Выход книги «Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе» крупнейшего российского политолога Григория Голосова — значимое событие в отечественной интеллектуальной жизни. Это серьезный разговор об авторитаризме и транзите «после Путина». Специально для «Новой газеты Европа» кандидат политических наук Константин Пахалюк прочитал ее и пришел к неутешительному выводу: демократия в России возможна, но поначалу строить ее придется с теми, кто сегодня убивает Украину.
Неуникальная Россия
Книгу Голосова можно разбить на две части: просветительскую и прогностическую. Даже без второй это издание всё равно заслуживало бы самых высоких оценок. Я не припомню русскоязычных работ, которые бы последовательно объясняли широкой публике, как «мыслит» академическая политология, на пальцах демонстрируя механизмы понятийного анализа и сравнительного метода. В ответ на засилье «геополитической» пропаганды, убеждающей россиянина, что он участвует в глобальной битве за выживание России, Голосов приглашает читателя к глубокому разговору о политических режимах и авторитарной власти.
Одна из сквозных мыслей книги — институты имеют значение. Или еще проще: Голосов призывает читателя отказаться от увлечения «ролью личности в истории», порождающей веру в автоматическое преображение России после смерти Путина. Страница за страницей он доказывает: авторитарная власть — это не синоним произвола одного человека. Наоборот: все три распространенные вида авторитаризма (монархии, партийные и военные режимы) обладают определенным уровнем институциональной организации. Однако на практике эта организация может деградировать, приводя к появлению четвертого вида — персоналистских диктатур.
Наличие или отсутствие электоральных процессов — сквозной параметр, поскольку он отвечает за то, как власть обретает легитимность.
В этой системе координат Россия — пример персоналистской диктатуры, которая легитимирует себя через систему выборов. Диагноз страшный, но исцеление, по утверждению Голосова, возможно и без гибели пациента. С 1945 г. из 57 персоналистских режимов 37 рухнули, обладая продолжительностью жизни в 20 лет. Правда, основные причины их крушения: или военный переворот, или реформы «сверху». Только в семи случаях — массовые выступления граждан.
Тем самым путинская Россия — далеко не уникальное явление в современной истории, которой на фоне других авторитаризмов, собственно, гордиться нечем: развитых институтов у нее нет. Сравнительный анализ ровным счетом ничего не оставляет от того благодушного образа, который власть продает россиянину: «Да, мы авторитарны, но у нас есть порядок». Его куда меньше, нежели у военных хунт или тем более партийных режимов вроде китайского. Впрочем, последний также с середины 2010-х гг. идет по пути усиления персоналистской власти.
Политолог Григорий Голосов. Фото: Forbes / YouTube
Политологический ликбез
Если в далеком будущем исследователь захочет изучить состояние наших актуальных общественных дискуссий, то по с помощью книги Голосова он легко составит перечень азов, неясных российской публике, и потому требовавших разъяснения. Общаясь прежде всего с оппозиционным интеллектуалом, ученый последовательно разрушает его иллюзии.
Авторитаризм — это фальсификации выборов? Отнюдь, есть более широкий набор манипуляций, подтасовка — не самая главная. Устранение конкурентов, контроль над оппозицией и СМИ, принуждение к нужному голосованию — эти практики куда важнее.
Демократия всегда предполагает сменяемость власти? Нет. Водораздел проходит четко: дают выборы реальную возможность для победы оппозиции — или нет. Разделение имеет качественный характер, а значит, не предполагает «гибридности». Пример Японии: Либерально-демократическая партия десятилетиями побеждала на честных выборах (то есть без представленного «меню манипуляций»), в то время как фракционная борьба обеспечивала конкуренцию и динамику.
Авторитаризм экономически неэффективен? С точки зрения развития — да, он лишает власти стимула к изменениям. Однако из этого не следует, что автократы не умеют проводить экономические реформы. А сохранению авторитаризма способствует не только рост экономики, но и ее спад (регулирующая роль государства усиливается, бизнес не может поддерживать оппозицию).
Гражданское общество — те зерна, которые при смене режима взойдут в виде демократии? Утопия, получившая развитие благодаря абсолютизации специфического опыта демократизации Италии.
