«Не просто уничтожение институции»

Андрей Ерофеев написал серию постов о ликвидации ОНТ в фейсбуке. Там он объясняет, что в новообразованном большом Отделе искусства (ОИ) главную роль будет играть команда Александровой из Отдела живописи. «Хорошие специалисты в традиционном искусстве реалистической и академической живописи», они, однако, «не обучены специфике» ключевых для ОНТ жанров актуального искусства и «склонны ценность этого искусства вообще отрицать». Такая управленческая логика свидетельствует, что современное искусство в стенах Третьяковки будет ужато еще больше. Но назвать эту тенденцию неожиданной трудно.

В собрание музея актуальное искусство будет попадать значительно реже. Сотрудник Третьяковской галереи (говоривший с нами на условиях анонимности) предполагает, что пополнение будет «точечным»: «Отдельными знаковыми произведениями, а не партиями, которые по разным причинам и скопом принимались в дар ранее». Он подчеркивает и то, что «закупки современного искусства от Минкульта прекратились еще в 2015 году».

Но обновление вызывает меньше тревоги, чем сохранение коллекции ОНТ. Лишь половина произведений из Отдела успели ввести в основной фонд (ОФ), а остальные — примерно 3000 работ — находятся на временном хранении (ВХ).

Сотрудница Третьяковской галереи (также анонимно) объясняет:

«Есть распоряжение Минкульта для всех отделов максимально расправиться с временным хранением, которое висит годами. Я не знаю, почему ОНТ так долго тянул с переводом в ОФ, но сейчас, когда потребовали перевести-таки или раздать обратно владельцам, у них возникло очень много проблем с "неугодными художниками", искусством типа "не уровня галереи" и т. д. Все боятся, что как раз этот фонд ВХ и уничтожат в процессе. 3000 единиц на ВХ — это ОЧЕНЬ много. Их не успели взять в ОФ, а теперь уже никто и не возьмет. Вернут предыдущим владельцам, художникам или наследникам, но, так или иначе, музей эти вещи потеряет». В уже цитировавшемся посте Андрей Ерофеев пишет, что ОНТ рискует превратится в "ликвидационный отдел", принудительно «разбазаривающий собственную коллекцию».

Экс-сотрудник Отдела новейших течений рассказывает:

«Каждый этап искусства переживает время институциализации, когда работы попадают в собрания музеев. Материал отбирается по определенным критериям, по-новому структурируется и в переформатированном виде входит в историю искусства. Это своего рода, чистилище. Именно такую задачу решал сектор новейших течений в Музее-заповеднике Царицыно (1989–2002), который затем стал ОНТ в Третьяковке. Разные художники и группы неофициального искусства были найдены, структурированы по стилям и направлениям, был произведен отбор работ.

Это дело заняло в общей сложности два десятилетия и вылилось в постоянную экспозицию новейшего искусства от 1956 года до 2000-х. После увольнения Ерофеева (2008) экспозиция постепенно сокращалась, а в 2017-м была закрыта. Однако у сотрудников ОНТ частично, но сохранялось понимание смысла и ценности произведений и их места в истории искусства. Сегодняшняя «реструктуризация» ведет к тому, что сектор, которым становится ОНТ, будет хранить и выдавать вещи. И всё. Соответственно, те из серьезных искусствоведов, кто еще не покинул ОНТ, скорее всего, это сделают.

Останутся люди типажа "кладовщиков", которые едва ли обладают пониманием ценности и смысла новейшего искусства. В дальнейшем это будет целая и очень непростая задача — восстановить образ масштабного художественного этапа. То, что происходит сейчас, не просто уничтожение институции, но и акт намеренного разрушения уже подготовленной истории искусства людьми, оставшимися на позициях советского соцреализма» (выделение мое. — Прим. авт.).

«Непонятное искусство, а значит, трудно контролируемое»

Несколько месяцев назад Третьяковку вынужденно покинула «по собственному желанию» Ирина Горлова, возглавлявшая ОНТ с 2017-го. Нового руководителя не назначили, хотя в музее в таких случаях пост обычно переходит или заместителю, или кому-то из сотрудников отдела. Задержка решения была предзнаменованием скорой ликвидации ОНТ.

Почти все собеседники «Новой-Европа» уверены, что на траекторию уничтожения отдела Третьяковка вышла давно: по крайней мере, в 2017-м, когда была расформирована постоянная экспозиция актуального искусства.

«В то время многие думали, что скоро она вернется и будет еще лучше. Но этого, как мы знаем, не произошло, — говорит сотрудник Третьяковки. — В целом же, тенденцию развития отдела можно описать как постепенный переход от кураторских (концептуальных) проектов к продюсерским, в которых уже не было серьезной идейной составляющей. В последние годы отдел во многом зависел от хотелок Трегуловой. В нынешнем виде он уже не имел никаких значимых инициатив. Я не удивлен, что ОНТ потерял автономность, но это произошло давно. А сейчас речь действительно идет о реорганизации для удобства оперативного управления».

