Смена пола

До 13 лет Нилофар жила мальчиком. Она была одета в мужскую одежду, коротко острижена и носила мужское имя Вахид. В Афганистане это довольно распространенное явление. Такие дети называются «бача пош» — девочки, одетые мальчиками. Это происходит по разным причинам. В одних семьях так делают для того, чтобы уберечь дочерей от ранних браков, в других — потому что в семье рождаются только дочери и нет сыновей, в третьих — потому что из-за войны в доме не осталось мужчин. Родители Нилофар одели ее как мальчика, чтобы дать дочери свободное детство.

— Я родилась при первом правлении талибов, — рассказывает Нилофар. — Хорошо помню, хоть мне и было три или четыре года, как я играла на улице, а проходивший мимо военный-талиб больно шлепнул меня, потому что я была без платка. В тот день родители и решили одевать меня в мужскую одежду. Они дали мне возможность почувствовать, каково это — жить нормальной жизнью. Но жизнь вокруг невозможно было не замечать. Я помню, как мама взяла меня на базар, — поскольку я была одета как мальчик, то могла быть ее сопровождающим.

В 13 лет, когда Нилофар надела женское платье, ей стало плохо. Ей казалось, что платье душит и пожирает ее. Она не могла дышать. Быть бача пош — это, с одной стороны, спасение от рабства и унижений хотя бы на время детства. Но с другой стороны, эти девочки теряют свою половую идентичность и, потом, переодевшись в женское платье, становятся травмированными надолго. Некоторые — на всю жизнь.

Нилофар тогда поняла, насколько меняется ее жизнь. Будучи для окружающих мальчиком Вахидом, она и вела себя как мальчик: могла играть с друзьями на улице допоздна, ходить свободно куда угодно. Ее старшие сестры просили сопровождать их, когда собирались на рынок. Но в тот самый момент, когда она надела непривычное, душащее, чужое женское платье, свобода закончилась. Теперь Нилофар предстояло стать тенью — такой же, как другие женщины, в том числе и подросшие бача пош.

— Я пережила тяжелейший кризис идентичности, — вспоминает Нилофар. — До 18–19 лет у меня постоянно были суицидальные мысли. Переодевшись в женское платье, я больше не могла играть в саду со своими кузенами — теперь я должна была прилично сидеть в компании кузин. Но темы их разговоров мне были совершенно не интересны! Мне было куда более интересно с мальчиками. За столом я теперь тоже сидела с женщинами, и мне было очень тяжело. Только теперь, после очень трудных для меня лет, после рождения троих детей я чувствую в себе женственность. Мне кажется, сейчас я очень женственна. Хотя мой муж иногда говорит, что вовсе нет.

Семья и школа

Когда Нилофар переживала свой кризис идентичности, талибов в Афганистане уже не было. Но исламские традиции в чрезвычайно жесткой форме сохранялись. Женщины снова могли учиться в школах и университетах, могли работать, но в остальном их права оставались ограничены. В 2012 году президент Афганистана Хамид Карзай подписал «Кодекс поведения», снова узаконивший запрет на появление женщин на улице без сопровождения и на разговоры с незнакомыми мужчинами в общественных местах. Бить женщин можно было в соответствии с нормами шариата. К слову, когда западные государства заговорили о том, что это возвращение к полному бесправию женщин, Карзай сказал, что кодекс полностью соответствует исламскому праву.

— Наше общество никогда не любило женщин, которые задают вопросы, — говорит Нилофар. — И вообще женщин, которые говорят. В школе у меня всегда были проблемы, потому что я задавала вопросы учителям, особенно на религиозных предметах. Я требовала точных ответов. Я говорила, что религия, которой они нас учат, — не настоящая религия. Это ее модификация муллами, подгонка под собственное восприятие и удобство.

и получали выгоду высокопоставленные священнослужители.

За свои дерзкие вопросы Нилофар была отстранена от уроков. Ее отца вызывали в школу и стыдили за неподобающее поведение дочери. Но он всегда ее поддерживал. Семья Нилофар — пуштуны, ее дедушка был главой племени. Она рассказывала, что глава племени живет, как король в небольшой монархии. Семье принадлежали обширные земли, и отец Нилофар многое унаследовал. Но он не захотел наследовать «трон» и уехал в город, чтобы стать педагогом. «В какой бы школе ты ни училась, большинство твоих учителей окажутся моими учениками», — говорил он дочери. А когда учителя Нилофар упрекнули ее отца в излишнем либерализме, он ответил: «Я не либерал, просто у меня есть разум. Всевышний дал нам разум для того, чтобы мы им пользовались. Разве не этому я вас учил? Моя дочь не сделала ничего плохого. Моя дочь мыслит, задает вопросы и объясняет своим соученицам, что будет происходить с их телом, раз никто больше им не хочет это рассказать заранее». Учителя хватались за головы и говорили: да как вас до сих пор земля носит?!

