— Марина, расскажите, чем вы занимались в последний год и как изменилась ваша жизнь с момента отъезда?

— Я занималась политическим активизмом, скажем так. И сейчас мы снимаем документальный фильм, но, к сожалению, я не могу рассказать вам подробности: в соответствии с контрактом мне запрещено это делать. Но когда он выйдет — вы узнаете. Также я зарабатываю деньги недвижимостью: занимаюсь продажами и покупками недвижимости во Франции. Пытаюсь найти себя. Сколько могу — посвящаю [время] зарабатыванию денег. Сколько могу — как говорил Навальный, пятнадцать минут в день, — какому-то активизму.

— У вас во Франции и раньше была недвижимость или сейчас появилась?

— Нет-нет, никакой недвижимости во Франции у меня нет. Я занимаюсь покупками и продажами недвижимости как real-estate-агент.

— Расскажите про эту работу: что вы делаете?

— Как политический активист?

— Нет, как риэлтор. Как вы попали в этот бизнес?

— Я ищу объекты недвижимости, а потом фирмы покупают их и сдают в аренду. Просто добросердечные французы [пригласили меня на работу], узнав мою печальную ситуацию, помогли не умереть с голоду.

— А с европейской журналистикой отношения не сложились?

— Я не могу работать как европейский журналист, потому что у меня, во-первых, нет французского, я его только учу, а английский у меня не настолько [хорош]. Я не носитель английского языка, чтобы работать в зарубежной прессе.

— Тогда вернемся к активизму. Чем сейчас занимаетесь, кроме фильма?

— Политическим активизмом, прежде всего фильмом и всем, что с ним связано. В сентябре будет конференция в Польше, которую организует «Vital Voices», фонд Хиллари Клинтон. Это, прежде всего, [борьба] за права женщин. Там будут женщины со всего мира, занимающиеся политикой и бизнесом, и выступающие за свободу, за демократию, за защиту прав человека. Периодически участвую в каких-то конференциях, каких-то встречах. Мы пытаемся делать что-то вместе с Геннадием Гудковым, находясь в политической эмиграции в Париже. Он организовал демократический клуб во Франции, и я тоже в нём участвую. Хотя раньше мы никогда не общались. Только в эмиграции начали.

— С кем еще сейчас вы общаетесь, кто вам помогает, кто вам близок в Париже?

— Есть определенный круг людей, но я предпочитаю больше общаться с иностранцами, чем с россиянами, потому что от россиян всегда веет депрессивностью и негативом. Эмиграция — достаточно сложная вещь, а я не очень люблю, когда люди начинают рефлексировать. Я предпочитаю всегда говорить, что в моей жизни всё хорошо и что я прорвусь. В Париже я познакомилась с Александром Мельником, бывшим сотрудником российского посольства, который в 1993 году просто встал и ушел оттуда, сказал, что не хочет работать на эту систему. Удачно реализовался, работает как профессор геополитики во французском университете, преподает в Швейцарии. Другой знакомый — Сергей Жирнов, бывший советский разведчик, который тоже покинул Россию. Семья Гудковых, семья Оболенских из старых эмигрантов. Круг общения достаточно большой. Русскую часть я описала, а иностранную часть уже не буду описывать.

— Гудков четко ассоциируется с либеральной оппозицией, а вы, кажется, в оппозиции не прижились. В европейской журналистике тоже. Кем вы себя ощущаете? С кем вы?

— Я обычный человек, который выступил против войны, оказался в вынужденной эмиграции и теперь пытается найти себя, пытается как-то существовать в нынешних изменившихся условиях.

— Сейчас таких 600 тысяч. Вы одна из них?

— Конечно. Я не состою ни в каких политических объединениях, никогда не заявляла о своих политических амбициях. За мной не стоят какие-то политические силы, как за командой Навального или Ходорковского. Кстати, ни одна из этих команд меня не приняла. Я не думаю, что имею какое-то влияние на европейских политиков.

