«Примите позу жертвы»

Апокалиптические рассуждения на тему «бессмысленности культуры» начались с самых первых дней войны. Их причина ясна. Чаще всего о «крахе русской культуры» говорят не политологи, социологи и историки, а те, кто имеет к ней личное отношение.

Это объяснимо: разочарование и бессилие переживаются тяжело. Но лично я с самого начал считал и до сих пор считаю, что пока миллионам и миллионам людей гораздо тяжелее, больнее, страшнее — разочарование и бессилие это как раз то, что мы обязаны пережить. В некотором роде это долг тех, кто прямо сейчас не под бомбами — не упасть в яму самобичевания, а сохранить спокойствие и рассудок — сперва для анализа, а потом для действия.

Ян Шенкман пишет: «Если прямо сейчас по-русски напишут нового «Фауста», его тут же прочитают и украинцы, и весь мир». С этим я полностью согласен. Я только что из Парижа, где книжные полны переводов как классики (не только Гроссмана и Солженицына, но и Лимонова), так и современных текстов — например, сценария Серебренникова для спектакля «Чёрный монах» или «Памяти памяти» Марии Степановой.

Но дальше: «Только не снимут и не напишут. Война, может быть, потому и идет, что русская культура не способна сейчас создавать великие произведения, интересные всему миру <…> За тридцать послесоветских лет страна умудрилась не создать толком никаких смыслов и ценностей». Нас всех придавило прошлым. «Образованная публика» ударилась в постмодерн, а «необразованная» потребляла кино-сериально-военно-патриотический фастфуд. Попытки выйти из проклятого круга привели к апологии частной несчастной жизни. В результате возникли «люди, живущие без смысла и цели, боящиеся взять на себя ответственность, не знающие ни большой любви, ни больших идей».

С этим согласиться не могу.

Можно ли сравнивать Достоевского с Сорокиным — это каждый решает сам. 

Дорогостоящие исторические реконструкции, снятые на камеру для отчётности перед бюджетными фондами, вообще не являются частью современной культуры. Они и правда лишены смыслов — их не принимают всерьёз даже те, кто их производит. И если сравнить популярность западных хитов (да той же киновселенной Марвел) в России с «успехами» военно-патриотических лент — станет ясно, что их реальное влияние на «потребителя» близко к нулю.

Но это частность. Главное — в российской культуре всегда, и в последние десятилетия тоже, существовал ценностный вектор, альтернативный «взгляду назад». Идея, что российская культура не более, чем часть мировой культуры — и должна не «конкурировать» в духе дурацкой soft power, а вливаться в глобальное культурное поле — была не просто идеей. И литература, и театр, и кино — стремились выйти за границы России. То, что предвоенный 2021 год стал настолько успешным для российского кино на международных фестивалях — лёгкое напоминание.

Интеграция российской культуры в глобальный мир шла гораздо интенсивнее, чем может показаться. Фестивали, гастроли, переводы — это внешнее. Но происходила интеграция эстетического и этического, если хотите, языка. Конечно, наши обсуждения западной повестки, вроде meetoo или климатических изменений, запаздывали и отличались примитивностью. Но они были — и взрывали культурное поле. И не надо говорить, что «только внутри фейсбука» — по таким вопросам, на тот момент, этого было вполне достаточно.

А с эстетической точки зрения, даже чудовища (псевдо)исторических блокбастеров — всё равно были попытками повторить голливудские штампы. Любая такая картина, любой «патриотический» спектакль (которые пытался делать «современными», например, Эдуард Бояков в МХАТе Горького) — отличались глубочайшей вторичностью. С другой стороны, авторы, действительно знавшие и понимавшие мировой художественный язык, его активно использовали и обогащали. Серебренников, Богомолов, Сокуров, Кончаловский, Звягинцев, Герман-младший, Вырыпаев (и многие, многие другие) не просто «испытали влияние» европейской культуры, но и сами стали её частью.

И здесь логическая связка, уже неоднократно повторённая примерно везде, — что российская культура (А) не предотвратила войну, (Б) способствовала её началу, а значит (В) она бесполезна, а может и (Г) вредна — видится разрушительной обманкой.

Сразу приходит на ум образ самобичевателей-флагеллантов. Гордыня, осознание исключительности, желание быть особенным, избранным, — проявляется не через возвеличивание, а через самоуничижение.

Такой взгляд, я думаю, — обратная сторона имперства, «особого пути», «евразийства» и прочей чепухи. Меняя плюс на минус, не меняется суть. Альтернатива шовинистскому взгляду на Россию — не объявление её «вечной ордой», а взгляд трезвый, спокойный, оледеневший.

Россия — конечно, страна необычная, но в той же степени, как и остальные страны. В этом смысле это вполне «обычная» страна: её проблемы тяжелы, но не уникальны. И накопленный человечеством опыт к ней вполне применим.

Да, на «культурном поле» лежит ответственность. Но не «метафизическая», что не родился новый Лев Толстой, а практическая — что культурные элиты слишком замкнулись на себе, окуклились, пропустили момент борьбы за политическое и моральное влияние. Проблема России не на экранах кинотеатров, а в деградации политических элит, в отсутствии просвещения, в нежелании заниматься строительством государства и вписыванием себя в глобальный мир.

Все эти проблемы ещё предстоит решать. И политизации культуры избежать не удастся — и правильно. Но всё равно, сейчас — больше уважения вызывают не те деятели культуры, кто произносит одинаковые речи о «моральной катастрофе» (с наличием которой я не спорю), а те, подвергаясь риску, давлению, угрозам — продолжают работать в России.

Прежнюю жизнь у нас отняли. Но настоящая борьба за гуманитарные ценности разворачивается не в ютуб-эфирах. Согласен, гуманизм проиграл в нашей стране. Но, повторяю, из уважения к тем, чьи страдания несравнимо сильнее наших, мы обязаны это сделать — и сохранить силы и ресурсы для того, чтобы однажды взять реванш.