А старшему брату Нилофар его друзья говорили: слушай, чего она у вас дома не сидит? Из школы на английский, потом в компьютерный класс, целый день бродит. У нее что, домашних обязанностей нет? И вы ее просто так кормите? После этого у девочки начались конфликты с братьями:

В 2009 году во время одного из компьютерных занятий ее соученик сделал групповую фотографию и выставил в фейсбук. (Нилофар, кстати, специально ходила в книжный клуб, где был интернет, чтобы просмотреть ленту. И это был большой вызов обществу, потому что афганские женщины не имели права регистрироваться в социальных сетях.) После публикации этого группового фото старший брат Нилофар прибежал домой и начал душить отца. Он был в истерике и кричал. Отец дал сыну пощечину, чтобы привести его в чувство. И тогда брат начал бить себя по голове и кричать, что он все понимает, Нилофар не сделала ничего плохого, но он не может выдержать человеческое осуждение: ему все пишут и звонят, говорят: «Как вы это допустили, это позор!» Брат кричал, что он уже боится выходить из дома, чтобы не встретить знакомых, которые будут его стыдить. Отец ответил: «Если тебя волнуют такие вещи, можешь уходить из этого дома».

— Во многом то сопротивление общества и даже некоторых родственников сформировало мою личность, — говорит Нилофар. — Но теперь я понимаю своего брата. Ему сейчас намного хуже, чем мне. Его семья живет под властью талибов, его жена носит бурку и не может выйти из дома. И моя мать носит бурку, а в юности она носила мини-юбку. Мне безумно жаль племянников, которые живут в этом аду. Мои братья теперь страдают из-за меня — их арестовывали и требовали добиться, чтобы я вернулась в Афганистан. Мою мать пытали. От брата требовали, чтобы он развелся с женой.

«Зачем им развод твоего брата? — спросила я. — Какой талибам в этом смысл и выгода? Это звучит совершенно абсурдно». Нилофар ответила: «Просто они могут творить всё что угодно и наслаждаются этим».

Хазар и пуштунка

На мизинце у Нилофар — татуировка в виде сердечка. Но ислам запрещает татуировки. Это, конечно, бунт, но не только.

— У нас, у пуштунских женщин, татуировки традиционны. С давних времен пуштунки делали небольшие татуировки на лицах, возле глаз. Да, ислам это запрещает, но в пуштунской культуре это традиция. Конечно, если у афганской женщины татуировка, она не может считаться порядочной женщиной. Даже после ухода талибов из Афганистана менталитет остался. И борьба с этим менталитетом оказалась делом чрезвычайно трудным.

Бунтарство Нилофар выражалось не только в сердечке, вытатуированном на мизинце. Она и замуж вышла за хазара — представителя другого этноса, — что не поощряется в Афганистане. Да что там этнос или племя — Хаджи, муж Нилофар, шиит, а она — суннитка. Мало того, прежде чем дать согласие, она поставила ему условия, услышав которые, любой почитатель афганских традиций схватился бы за голову.

— Я сказала Хаджи: никогда не буду готовить и никогда не буду убирать. Я не буду домохозяйкой. Если ты хочешь, чтобы у нас были дети, ты должен пообещать помогать мне с ними. Дети не должны стать препятствием для моей работы и моей общественной деятельности. Он сказал: да, я согласен на все условия. Я родила троих детей. Но если мне нужно было уехать, Хаджи спокойно оставался с ними, а вокруг говорили: «Это ненормальная ситуация, как она может оставить детей с отцом и уехать в командировку?!»

Нилофар публиковала в социальных сетях свои фотографии без хиджаба, делилась радостями семейной жизни и получала много сообщений — женщины писали, как они рады, что в Афганистане можно быть такой свободной и иметь такого понимающего и поддерживающего мужа. Хаджи, в свою очередь, получал другие сообщения: как ты это допускаешь, жена должна быть послушной и тихой и уж точно не высовываться в соцсетях. Хаджи отвечал: она не мой раб, она моя жена и имеет право делать то, что считает нужным.