Я одинокий человек, который плывет против системы, и который был раньше частью этой системы. Я человек, который был выброшен из этой жизни, — как рыба, оказавшаяся в пустыне. Но в конечном итоге я не растерялась, не впала в депрессию, а начала по кирпичику отстраивать свою жизнь заново, потому что мне есть ради кого отстраивать эту жизнь: ради моей дочери. Я скорее оптимист, поэтому мне ближе не европейский путь страданий, а американская концепция, когда человек, потерявший всё, находит себя. Этим я и пытаюсь сейчас заниматься.

— Как вы сейчас, спустя два года, оцениваете собственную акцию на Первом канале? Вы получили от нее то, что хотели? И вообще, оно того стоило?

— Конечно, стоило. Тебе предлагают поучаствовать в самом ужасном преступлении 21 века, стать сообщником — и ты отказываешься. Я считаю, что это было самое правильное решение в моей жизни.

— Что бы вы ответили тем, кто говорит: выйдя с плакатом, ничего особенного вы и не сделали, никак не повлияли на происходящее?

— Меня критикуют так называемые диванные критики, [но] все люди, которые находятся в оппозиции, всё прекрасно понимают, и очень многие выступают в мою защиту. А что касается Ивана Жданова, то после потери своего лидера команда Навального занимается исключительно выяснением отношений и нападками на конкурентов.

К сожалению, в команде Навального очень мало адекватных людей. Я могу назвать только Любовь Соболь, остальные все реагируют неадекватно, всячески отпугивают сторонников. В начале войны я симпатизировала им, но теперь у меня не осталось никаких иллюзий насчет этих людей. Они просто молодые, амбициозные, не умеющие взвешивать свои слова и не умеющие привлекать сторонников. Вступают в какие-то немыслимые споры. Вместо того чтобы объединять людей — они сеют вражду. Поэтому это даже неудивительно, что человек откопал какой-то пост и вынес его на всеобщее обсуждение.

— Вы про устрицы?

— Да, тут же понеслась волна хейта со всех сторон. Из-за того, что я не бедствую в Европе, не страдаю, а живу счастливой жизнью. Русские же по всем этим параметрам должны страдать со всех сторон? Хватит, я уже настрадалась за последние три года, и настрадалась так, что врагу не пожелаешь. Поэтому я в нынешних условиях, тем более сейчас, в пору отпусков, выбрала себя и свою семью, естественно.

— Кажется, вы тоже не всегда взвешиваете свои слова?

— Я не претендую ни на какие политические посты и роли, я обычный обыватель. Если бы я поставила перед собой задачу идти к какой-то политической цели, создать политическую партию, то моя риторика была бы абсолютно иной. Я бы взвешивала слова и играла на публику. А так я говорю всё, что думаю. Я никогда не говорила, что являюсь российским политиком. Поэтому вообще не понимаю, в чём смысл всего происходящего [вокруг меня].

— Есть много активистов из России, которые не могут уехать в Европу. Многие из них сейчас в тюрьме или, если повезло, снимают подвал в Тбилиси. Корректно ли по отношению к ним в текущем контексте рассуждать об устрицах?

— Слушайте, ну я же не говорила о том, что я не поддерживаю этих людей. Мне бесконечно жаль их, я бесконечно восторгаюсь, и всем им сочувствую.

Естественно, этот пост не был адресован тем людям, которые сидят в тюрьме и которые борются против режима. Вы же прекрасно понимаете, что [в публикации] была использована просто цитата из Лермонтова, которая была брошена в сердцах. Вы же не наезжаете на Невзорова, который называют всех россиян генетическими рабами.

Конечно, мне жаль, что наша борьба не может увенчаться успехом. Жаль, что Запад настолько слаб, что не может обеспечить бесперебойную поддержку Украины, не может дать ей достаточно оружия, финансовой защиты.

