Писатель Джонатан Литтелл прославился своим романом «Благоволительницы» об эсэсовце Максимилиане Ауэ. Ауэ осмысляет травмы юности, свою идентичность, а еще вспоминает, как совершал военные преступления — в том числе в Бабьем Яре, овраге на окраине Киева, где, по разным подсчетам, было расстреляно от 70 000 до 200 000 человек.
Отсюда замысел Литтелла написать нон-фикшн о Бабьем Яре кажется последовательным: одно дело — описывать преступление от лица персонажа-эсэсовца, и совсем другое — оценить, как выглядит Бабий Яр сейчас и как память о нем менялась с течением времени. Писатель превращается в свидетеля.
Но Литтеллу было суждено превратиться в свидетеля дважды. Он дважды посещает Бабий Яр — в конце 2021-го и в середине 2022-го — и одновременно со вторым визитом наблюдает последствия полномасштабного вторжения России в Украину. Это в планы Литтелла, конечно, не входило. Сам он признается, что поставил точку в первом черновике книги 22 февраля 2022 года, то есть в день, когда Владимир Путин прочел россиянам лекцию о том, как Ленин придумал Украину.
Но потом, как пишет Литтелл, фашисты вновь напали на Украину, и ему показалось странным обойти стороной современную историю военных преступлений в районе Киева.
Это делает книгу «Неудобное место», простите за каламбур, неудобной. Ее сложно охарактеризовать. С одной стороны, Литтелл и его напарник по исследованию фотограф Антуан д’Агата собирают по крупицам картину того, как сейчас выглядит память о Бабьем Яре. Заметки эти по определению фрагментарны, как и сама память о Бабьем Яре — сначала усиленно замалчиваемая в СССР, а затем поделенная на части разными пострадавшими от киевских расстрелов этническими группами. С другой стороны, это записки свидетеля российского вторжения. Литтелл и д’Агата посещают Бучу, киевский городской морг, разговаривают с местными жителями, воспроизводят их монологи. В результате единый сюжет книги не выстраивается: она распадается в памяти читателя на несколько ярких кусков, которые скреплены самим процессом чтения и фотографиями д’Агата. Кажется, что это процессу чтения должно вредить — и скрывать не буду, вредит: приходится всё время останавливаться, чтобы припомнить, о чем Литтелл писал раньше. Но с другой стороны, каждый фрагмент текста запоминается лучше — и такое разбиение эссе на микросюжеты как будто хорошо работает на замысел авторов (о котором ниже).
Писатель Джонатан Литтелл на открытии выставки «Зона отчуждения» в рамках 80-летней годовщины событий в Бабьем Яре, Киев, Украина, 27 сентября 2021 года. Фото: Укринформ / Shutterstock / Rex Features / Vida Press
И эти микросюжеты действительно запоминаются. Вот, например, Литтелл рассматривает трупы в городском морге Киева:
«Когда я рассматриваю лежащее в гробу искусно загримированное тело какой-нибудь недавно умершей бабушки или синюшные куски плоти в лохмотьях, с трудом извлеченные из могилы, то что происходит? Если этот человек был мне знаком, меня охватывают воспоминания, те же образы. Если это незнакомцы, как вот эти безымянные тела, извергнутые войной, то я изучаю знаки, отметины, особые приметы, вещи, чтобы попытаться представить себе, кем мог быть этот человек, какова была его жизнь, прежде чем ее так жестоко оборвали».
А вот записывает рассказ жительницы Бучи:
«Катя и ее семья держали его дома и сами ухаживали за ним, пока не открылся “зеленый коридор” в Белогородку; затем они отвезли его на лечение в Боярку, а остальные члены семьи уехали за границу. Вернулись они совсем недавно, чтобы навести порядок и снова открыть магазин. “Через два года у вас будет юбилей!” — воскликнула девушка, ждавшая свой сэндвич. “Если доживем”, — ответила Катя. Расплатившись за пиво, Антуан вышел покурить, а я остался выслушать рассказы двух женщин, пока сэндвич разогревался в гриле. “Русские приказали людям ходить в светлой одежде. Грозили расстрелять всех, кто носит темные куртки!” — “Да, через три или четыре дня они отдали приказ вообще не выходить на улицу”. — “Нам было страшно, и мы сидели в подвале. Нас было девять человек с детьми, и, честно говоря, еды у нас было мало. Но есть всё равно никому не хотелось”».
