— У вас нет ощущения, что эта история сильно расширяет границы допустимого в сегодняшней России: если можно устроить вооруженную осаду в двух минутах от Кремля и за углом от правительственной трассы, почему нельзя осадить сам Кремль?

— Границы возможного давно уже изменились и подобные события уже происходили прямо под стенами Кремля. Я имею в виду убийство Бориса Немцова. И это преступление, и попытка захвата Wildberries, очевидно, одного порядка вещи и в них участвовали люди примерно из одной и той же группы, из одного и того же региона — из Чечни. Тогда это было устранение политического оппонента, а сейчас — экономические разборки конкурентов из двух разных кланов.

— О каких кланах вы говорите и какие «скелеты в шкафах» есть у участников этой истории?

— В разборках вокруг Wildberries есть несколько слоев. С самого начала нам подавали этот конфликт как семейный спор и раздел имущества супругов, но поверить в это уже не получается. Потому что слишком уж непростые действующие лица. Со стороны Владислава Бакальчука (задержан по ряду обвинений, в том числе в убийстве. — Прим. ред.) это Рамзан Кадыров, который публично дает указание своей «правой руке» Адаму Делимханову (депутату Госдумы от Чечни. — Прим. ред.). Он представляет интересы Кадырова в России и, в частности, отвечает за недружественные поглощения компаний, он такой «силовой медиатор» и именно ему поручено «разобраться с Wildberries».

А с другой стороны, Татьяна Бакальчук уже вступила в корпоративные отношения с компанией RusOutdoor, есть уже новая корпоративная единица и на нее уже перерегистрированы домены маркетплейса. RusOutdoor принадлежит братьям Мирзоянам, а их связывают длительные деловые отношения с членом Совета Федерации и «теневым кардиналом» Дагестана Сулейманом Керимовым.

Таким образом, мы видим Кадырова с его силовиками, с одной стороны, и Мирзояновых и стоящего за ними Керимова — с другой. И здесь мы переходим на следующий пласт в этой истории: отношения между Чечней и Дагестаном. Это крайне непростые отношения, они никогда не были ровными, они давно переживают подъемы и спады. Мы видели задержание министра по чрезвычайным ситуациям Чечни Алихана Цакаева в Дагестане, мы видели, что Чечня пыталась отодвинуть границы с Дагестаном. Противостояние между двумя республиками идет в вялотекущем режиме и это наполняет другими смыслами противостояние Кадырова и Керимова.

— А можно ли вообще прийти и устроить стрельбу в центре столицы, не имея мощной «крыши» на уровне федеральных силовиков?

— Да, и тут мы перемещаемся еще на один уровень конфликта. Люди, которые выступили на стороне Владислава Бакальчука, имели огнестрельное оружие. Как можно его получить, да еще и находиться с ним на территории Москвы? Такое оружие нельзя получить легально, если ты не являешься сотрудником спецслужб или правоохранительных органов (речь идет о короткоствольном оружии. — Прим. ред.). Кадыров обходит это правило так: у его сотрудников есть звания сотрудников МВД и Росгвардии, а значит и право на ношение оружия. И это ярко дополняет контекст истории, потому что глава Росгвардии Виктор Золотов близко приятельствует с Кадыровым.

А с противоположной стороны у нас тоже есть высокое покровительство. Сулейман Керимов связан с главой администрации президента Антоном Вайно. Они соседи по дачам в Подмосковье. И, видимо, знаменитая резолюция Путина о том, что он не против объединения Wildberries и Russ, не обошлась без участия Вайно.

— Получается, что фактический вассал Кремля Кадыров выступает против воли своего патрона?

— Это еще одно печальное последствие того, что бывает, когда государство уступает монополию на насилие третьим лицам. В прошлом году это очень ярко проявилось во время похода Евгения Пригожина на Москву. Дело в том, что нельзя передать монополию на насилие лишь частично, на что-то определенное или на какое-то время, а потом забрать обратно. Такого не бывает и, как мы видим, так и не происходит.