«Концептуальных, кураторских выставок» актуального искусства не предвидится, «потому что все перестраховываются». Но, по мнению спикера, знаковые современные работы будут выставляться и присутствовать в постоянной экспозиции. Можно ожидать и выставки ключевых авторов по принципу «гении и шедевры». Мастера в таких экспозициях пребывают главным образом в заслуженной вечности, а в контекст своей эпохи погружаются частично и безопасно. Политические смыслы творчества затушевываются, а диалог и полемика с нынешним, зрительским временем или отсутствуют, или остаются размытыми. Учитывая статус «национального музея», такие выставки, вероятно, будут доминировать в программе Третьяковки, неся в себе латентный политический смысл особости и величия отечественной культуры. Однако вряд ли институции удастся отделаться «аполитичностью».

Наш собеседник предполагает, что оппозиционные взгляды ряда авторов и коллекционеров, а также политизированные скандалы вокруг работ из собрания ОНТ последних лет повлияли на закрытие отдела. В 2020-м консервативная общественность бурно отреагировала на приобретение концептуальной «Ветки» Андрея Монастырского и выставку «Поколение ХХI. Дар Владимира Смирнова и Константина Сорокина» с картиной Алексея Каллимы, который был заподозрен в сочувствии к чеченским боевикам. 2022-й ознаменовался преждевременным и политически мотивированным закрытием выставки Гриши Брускина. Теперь «зетники» припоминают Трегуловой выставку «Дар Марата. Современное искусство из коллекции Гельмана», прошедшую в том же году, а также попавшие в фонд музея работы из собрания оппозиционного куратора. Художников, открыто не согласных с путинским режимом, в коллекции ОНТ более чем хватает. Именно они в первую очередь подвергаются кэнселлингу, когда речь идет о выставках и экспозициях.

«На госплощадках не могут выступать художники и кураторы, открыто высказывающие антивоенную и антипутинскую позицию, условные «иноагенты», — говорит кураторка крупной музейной институции (также анонимно). — Я не знаю, как именно их политическая позиция проверяется, возможно, по соцсетям и высказываниям в медиа, но тем не менее это делается».

Сотрудница Третьяковской галереи рассказывает:

«Отдел новейших течений был проблемным в том числе потому, что многие из представленных в нём художников еще живы и высказывают (могут высказать) свое мнение о происходящем в мире, которое не совпадает с позицией государства. Таких художников не выставляют. Но само присутствие их в фонде как бы говорит о том, что их произведения заслуживают сохранения «на веки вечные». Процедуры вывода из ОФ не существует. А вот из ВХ вывести «неугодных» можно».

И продолжает:

«С уходом Зельфиры Трегуловой ситуация, конечно, ухудшилась. Вместе с появлением [нового директора] Елены Проничевой образовалось и засилье всевозможных замдиректоров и советников с очень широкими полномочиями. В том числе есть замдиректор по безопасности, который визирует, насколько я знаю, каждый приказ. Среди сотрудников ходят слухи, что он причастен к закрытию ОНТ. Даже если не говорить о врагах режима, ему очевидно не могло нравиться то, что это непонятное искусство, а значит, трудно контролируемое, «небезопасное». Но подчеркну, наверняка о его участии в этом я не знаю».

«Теперь почти любой адекватный художественный жест будет "оскорблением власти"»

«Процесс укрепления цензуры в госинституциях начался до войны, но ситуация усугубилась даже в сравнении с 2022-м, — рассказывает кураторка одной из таких институций. — Раньше было «оскорбление чувств верующих». Теперь почти любой адекватный художественный жест будет "оскорблением власти". В последние годы появилась масса известных ограничительных законов. Есть политика по сохранению и укреплению традиционных ценностей. Это всё как бы решетка, через которую ты должен пропустить работу, независимо от периода. Произведение должно соответствовать "современным этическим нормам" без скидки на то, что оно было создано, например, советским нонконформистом в 1960-е. При этом двусмысленности будут трактоваться против художника, чтобы какой-нибудь неадекватный посетитель не донес. Этого очень боятся, и страх как бы раздувает законы».

В частных и менее заметных институциях пространство свободы, конечно, шире, чем в государственных. Кураторы и художники, которые работают с отвлеченными, не политическими проблемами или берутся за темы из прошлого, лишь косвенно пересекающиеся с настоящим, пока могут не сильно переживать о цензуре. Определенное пространство свободы остается за счет того, что режим сконцентрирован на уничтожении нежелательного содержания, а не на конструировании общеобязательного. Но намеков на переход к следующей фазе становится всё больше.