Это всего две цитаты из тех. Но ярких и мощных цитат я выписал себе гораздо больше. Осознавая, что стройный сюжет рассказа о Бабьем Яре не получается, Литтелл делает ставку на детальность. Вот здесь опишет то, как выглядит киевская телевышка после российского обстрела; вот здесь — как украинский священник спасался во время оккупации села войсками РФ. А в другой части подробно расскажет, как Еврейский антифашистский комитет боролся за память Бабьего Яра в сталинском СССР. Всё это — с максимальным погружением в тему, вплоть до того, чтобы передать читателю запах заброшенного здания в заросшем Бабьем Яре.
«Грязный пол, запах пыли и плесени, граффити на стенах, голые бетонные лестницы без перил, полосы белого света, пронизывающие темноту соседних помещений, тишина, едва нарушаемая пением птиц. Последняя лестница, ведущая на крышу, обвалилась, но нам удалось подняться по ней, а затем и выше, чтобы выйти и осмотреть всё крыло. Вокруг нас возвышались верхушки деревьев, чуть дальше виднелись крыши психиатрической больницы, за ними — город. С другой стороны здание выходило на длинный лесистый овраг, за которым возвышался высокий холм, увенчанный гигантским строящимся зданием в окружении подъемных кранов».
К чести Литтелла, он не боится быть неполиткорректным. И затрагивает весьма проблемные вопросы. Например, ответственность украинских националистов за холокост — и наследие украинского национализма в Украине современной. И выходит без обиняков: да, во львовском погроме 1941 года участвовали украинцы, да, украинцы участвовали в расстрелах в Бабьем Яре, и даже просоветски настроенные украинцы выступали носителями антисемитских взглядов. Вместе с тем настоящих нацистов в Украине Литтеллу обнаружить не удается. Даже бойцы батальона «Азов», носящие татуировки с нацистскими символами, воспринимали их в основном как красивый атрибут прошлого, нисколько не разделяя нацистских идей. В итоге Литтелл приходит к неожиданному выводу:
«В Мариуполе настоящие фашисты победили людей, которые хотят выглядеть как фашисты».
На этом моменте читатель рецензии может быть совершенно растерян. О чем же тогда книга, если в ней так много разнообразных сюжетов про память? А она как раз о памяти — о ее фрагментарности, о том, что единый нарратив памяти выстроить невозможно в принципе — как не удается выстроить единый нарратив вокруг Бабьего Яра. Всё, что остается, — это сшивать отдельные микросюжеты, пока не сложится некий калейдоскоп и пока не заполнится память в фотоаппарате. «Можно ли существовать без простой версии истории? А почему бы и нет», — говорит историк Тимоти Снайдер в интервью Литтеллу. И этот неожиданный вывод очень сильно контрастирует с попытками путинского режима выстроить единый нарратив о войне с Украиной как о своеобразном крестовом походе России против западного мракобесия (который, заметим, тоже не получается создать и который распадается на фейки из уст соловьевских крикунов).
«Неудобное место» — сложная книга, неудобная. Ее тяжело читать, и о ней тяжело писать. Неслучайно на читательских агрегаторах вроде Goodreads или Livelib о ней почти нет отзывов. Ее нельзя порекомендовать кому-то, кто ищет понятный сюжет о войне. Но в этом как раз ее ценность. Литтелл и д’Агата создали непростое, но честное свидетельство о войне — прошлой и нынешней. И, наверное, в этой честности весь смысл.
Перевод с французского Михаила Цивилева
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».