— Раньше, до первого правления талибов, афганские женщины имели выбор. Были те, кто предпочитал выходить из дома полностью закрытыми, а были те, кто носил джинсы или короткие юбки. И те, и другие сосуществовали совершенно гармонично и мирно. В этом и есть настоящий Афганистан — мультикультурная страна, и никакие талибы или исламисты не являются ее настоящими представителями.

Именно такими талибы и хотят видеть женщин.

Нилофар не пыталась убеждать других афганских женщин, что не нужно делить свою жизнь между кухней и детьми. Идея феминизма, говорит она, в Афганистане не работает. Если начать публично высказывать феминистские идеи, то 99 процентов женщин скажут: нет-нет, она никого, кроме себя, не представляет, это не наш голос. Нилофар решила двигаться к цели маленькими шагами, короткими перебежками. Изменить менталитет — это иной раз намного сложнее, чем «пробить» изменение в законе.

Большой бизнес. Ladies only

Нилофар с детства привыкла наблюдать и анализировать. Уже в юности она сделала простой вывод: одна из главных причин угнетения афганских женщин — отсутствие финансовой независимости. Из родительского дома она уходит в дом мужа и начинает жизнь в качестве обслуживающего персонала. Она вынуждена слушаться сначала отца и братьев, потом мужа. А какое у женщины может быть право голоса в семье, рассуждала юная Нилофар, если она не в состоянии сама купить к столу хотя бы хлеб.

— Это как если человек голодает, он не может думать ни о чем, кроме еды. А если он сыт и каждый день может себе позволить трехразовое питание, он перестает думать о еде и начинает думать о другом. Да хотя бы о том, как сделать собственную жизнь более комфортной. И если женщина начнет сама зарабатывать, она уже не будет слушать и принимать на веру абсолютно всё, что говорит ей мужчина. Самостоятельность непременно добавит ей ясности ума и способности анализировать.

Нилофар решила запустить собственный бизнес и вовлечь в работу женщин, дать им возможность зарабатывать. Изучала рынок, разговаривала с людьми, задавала вопросы. Поняла, что большинство мужчин, даже образованных, не хотели бы, чтобы их жены уходили на работу вместо того, чтобы заниматься детьми и домом. Хорошо, решила она, я придумаю для них возможность работать дома и зарабатывать деньги, пока дети спят или играют, и они сами смогут находить для себя удобные часы работы. А что это может быть за работа, чтобы женщины могли сразу начать зарабатывать, не выходя из дома? Конечно, ковры! Знаменитые афганские ковры.

— Я встречалась с мужьями своих потенциальных сотрудниц и долго с ними разговаривала. Объясняла, что никаких контактов с чужими мужчинами не следует опасаться: я сама буду приезжать к каждой из них за коврами и платить сразу же. Предлагала им сотрудничество с собственными женами: а не хотите ли вы, господа, взять на себя закупку ниток, выбор цвета, доставку? Многие соглашались. Так я пыталась создать сотрудничество между мужчинами и женщинами внутри семей. Одновременно я говорила мужчинам:

разве вы не хотели бы, чтобы ваши дочери получали образование и смогли потом сами зарабатывать деньги и ни в чем не нуждаться?

Нилофар дала работу 300 женщинам. Бизнес был большой: тысячи ковров отправлялись на экспорт по всему миру. Потом она открыла несколько магазинов и компанию, которая занималась дизайном и отделкой помещений, — и тоже набрала в штат женщин. Она говорила потенциальным клиентам: «Вы можете не беспокоиться, к вам домой для обсуждения проекта придут женщины — декораторы и дизайнеры, — так что ваша жена не будет контактировать с посторонними мужчинами. И пусть она сама утвердит проект, чтобы вы могли избежать конфликтов в семье». Так легким манипулированием мужчинами Нилофар добивалась своих целей. А пятую часть прибыли она переводила неправительственной организации, поддерживающей вдов, чьи мужья служили в национальной армии и были убиты на войне.

Два покушения на фоне мирных переговоров

Другую неправительственную организацию создала и возглавила сама Нилофар — Women’s Political Participation Network. В Афганистане начинались мирные переговоры, и, разумеется, никто не собирался допускать женщин к участию в них: талибы не стали бы вести переговоры с женщинами.

— И тогда я обратилась к афганским женщинам через фейсбук. Тысячи афганок из разных регионов объединились в общественную организацию, которая требовала участия женщин в мирных переговорах и в политической жизни в целом. Мы вели очень активную кампанию, постоянно говорили во всех медиа, что мы против таких переговоров, в которых не участвуют женщины. Именно по этой причине талибы и включили меня в список людей, подлежащих уничтожению. Пять моих коллег были убиты во время этих мирных переговоров. Я пережила два покушения, мой муж был ранен в спину. Да, они стреляли в спину. Но мы даже не рассматривали возможность уехать.

