Мы смотрим фильм ужасов. Нет, мы живем внутри него.

Некоторым — многим — удается, конечно, не смотреть на экран, не видеть ни войны, ни репрессий, ни приближающейся мировой войны, — «не смотреть в ту сторону». Но те, кто смотрит, кто не может оторвать глаз, видят, что в сюжете разворачивающейся на наших глазах и с нашим участием трагедии есть и абсолютно комедийные эпизоды. Если выживем, нам будет над чем посмеяться. И кроме нас, переживших, никто и не поймет.

Если бы не такое количество дураков у власти и рядом с властью, было бы не так весело. Вот депутат Милонов потребовал не показывать в кино одиноких успешных мужчин. Вот Мединский, тот, который выяснил, что у русских есть специальная дополнительная хромосома, перечисляя отечественных чемпионов мира по шахматам, «забыл» о Каспарове — не было такого шахматиста. Вот они объявляют в розыск действующих западных политиков, а звание иностранных агентов присваивают гражданам других государств, с Россией никак не связанным. Или запрещают въезд в Россию тем, кто в нее и не собирался.

Но сейчас произошла не просто очередная глупость, ни о чем, кроме скорбности ума ее авторов, не свидетельствующая, — произошло событие не только смешное, но и очень значимое. Площадь Европы у Киевского вокзала Москвы переименована в площадь Евразии. Вокзал, заметьте, пока не переименован, как и находящийся на площади торговый центр «Европейский».

Площадь эта — одна из самых некрасивых и хаотичных в Москве. Стоящая на ней подаренная, кажется, Бельгией, абстрактная скульптура «Похищение Европы» создана по античному сюжету, к современной Европе никакого отношения не имеющему. Кому мешало название?

Вот товарищ Сталин, когда сносил Храм Христа Спасителя, чтобы построить на его месте — именно на его месте, а не где-нибудь рядом — циклопический Дворец Советов, знал, что делает. Храм был одним из символов дореволюционной России, память о которой следовало вытравить полностью — большевики были всегда, до них был хаос, то есть ничего не было, а Ленин, стометровая статуя которого должна была венчать здание, и создал наш мир подобно Господу.

Нынешним тяжелее. Большевики с самого начала заявили себя как отрицатели всего, что было до них, — вот они и сносили все до основанья. Сейчас начальники предпочитают говорить о себе как о консерваторах, хотя что, кроме политических практик Орды, Ивана Грозного и чекистов, они консервируют, непонятно. Надо бы снести Петербург как символ европейской принадлежности России — Россия есть европейская держава, сказала Екатерина Вторая, — но духу не хватает. Пока не хватает. А вот площадь переименовать — это да.

Естественно, сразу масса шуток. И Рюрик пришел не из Европы, а из Северной Кореи, и принадлежим мы не к европеоидной расе, а к какой-нибудь более дружественной. А что татары защищали Русь от агрессии Европы, так это уже давно почти официальная точка зрения.

Идеологические основания настолько понятны, что здесь и говорить не о чем. Раз уроки английского надо заменить изготовлением скворечников, лечиться дубовым листом и запретить любые развлечения, кроме хороводов, заодно запретив аборты и контрацептивы, то любые воспоминания о нашей европейской идентичности надо вытравлять каленым железом. Скифы мы! В хорошем смысле слова.

Страна находится в свободном падении, поэтому то, что за данную единицу времени она провалилась еще на сколько-то вниз, переименовав, в данном случае, площадь, не удивляет. Удивляет, что не переименовала пока всего остального, но это впереди. Кстати, у Путина в нашей истории есть и примеры. Не могло быть в СССР улицы, например, Вашингтона или Рузвельта — топономика должна была отражать нашу особость, отделенность от мира, даже и от мира вчерашних союзников (а в Париже есть площадь Сталинград). Но и до большевиков достижения были — переименовать Петербург, которому к тому моменту было уже более двухсот лет, в Петроград потому лишь, что наш государь поссорился с ихним кайзером, — это тоже дорогого стоит.

Путина можно понять. Во-первых, Запад (Европа) его обидел, не принял за своего. Во-вторых, если мы — Европа, то неизбежен вопрос, а какого черта мы с ними воюем? С братьями-то? С младшими — с украинцами, с грузинами, скоро с армянами и молдаванами — понятно.

Думаю, что на этом пути — отрицания нашей принадлежности к Европе — Путину ничего не светит. Почти как с Киевом. Нас, по крайней мере, население наших городов, слишком многое с ними объединяет. И основанная на христианстве культура — погорячился князь Владимир, погорячился. И образ жизни. И даже семантика — приставка «евро» синонимична слову «хороший» — евроремонт, еврохимчистка. Я даже видел где-то в провинции объявление: «Еврошиномонтаж»! Хороший, значит, шиномонтаж.

И, что бы власть ни исполняла, есть, все-таки, самосознание. Мы — европейцы. Кто-то сам себе подтверждает это чувство апелляцией к Шекспиру или Моцарту или говорит о нашем влиянии на них — Достоевский, балет и прочее. Кто-то — рассуждениями о вековых переплетениях судьбы нашей страны и нашего народа с европейцами — и цари у нас из немцев, и дворянство наше говорило по-французски, и учиться и дворяне, и разночинцы ездили в Европу. А кто-то — совсем по-простому, неполиткорректно — белые мы, мол. И как бы телевизор ни старался, немцы с англичанами, может, и плохие, и нас не любят, но чувствовать себя частью персидско-корейского мира наши люди никогда не будут.

Можно, конечно, и дальше переименовывать, народ веселить. Но против ветра плюете, Владимир Владимирович.