-радикалов, Лисьев придает диалогу о будущем страны тональность предугадываемой трагедии. Предательство тылов и верхов — ясный мотив, хотя и не проговариваемый напрямую. Может, ввиду самоцензуры, может, из-за неготовности углубляться в вопрос о праве политиков от лица государства отправлять людей на смерть.

Хотя автор критикует бюрократов и элиту, само государство выступает скорее как объект обожания и службы, к которому только одно требование — признание заслуг войск («За каждый метр», с. 56, 282).

Человеческое — алиби агрессии

Обе повести Лисьева интересны в большей степени теми историями, разговорами и мыслями, которые восходят к реальным фронтовикам. Автору можно поставить в заслугу готовность затрагивать болезненные темы и даже подступаться к сложным проблемам, но это заслуга скорее журналиста, а не писателя, который к тому же делает это ради оправдания, а не поиска истины.

Несмотря на полученные впечатления и колоссальный материал для размышлений, Лисьев остается замполитом из позднего СССР, который не очень доволен собственной жизнью и силится увидеть в войне возвышенное коллективное действие. Потому он готов цепляться буквально за всё, чтобы его оправдать.

Он одновременно призывает защищать мирных жителей и рассуждает о том, что украинский этнос надо уничтожить («прервать этногенез»). Чествует идеи коллективизма, но сам же делит россиян на группы, исключая из категории «своих» всех, кто не соучаствует в войне.

В воспевании подчинения приказу и в делении сограждан на категории Лисьев воспроизводит советские представления о гражданской сознательности. Украинский писатель Анатолий Стреляный в книге об опыте переживания текущей войны весьма точно сформулировал эту поведенческую установку россиян: «Готовность людей подчиняться — это ведь и есть гражданская сознательность, как они ее понимают <…> Этот человек обычно не имеет претензий к себе, терпит, а то и любит первое лицо в государстве, но всегда готов обрушиться на остальных начальников и выгодоприобретателей». Такую «гражданскую сознательность», конечно, нельзя путать с идеалами гражданского долга, восходящими к республиканской традиции.

В подцензурной российской литературе невозможно обсуждение текущей войны по существу. Но Лисьева это не смущает. Реконструируя образ современного боевого товарищества, он собирает человеческие истории и эмоции, предлагая читателю сочувствовать героям вне поиска ответа на вопрос, «зачем вообще нужна была эта война».

Так человеческое становится алиби агрессии.

Как ни прискорбно, но российская армия используется путинским государством дважды. Первый раз — физически, чтобы осуществлять агрессию, убивать, получать ранения и погибать. Второй — когда пропагандисты или писатели наподобие Лисьева берут у фронтовиков их образы, эмоции и истории для того, чтобы выстроить из них защиту конкретных политических решений. По устоявшейся традиции это называется «чествованием героев». И если человек добровольно соглашается на превращение в винтик системы, то естественно, что для него здесь нет противоречия.