Поэтому в истории с Wildberries Кадыров, пытаясь найти баланс между своим суверенитетом и своими возможностями проявлять насилие, продемонстрировал, что не согласен с официальным решением Кремля.

— Означает ли всё сказанное, что насилие будет и дальше расползаться, в том числе и в корпоративных войнах на фоне набирающего силу передела собственности?

— Я думаю, что с ослаблением госаппарата и всех государственных органов насилия будет больше. Причины — рост числа людей, прошедших военные действия, незаконный поток оружия, деградация системы правосудия. Поэтому растет потенциал дальнейших силовых захватов как в силу этих факторов, так и из-за того, что растет теневой сектор экономики. А его роль усиливается потому что, с одной стороны, компании вынуждены обходить санкции, а значит прятать свои операции, а с другой стороны государство всё больше давит на предпринимателей. Поэтому роль неформальных акторов начинает расти.

— Почему в эту историю вмешался именно Кадыров?

— Фактически кадыровцы сейчас занимают нишу, которая была «зацементирована» и исчезла: нишу воров в законе и неформальных «решал». Государство закатало в бетон весь «воровской уклад», а альтернативы ему не очень много. При этом спрос на неформальное «решение вопросов» есть. Кадыров и его люди выступают такими медиаторами, которые готовы неформально включаться.

Дальнейшее развитие истории зависит от того, одернут Кадырова или нет. Он может получить желтую и красную карточку. Желтая карточка — это уголовное дело; правда, оно открыто против Владислава Бакальчука, но можно считать, что первое предупреждение уже есть. А красная карточка — это отказ во встрече с Путиным. Каждый раз после каких-то связанных с ним эксцессов Кадыров требует встречи с Путиным и пытается показать, что у него всё в порядке. Если такой встречи мы не увидим, значит Кремль недоволен такой вольностью со стороны «вассала».

А Кадыров очень точно чувствует, что можно и что нельзя. Если ему не сказали «нет», то следующий этап его коммуникации со второй стороной конфликта будет еще более откровенным с точки зрения игнорирования норм закона. Каждый раз Кадыров тестирует, как далеко государство позволяет ему зайти. Если нельзя, то он отступает.

При этом очевидно, что Кадыров и люди, которые организовывали попытку захвата компании, не до конца понимают, что они делают и что именно захватывают. Ценность этого актива не в офисе, а в доменах и в цифровой инфраструктуре. Их невозможно поглотить при помощи захвата из 1990-х со стрельбой и осадой.

— Вы говорите, что Кадыров — это медиатор. А кто в этом конфликте может выступать конечным интересантом, который противостоит Сулейману Керимову?

— Кадыров не является конечным бенефициаром: он тот, кто берет актив «на передержку», а затем передает его каким-то другим группам. Wildberries — очень лакомый актив для широкого круга интересантов, в нём могут быть заинтересованы крупные государственные банки и другие маркетплейсы: например, «Озон». Я бы ставил на крупные госбанки. Не исключено, что, хотя Wildberries и Russ объявили об объединении, сделка не завершена и, возможно, актив переупаковывают.

Да и сам Керимов тоже занимается тем, что входит в проблемные активы, переупаковывает их, формирует определенную добавленную стоимость, выступает гарантом сделки и потом продает. Это его фирменный стиль.

— Видите ли вы в этой истории какие-то криминальные ее части, когда для какой-то из сторон может быть важен контроль за возможными теневыми активами и оборотами?

— Вообще, любой маркетплейс — это хорошая точка для продажи контрафакта и создает возможности обналичивания денег (полтора года назад Baza писала о том, что покупатели используют Wildberries, чтобы обналичивать деньги. — Прим. ред.). Но, насколько я знаю, в Wildberries достаточно грамотно выстроенная система, которая жестко контролирует продавцов: обналичивать в теории можно, но удается ли участникам маркетплейса обходить контроль и в каких масштабах — я не знаю. Но Wildberries представляет из себя ценный актив не с точки зрения теневого бизнеса, а с точки зрения вполне себе легального оборота.