«Реджекторы» и «откладыватели»

Люди, которым неприятны или просто не нужны дети, в обществе существовали всегда, хотя их процент оставался очень низким, уверены ученые. На протяжении веков они находили самые разнообразные способы уклониться от воспитания детей: монашество, отшельничество, отказ от брака или вовсе детоубийство. Всё изменилось после сексуальной революции второй половины XX века, когда появились надежные контрацептивы. С этих пор зачатие и рождение ребенка стало в значительной мере осознанным выбором. Сыграла свою роль и экономика: дети уже не рассматривались как потенциальная трудовая сила и инвестиция родителей в собственную старость. Необходимость много рожать, чтобы не голодать, в промышленно развитых странах сошла на нет.

Первой изучением феномена чайлдфри занялась канадская исследовательница Джин Виверс. Начиная с 1970-х годов она опросила массу людей, называвших себя осознанно бездетными, — «свободными от детей» в буквальном переводе, — и пришла к выводу, что это явление не постоянно и не однородно. Виверс выяснила, что большинство «отказчиков» предпочли бы избежать стерилизации, а значит, сами не исключают, что могут изменить свое отношение в репродукции в будущем. Позже ее выводы подтвердили австралийские ученые. Они обнаружили, что респонденты, которые «сегодня утверждают, что никогда не станут рожать детей, могут через десятилетие оказаться родителями», и наоборот. Кроме того, Виверс также выделила среди своих опрошенных две группы: «реджекторы» и «аффексьонадо». Первые не переносят детей вообще, вторые просто не хотят обременять себя. Виверс заметила, что к бездетному образу жизни более склонны атеисты, ориентированные на карьеру женщины и единственные или старшие дети в семье.

Стараниями британских социологов Дилана Книла и Хизер Джоши к условной классификации чайлдфри добавилось еще два типа: «волнообразные отказники» и «постоянные откладыватели». Первые вроде и не против рождения детей, но в итоге их жизнь складывается так, что они остаются бездетными. Вторые хотели бы завести ребенка, но всё время откладывают и в итоге не успевают в отпущенные природой сроки. К тому же некоторые исследователи уверены, что у распространенности чайлдфри в человеческой популяции есть потолок. По мнению социолога Лори Чанси, не более 10% от возрастной когорты готовы быть сознательно бездетными.

Для России чайлдфри — относительно новая история. В интернете и на страницах таблоидов о таких людях заговорили только к концу нулевых. Вместе с тем образовались многочисленные форумы и чаты, в которых общались «бездетные», а соответствующий термин быстро ушел в массы. Что такое чайлдфри, теперь узнали все. Со временем появились многочисленные общественники, заявляющие, что эту идеологию надо запретить, а население России как можно скорее увеличить до миллиарда человек. Но никакого серьезного противодействия этой идее не наблюдалось. До определенного момента.

Разговоры в пользу древних

В 2020 году Национальное агентство финансовых исследований выяснило, что граждане России часто не просто не хотят, а не могут себе позволить думать о детях: 46% опрошенных в возрасте от 18 до 45 лет ответили, что не намерены заводить детей из-за «неустойчивого материального положения или отсутствия такого желания». Цифра, разумеется, не имеет никакого отношения к реальности. Говорить о реальном репродуктивном выборе человека можно, по сути, только после его выхода из фертильного возраста, уверены исследователи. «Из 46%, давших такой ответ, без детей останется не более 12–14%, и только треть из них — по собственной воле», — говорит независимый социолог и исследователь чайлдфри в России Ольга Исупова. По мнению Исуповой, сейчас нельзя точно сказать, сколько людей добровольно отказываются от деторождения: политическая ситуация делает подобное исследование невозможными. При этом, уверена собеседница, чайлдфри остается распространенным явлением:

«Есть огромное количество людей, которые просто не хотят детей. И всё. И они никак это не выражают. Возможно, они даже никому об этом не говорят. Со временем (начиная с 1990-х) их число росло, особенно среди молодежи. Это происходило не под влиянием какой-то идеологии, а в силу того, что жизнь вокруг менялась. Она становилась всё более трудной, нелиберальной. Людям приходилось в течение 10–20–30 лет своей взрослой жизни решать другие задачи, в первую очередь обеспечивать себе материальное благосостояние. А потом, когда они начинали задумываться о детях, они понимали, что в их жизнь это вообще не вписывается. В современном мире привлекательность деторождения постоянно падает, и война только усиливает этот эффект. Для многих ребенок — это огромное капиталовложение с непонятной отдачей. Ребенка надо растить до 18 лет или до 23, если он получает высшее образование. Это огромные расходы, которые материнский капитал нисколько не покрывает. Это просто противоречит рациональному мышлению. Идеология здесь ни при чём».

Очевидно, что на рождаемость, которая в России остается стабильно низкой, напрямую влияет экономическая и политическая ситуация, в первую очередь, кризисы и войны. Распространение сознательной бездетности тоже имеет значение, но не формирует картину в целом.

«На статистику влияет много факторов. Не только у нас, но и в странах Европы: до тех пор, пока норма рождаемости была высокой, то есть сохранялись многодетные семьи, ситуация оставалась стабильной. Поскольку норма рождаемости в современном мире — это один, максимум два ребенка, то позиция каждого человека по вопросу деторождения обретает вес.

В этом смысле Россия и Европа очень близки, считает Исупова, хотя так было не всегда. Сегодня российское и европейское общество — детоцентричны. То есть рассматривают детей не как инвестицию в будущее, а как сверхпроект, в который нужно десятки лет вкладывать время, силы и деньги:

«Родишь ребенка — и всё равно не сможешь дать ему всё, что он захочет. В итоге окажешься во всём виноват. И даже советский подход, что ребенок должен быть сыт, одет и обут, уже означает, что ты всё даешь ему, а взамен ничего не ждешь. У нас часто пенсионеры продолжают помогать взрослым детям и даже внукам, особенно это было популярно в 1990-е. И норма “все блага идут от старшего поколения младшему” в России давно укоренилась. Более того, в образованных кругах, где общество наиболее психологизировано, во всех бедах (личных и даже глобальных) винят именно предыдущие поколения, родителей.

Сегодня в России и странах Европы происходят одни те же процессы, что бы ни говорили об этом по телевизору. Но есть и другие развитые страны, где [практика отказа от деторождения] зашла гораздо дальше, чем на Западе или в России. Например, Южная Корея — чемпион по низкой рождаемости. В 2021 году на одну женщину в Корее приходится меньше одного ребенка (0,8). Там очень хорошая семейная политика, но это совершенно не помогает. Жесткая трудовая этика (ориентация на карьеру, переработки и так далее. — Прим. ред.) и навязывание традиционных ценностей приводят к тому, что женщины бегут из брака, их это всё не устраивает. Резкий консервативный поворот может привести Россию к такой же ситуации.

Власть очень любит паразитировать на традиционалистской повестке, что находит отклик у консервативной части общества. При этом государство боится перейти грань. Вот они говорят: “Давайте запретим аборты”, — но не запрещают, потому что население к абортам привыкло, оно не готово от них отказаться. Государству не нужно открытое противостояние с обществом. Потом они пробуют еще что-нибудь запретить, например, ЛГБТ. Иногда у них получается, но запретами рождаемость не поднимешь. Рождаемость в России постоянно падает, и многие демографы сходятся в том, что радикально поднять ее нельзя, можно только улучшить некоторые показатели. Но для этого нужны большие вложения и продуманная политика», — объясняет эксперт.