2020 год был для Нилофар, пожалуй, самым трудным и самым успешным. Именно в 2020-м она создала организацию Women’s Political Participation Network и оказалась в расстрельном списке талибов. Именно в том году на нее покушались. Именно в том году случилась пандемия, и Нилофар координировала доставку продуктов 15 тысячам семей в западном Кабуле. И именно в 2020 году ее предыдущая общественная кампания одержала победу: в свидетельства о рождении афганских детей начали вписывать имя матери, а не только отца.

— Вместе с моей подругой, правозащитницей Лейлой Османи, мы запустили кампанию Where is my name? (#whereismyname), — рассказывает Нилофар. — В Афганистане в свидетельства о рождении детей издавна вписывалось только имя отца. То есть матери у ребенка как будто не существует вообще. И прав она не имеет никаких. В случае смерти отца судьбу ребенка будет определять дедушка, дядя, старший брат — кто угодно, только не мать. У нее нет права голоса, нет права на собственное дитя, да и вообще никаких прав нет. С помощью тысяч женщин, присоединившихся к кампании, мы смогли добиться своего: в 2020 году правительство Афганистана наконец постановило записывать в свидетельства о рождении детей имена их матерей.

А кроме воспитания троих детей, бизнеса и общественной деятельности, Нилофар занималась журналистикой. Когда она все успевала — не знаю. Тем более что Хаджи, муж Нилофар, работал дипломатом и был тоже по горло занят. Тем не менее она успевала все. Возможно, помогла привычка, выработанная в детстве, когда Нилофар бегала после уроков из одного кружка в другой до самого вечера, чтобы не сидеть дома.

Кабул — Варшава. С надеждой на обратный билет

В августе 2021 года в Кабул вошли талибы. Еще на подступах к городу они начали распространять в интернете видео с убийствами солдат Национальной армии, а жители Кабула выходили на балконы и кричали: так они поддерживали свою армию. Нилофар с детьми и мужем тоже стояли на балконе и кричали. А когда талибы были уже в Кабуле, Нилофар позвонили испуганные сотрудницы ее магазинов: они хазарки, шиитки и понимали, что станут мишенью талибов. Нилофар сказала: возьмите на складе черные хиджабы и бегите домой, и уносите оттуда всё, что можете.

Нилофар и ее семья прятались в подвале.

и Нилофар в своем мобильном телефоне в режиме реального времени смотрела, как талибы врываются туда и крушат ее дом, ее бизнес, ее жизнь. Из того же подвала она дала десятки интервью о том, что происходит сейчас в Афганистане.

21 августа Нилофар, продолжавшей прятаться вместе с семьей, предложили эвакуироваться в Польшу. Она не раздумывала: с мужем, тремя детьми и двумя рюкзаками она добралась до аэропорта и смогла сесть в польский эвакуационный самолет. Семья прилетела в Варшаву.

— С тех пор, как мы выбрались из Кабула, у меня не было ни одной ночи, когда я могла бы спокойно спать. У меня часто бывают ночные кошмары, где я в кабульском аэропорту не могу сесть в тот самолет. У меня вообще все сны про Афганистан — и кошмары, и сладкие детские сны. С первой минуты, как только мы оказались в лагере беженцев, я схватила телефон и начала звонить в международные неправительственные организации, которые занимаются медицинской помощью, безопасным жильем, шелтерами. Организовывала эвакуацию женщин, ставших мишенями талибов. И снова давала интервью, писала статьи, выступала на конференциях, была волонтером в фонде, помогающем беженцам.

Но Нилофар не была бы собой, если бы полностью ушла в общественную деятельность и закопала на пустыре свой предпринимательский талант. В прошлом году она открыла в Варшаве ресторан афганско-персидской кухни. Именно там мы с ней и встречались, и после посещения могу сказать точно: там очень вкусно. Кабули палав, болани, чопан-кебабы, борани-банджан, манты — все блюда готовятся исключительно по рецептам Хаджи, бывшего афганского дипломата, а теперь шефа маленького ресторанчика.

Они справляются. Они живут. Они благодарны Польше, которая спасла им жизнь. Но каждый день мечтают вернуться домой.

— Если сегодня талибы уйдут из Афганистана, завтра я буду в Кабуле, — сказала на прощание Нилофар.

По-моему, она слегка преуменьшила. Если сегодня талибы уйдут, она будет в Кабуле не завтра, а уже сегодня вечером, можно не сомневаться.