Но как власть воспринимает актуальное искусство на идеологическом уровне? Поищем ответ в тезисах ее наиболее радикальных сторонников.

В начале сентября в сети появилось заметное видео «воспитательной» дискуссии z-активистов с сотрудницами «Гаража», где в апреле уже проходили обыски по делу Петра Верзилова. Кратко посетовав, что директор музея якобы «сбежал из страны» (директор Антон Белов на самом деле живет в Москве. — Прим. авт.) и сообщив, что войска НАТО «вот-вот готовы зайти в Москву», неравнодушные граждане порекомендовали провести выставку «портретов героев СВО» и упрекнули, что институция не работает на «консолидацию общества», о которой говорил Путин. Дальше последовала более философская критика: «С моей точки зрения подростки, которые приходят сюда, они начинают впадать в глубокую шизофрению. Причем она экстраполируется, навязывается, и они от нее избавиться не могут — в этом проблема» (выделение мое. — Прим. авт.). По сути, «Гараж» был обвинен в диверсионной работе по подрыву чаемого народного единства. Эта логика типична и для других конфликтов.

В середине мая «репортаж» с выставки «Голос из помойки» (музей «АРТ4», арт-хаб «Тупик») сделали представители патриотического медиа «Национальный курс». В посте, сопровождающем видео, сообщено, что музей принадлежит якобы «русофобу» Игорю Маркину, а выставка организована «открытым геем» Яном Гинзбургом (Тамковичем), «который ходит под сбежавшим за рубеж Осмоловским, учеником Марата Гельмана». Там же сообщают: «За всем этим нагромождением фамилий скрывается разрушительная воля и деятельность иностранных спецслужб, подрывающая традиционные духовно-нравственные ценности, важнейшими из которых являются патриотизм и ответственность за судьбу Отечества» (выделение мое. — Прим. авт.). Распространивший видео пропагандист канала «Соловьёв live» Сергей Карнаухов охарактеризовал выставку как «подрывную работу лоббистов интересов Запада».

Эстет Карнаухов пристально надзирает за прекрасным. В его тг-канале можно прочитать состоящее из нескольких частей и безграмотное в искусствоведческом смысле «расследование» деятельности Зельфиры Трегуловой. Обвинение Карнаухова строится на том, что при заполнении музейных залов она якобы предпочитала «классическому профессиональному искусству» «нетрадиционное искусство», часто «протестное». Карнаухов упоминает всевозможных врагов режима, которым потворствовала галерея. Затем выносит неутешительный вердикт: Трегулова занималась «продвижением западных ценностей, чуждых российской аудитории». Понятно, что большая часть работ, обвиненных в «протестности», «антироссийскости» и «несоответствии традиционным российским духовно-нравственным ценностям», относится к Отделу новейших течений. Однако интереснее то, что «протестность» и «нетрадиционность» пропагандист прослеживает не только в современном искусстве, но и в советском неофициальном.

Наш собеседник из Третьяковки, вспоминая недавние выставки советских нонконформистов, говорил, что в них сквозил мотив: «При СССР им было плохо, а сейчас неплохо». В логике, к которой подталкивают власть люди вроде Карнаухова, этот тезис невозможен: нонконформисты извлечены из вечного покоя истории искусства и помещены в актуальный миф, где советское прошлое — не такое уж и прошлое, а Холодная война никогда не заканчивалась.

В своей критике актуального искусства пропутинские радикалы воссоздают советскую логику, согласно которой модернистское искусство — это прежде всего идеологическое оружие Запада (Госдепартамент США после Второй мировой действительно использовал искусство для укрепления влияния в Европе, но идейно и стилистически не определял работу художников; СССР аналогичным образом использовал соцреализм. — Прим. авт.), а неофициальное искусство — идеологическая диверсия в интересах внешнего врага. Понятно, что современная критика не обладает теоретической базой советского искусствознания — воспроизводит лишь голую структуру противостояния.

Актуальное искусство в ней воспринимается «искусством диверсантов». Парадокс в том, что образ культурного врага у «зетников» прописан куда четче, чем гипотетическое «искусство традиционных ценностей» или «патриотический реализм». Его роль пока играет совокупное «великое искусство прошлого» во всём его разностилье. Это свидетельство не только размытости российской идеологии, которая больше отстраивается от врага, чем производит собственные смыслы, но и незначимости арт-пространства, которое в силу узкого охвата не представляет для власти пропагандистской ценности.

Пока российский режим активно борется с врагами от искусства и постепенно примеривается к «вражескому» искусству, идеологически и эстетически «несоответствующему». При этом остается обширная серая зона. Наверняка в недрах художественных союзов вызревает и «соответствующее» искусство, форма которого может быть довольно разнообразной и эклектичной (показательны примеры музыки и z-поэзии). Пока мы его не видим, но ситуация изменится, если у власти появится запрос на него.