Наоборот, демократия — условие развития гражданского общества, а в условиях авторитаризма оно либо зависимо от властей, либо радикализируется (а радикальность не ведет к демократии).
Разбор многочисленных кейсов делает аргументацию Голосова не просто убедительной. Автор шаг за шагом призывает читателя расширить политический кругозор, совершить интеллектуальный поворот на восток и юг и, наконец, перестать блуждать в трех соснах избитых моральных аргументаций и исторических примеров.
Когда будет «окно возможности»?
Голосов не предсказатель и не визионер: предсказание будущего вообще не является целью политической науки. Однако сравнительный институциональный подход позволяет очертить сценарии, которыми может пойти Россия «после Путина», а дальше разобраться, какие из них более или менее вероятны.
Голосов убеждает читателя, что жизнь «после Путина» не будет простой. Уход автократа станет не концом, а началом сложных процессов. В России столь много социальных, политических и экономических препятствий для демократии, что попытка ее установить может привести систему к коллапсу.
Фото: Максим Шипенков / EPA-EFE
Но зададим вопрос иначе: может ли на смену одной персональной автократии прийти другая? Маловероятно. Унаследовать можно должность, однако не политический вес Путина. Монархия? Нет, обычно они не возвращаются. Партийный режим? Так ведь нет никакой партийной структуры, которая бы взяла на себя функции управления («Единая Россия» — это не КПСС, она обеспечивает электоральную легитимацию, но не правит).
Куда больше шансов получить военный переворот, но это не означает автоматический приход к власти хунты. В России нет институтов — наподобие партии или монаршего двора — для интеграции военных-победителей, а существующий раскол силовых элит делает маловероятным прочность режима военных. Соответственно, скорее всего на смену нынешнему автократу придет рыхлая коалиция силовиков и чиновников, которая вскоре скатится в новую борьбу за власть. А это откроет «окно возможностей»: либо тотальная деградация страны по примеру современного Судана, либо обращение к демократическим механизмам правления.
Конечно, автократ может и сам попытаться прибегнуть к институциональной инженерии. Как в Казахстане, где в конце 2010-х гг. Назарбаев передал президентский пост Токаеву, сохранив влияние через Совет безопасности. Вероятно, таким путем думал пойти и Путин, когда в 2020 г. в обновленной конституции предполагал усиление роли Государственного совета. Однако казахстанский кризис в январе 2022 года показал, насколько шаткими могут оказаться позиции старого лидера.
Да, при Токаеве персоналистский характер режима снизился, что в целом позитивно для Казахстана, однако судьба Назарбаева наглядна и вряд ли радует Путина.
Методичка для оппозиции
Последние главы книги обращены непосредственно к оппозиции и представляют собой методичку, тема которой — как не упустить это «окно возможностей». Голосов обращает внимание, что, согласно предвоенным исследованиям, россияне не проявляли никакой особой склонности к авторитаризму, а начало полномасштабной агрессии в 2022 году не привело к националистическому подъему, как в 2014-м.
Главное — умеренность и четкое осознание, что цель оппозиции — борьба за власть. Значит, оппозиционный политик не может занимать позицию, приемлемую для активистов (отстаивание ценностей) или журналистов (информирование). Голосов в открытую призывает оппозицию отказаться от заигрывания с идеями развала России, военного поражения или, тем более, ее оккупации. Если обострить формулировку, его мысль примерно такая: использовать «окно возможностей» может будет только в том случае, если оппозиция вступит в переговоры с теми, кто сегодня убивает Украину. Для активиста немыслимо пожимать руки, обагренные украинской кровью, а вот политик — обязан. Иначе выход на демократическую траекторию невозможен.
Фото: Юрий Кочетков / EPA-EFE
Если подобный альянс образуется, он должен сделать упор на те преобразования, которые будут способствовать демократии. Радикальность же требований приведет к обратному эффекту. Начать нужно с освобождения политзаключенных, отмены статуса «иноагента», свободы собраний и СМИ, а также снятия госконтроля над партиями после их регистрации. Дальше — более серьезные преобразования: реальные муниципальные выборы, выборы в региональные парламенты по спискам и назначение губернаторов депутатами, подготовка обновленной конституции. Полупрезидентская система, созданная в 1993 г., несет в себе слишком много изъянов. Однако ни президентская, ни парламентская форма правления сами по себе не являются панацеей.