Он начинает выигрывать эту войну. Конечно, мне жаль, что всё пошло по такому сценарию, и никакого положительного исхода украинской войны не было достигнуто. И сейчас Запад ведет политику умиротворения агрессора по отношению к Путину. Конечно, мне жаль.

— А вы согласны с Невзоровым?

— Насчет всех генетических рабов? Нет, конечно, я не согласна с этим. Очень многие граждане России боролись и пострадали. И очень многие оказались так же, как и я, в вынужденной эмиграции. Мне бесконечно жаль этих людей. Очень многие продолжают страдать. И всё это очень печально.

— И всё же, судя по вашему посту, ваша позиция по отношению к России сильно изменилась. Как заявление «я патриот» сменилось на «гори Россия пропадом»?

— У любого человека, когда он борется, борется, но нет никаких результатов или результаты отрицательные, — наступает психологическое выгорание. Плыть против течения в одиночку очень сложно. Поэтому, в конечном итоге, это естественная реакция нормального человека, не получившего никакой особой поддержки со стороны оппозиционной части.

— Вы как медийная фигура свою известность как-то конвертируете в помощь политическим заключенным или во что-то подобное?

— Я конвертировала ее в помощь украинцам. Я в принципе все премии или награды, которые были [мной] получены, финансовую часть — всё отправляла на помощь жителям Украины, на помощь беженцам. Последнюю премию, которую я получила, «За журналистику» в Техасском технологическом университете, три тысячи долларов, я перечислила в фонд «Давайте» «Медузы» и «Дождя». Программа направлена на помощь украинским беженцам. Мы продали на аукционе в Берлине плакат, с которым я выходила к Кремлю, «Путин — убийца», за 20 тысяч евро, и эти деньги фонд Cinema for Peace перечислил на поддержку Украины. Премия Вацлава Гавела «За креативный протест» (10 тысяч долларов) была передана Молдавскому фонду, который помогал вывозить украинцев из Одессы и Николаева.

Я частично, также по собственной инициативе, помогаю нескольким семьям в Украине, отправляю им небольшие деньги, в меру своих финансовых возможностей. Нескольким активистам я помогла покинуть Россию, когда они уже столкнулись с преследованиями. Мальчика, который вышел к «Останкино» с таким же плакатом, как я, хотели забрать в армию, потом положили в психушку. В общем, я ему покупала билеты на самолет, чтобы его экстренно вывезти из России. Периодически отправляю политзаключенным пожертвования, порядка двухсот евро.

— И всё же украинцы вас не приняли. Как думаете, почему?

— Что значит «не приняли»? Украина разная. И люди там абсолютно разные. Есть радикально настроенные, есть абсолютно нормальные и вменяемые люди. Очень многие люди мне шлют слова поддержки. У меня две кузины, которые находятся со своими семьями в Украине. Поэтому что значит «не поддержали»? У них [в Украине] был такой период, когда они активно выступали против всего, что связано с Россией, хейтили всех россиян. [Посмотрите на] последний эпизод с Чулпан Хаматовой, которая тоже потеряла буквально всё и выступила против Путина, а на нее внезапно обрушился МИД Украины. К сожалению, идиоты есть в любых странах. Идиоты есть в России и в Украине, от идиотов не застрахован никто, поэтому говорить о чём-то массовом не приходится. Люди всё понимают и люди всё видят.

— Часто бываете в Киеве?

— Нет, я не езжу в Киев, потому что у меня паспорт политического беженца. С ним достаточно сложно путешествовать по миру. Последний раз мы застряли. Два дня не могли вылететь, потому что система в аэропорту просто не считывала этот паспорт.

— И последний вопрос: где продаются устрицы по шесть евро?

— Все спрашивают: где устрицы по такой цене? В Carrefour, Monoprix, обычные французские супермаркеты. Покупаешь ящик этих устриц и ешь их дома.