Все конкретные советы Григория Голосова обсуждаемы. Однако в каждом случае он указывает на потенциальные проблемы и угрозы, которые возникнут при изменении институтов. Так, например, федерализм — штука хорошая, и перераспределение бюджетов должно произойти, но не на этапе транзита. Ведь авторитарный федерализм на практике означает предоставление региональным элитам монополии на власть при признании за федеральным центром определенных прав и исполнении его пожеланий.
«После Путина» эти монополии никуда не денутся, зато потенциальное ослабление федерального центра приведет к их усилению и поставит под вопрос саму возможность демократии.
Возможность же распада страны Голосов оценивает как низкую — только если федеральные элиты захотят «сбросить» ненужные регионы и прекратить выполнение перед ними обязательств.
Имперский реванш
Призыв Голосова к умеренности и поступательности расходится со значительной частью оппозиционных дискуссий, в большей степени погруженных в вопросы моральной ответственности и злоупотребляющих сравнениями с нацистами. Однако, как это ни странно звучит, его рецепты созвучны как раз немецкому опыту (при всей разнице режимов, преступлений и условий транзита).
Вовсе не преследование преступников и осознание моральной ответственности привело Германию к избавлению от тоталитарного наследия. Путь был иным: сначала институты, и только по мере их укрепления — нарастание судебных процессов и формирование современной культуры памяти, которая стала мейнстримом лишь в 1990-е гг.
Первые процессы над нацистами были поверхностными, затронув или самую верхушку, или тех, кто выполнял наиболее «грязную работу». В 1950-е гг. значительная часть немцев не считала Гитлера ужасным правителем, а многие «попутчики режима» вернулись как минимум на средние звенья управленческого аппарата. Кадровую основу Бундесвера также составляли те, кто не испытывал никаких моральных терзаний от участия в войне на Востоке, которую сегодня принято называть «войной на уничтожение». Пожалуй, все историки оттоптались по «мифу о чистом Вермахте и плохих СС», однако тогда, в 1950-е гг., он способствовал реинтеграции военных в новую жизнь.
Немецкий опыт преодоления тоталитаризма — не только успех демократического транзита, но и предупреждение реваншизма. Мечты некоторых представителей оппозиции о тотальном военном поражении России скрывают за собою надежду, что кто-то решит эту проблему за них. Но если следовать моделированию Голосова, то ситуация скорее будет напоминать положение после 1918 г., а не 1945-го.
Проблема даже не в элитах и гражданах, которые вложились в войну, а потому будут сопротивляться «обнулению» собственных перспектив (чего требуют многие антивоенные россияне). Голосов указывает на возможность появления националистического движения, хотя и отмечает, что политические установки граждан поддаются корректировке через СМИ.
Ситуация усугубляется тем, что опыт конвенциональной войны сегодня разделяет около 1 млн социально активных россиян, у каждого из которых есть друзья и родственники. Солдату без ноги или матери, получивший сына в виде «груза 200», будет сложно принять мысль о соучастии в преступлении. Имеющиеся независимые исследования показывают, что идея защиты «народа Донбасса» важна для не-противников агрессии, а около 19% россиян составляют партию убежденных милитаристов (ровно столько же и противников агрессии).
Как пишет Голосов, сам факт соучастия элит в агрессии не является препятствием для выбора в пользу демократии, а на каком-то этапе Путин из того, кто «разруливает проблемы», грозит сам превратиться в главную проблему. Как нам известно, решение о начале полномасштабной войны 24.02.2022 Путин принял в самом узком кругу, тем самым попросту кинув других участников политического процесса и поставив под вопрос существование системы в целом. Это можно трактовать как предательство, совершенное по отношению к системе: и управленческим элитам, и чиновникам, и гражданам. И одна из нынешних задач оппозиции — сделать так, чтобы и элиты, и чиновники, и граждане это так и воспринимали.
P.S.
Помимо описанных в книге, существует еще несколько принципиально важных для будущего (возможной) российской демократии институциональных вопросов. Один из них — судьба оккупированных территорий. Причина отсутствия обсуждения этих сюжетов в книге, подпадающей под действие УК РФ, очевидна.
Фото: Анатолий Мальцев / EPA-EFE
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».