Глава 1. С чего всё начиналось

В Иране о кино узнали благодаря братьям Люмьер. Точкой отсчета послужил визит шаха Мозафереддина в Париж в июле 1900 года. Прибывший с ним придворный фотограф Мирза Ибрагим-хан прознал о чудесных «движущихся картинках», закупил необходимое оборудование и взялся снимать поездку шаха по Европе.

Так в Иране появился кинематограф, впрочем, первые три десятилетия поставлявший исключительно провластную документальную хронику. Долгие годы в стране попросту не было ни кинотеатров, ни людей, знакомых с тонкостями кинопроизводства. Ситуация сдвинулась после открытия первой киношколы в 1925 году: ее основал армяно-иранский режиссер Ованес Оганян, получивший образование в московской Госкиношколе. Он же снял и первый полнометражный иранский немой фильм «Аби и Раби». Премьера комедии состоялась в 1930 году, и иранское кино родилось уже по-настоящему.

Развитию иранского кинематографа препятствовала цензура. В конце 1930-х были приняты законы, запрещавшие в Иране иностранные съемки и демонстрацию зарубежного кино, из которого, по сути, и состоял весь прокат. После окончания Второй мировой войны ситуация усугубилась: под давлением исламских лидеров в 1950-х был принят указ, запрещающий снимать фильмы, не соответствующие шариату. Отныне иранские женщины не могли появляться на большом экране без хиджаба и находиться в физической близости с мужчинами в кадре, а любые разговоры о политике считались нежелательными. Одновременно существовал запрет на ношение положительными персонажами-мужчинами галстука — символа угнетения Западом.

Глава 2. Накануне Исламской революции

Неудивительно, что за пределами страны об иранском кинематографе никто не знал. Но в 1960-х случилась «белая революция», в результате которой страна под руководством шаха Мохаммеда Резы Пехлеви взяла курс на «вестернизацию». Преобразования были негативно встречены шиитским духовенством во главе с Рухоллой Мусави Хомейни, который эмигрировал в Турцию в 1964 году. Полтора десятилетия спустя именно он возглавит Исламскую революцию, которая превратит Иран в теократическую республику.

Но пока жители, пусть и ненадолго, вдохнули воздух свободы. Реформы позитивно отразились и на качестве жизни иранцев, и, конечно, на искусстве. В этот период производство фильмов существенно возросло, а их жанровый диапазон кажется удивительным. Цензура никуда не делась: политическая критика была практически невозможна без использования метафор. И тем не менее зрители могли посмотреть в кинотеатрах сделанные на западный манер шпионские боевики и мелодрамы с довольно откровенными сценами. Большой же мир открыл для себя кино Ирана благодаря пронзительным социальным драмам о «маленьких людях».

Прорубить окно в Европу удалось Дарьюшу Мехрджуи, в 1969 году поставившему «Корову» — главный шедевр иранской «новой волны». В фильме рассказывается трагическая история фермера, чьей единственной гордостью является корова, гарантирующая ему высокий статус в умирающем селе. Создание кинокартины Мехрджуи осуществлялось при господдержке, но ее всё равно запретили ввиду изображения нищеты и отсталости Ирана, что противоречило стремлению шаха создать образ прогрессивной страны.

«Корова» была выпущена на экраны только два года спустя и с дополнением: новый титр гласил, что события разворачиваются не в современном Иране, а 50 лет назад. В 1971 году пленки «Коровы» тайно вывезли из Ирана и показали на Венецианском фестивале, в Берлине и в Каннах. Благодаря фильму Мехрджуи об иранском кинематографе узнала и европейская аудитория.

Но уже к концу десятилетия развернувшаяся в Иране модернизация упрется в исламский фундаментализм, а цензура достигнет беспрецедентных масштабов.

Глава 3. Неореализм и вторая новая волна

11 февраля 1979 года история Ирана разделилась на «до» и «после». С пришествием к власти фундаменталистов началась активная исламизация общества.

Новые вожди видели в кино «западную чуму», а сама революция сопровождалась повсеместными поджогами кинотеатров. Был шанс, что снимать фильмы запретят вовсе. Однако «Корова» Мехрджуи парадоксальным образом понравилась не только «загнивающему Западу», но и аятолле Хомейни, поэтому кинематограф продолжал развиваться.

C 1982 года в Иране начал функционировать фестиваль «Фаджр», который, помимо прочего, и финансировал кинопроизводство. Именно в постреволюционный период по-настоящему запустилась карьера сразу нескольких выдающихся режиссеров, включая живого классика Амира Надери. Он выступил одним из первопроходцев второй иранской волны, где доминировало так называемое «детское» кино, через которое режиссеры-авторы заговорили о социальной несправедливости.

В 1984 году Надери снял «Бегуна» о мальчике-сироте, вынужденном зарабатывать на хлеб сбором бутылок и чисткой обуви. Кинокритики нередко называют этот фильм «иранским ответом» картине Трюффо «400 ударов». С этим сложно не согласиться: как и Трюффо, своей полуавтобиографической лентой Надери определил облик иранского кино на десятилетия вперед. Но в ней прослеживается и влияние итальянского неореализма: подобно «Похитителям велосипедов» Витторио Де Сика и «Германия, год нулевой» Роберто Росселлини, «Бегун» показывает мир детей, лишенных детства.

Каждый день главного героя — борьба за выживание в жестоком и отнюдь не благородном мире взрослых. Наследуя эстетике неореалистов, Надери снимает «Бегуна» в нищих кварталах и задействует непрофессиональных актеров, а в качестве массовки — случайных прохожих. Режиссер концентрируется не столько на интриге, которой фактически нет, сколько на аутентичном воссоздании быта бедняков и ощущениях, которые испытывает предоставленный сам себе беспризорник. Ключевой образ «Бегуна» — самолет, в котором безграмотный мальчуган видит средство побега. Все деньги герой спускает на иностранные журналы об авиатранспорте, а каждый пролетающий мимо самолет он сопровождает криком, в котором чувствуется и восторг, и отчаяние. Поставив один из важнейших фильмов в иранской истории, вскоре Надери и сам сбежал в США, где снял немало потрясающих картин. А в Иране его дело подхватил Аббас Киаростами — еще один классик, начинавший при шахе, но добившийся широкого признания уже при аятолле.

Глава 4. Документальные постановки

В 1989 году вышла другая знаковая «детская» драма «Где живет друг?» — история про школьника, который по ошибке принес домой тетрадь своего одноклассника, а затем отправился в соседнее село, чтобы ее вернуть. Заурядная, казалось бы, задача превращается для ребенка в одиссею, где подвигами являются простые акты сострадания и солидарности. Как и в «Бегуне», в основе работы Киаростами лежит конфликт поколений, а съемка в глубинке с актерами-непрофессионалами позволяет увидеть провинциальную жизнь такой, какая она есть. Выход картины совпал со смертью Хомейни в 1989 году, после чего запрет на экспорт национального кино заметно смягчился. Кинолента «Где живет друг?» демонстрировалась в Локарно, была удостоена «Бронзового леопарда» и принесла Киаростами известность далеко за пределами Ирана, а иранское кино вновь стало международным феноменом.

Киаростами продолжил размывать границы художественного и документального в картине «Жизнь и ничего более». По сюжету кинорежиссер вместе с маленьким сыном отправляется в поездку на автомобиле, чтобы посетить деревню, некогда выступившую локацией для фильма «Где живет друг?». Съемки роуд-муви, строящегося на западный манер вокруг взаимодействия взрослого и ребенка, проходили после землетрясения 1990 года, унесшего жизни более 30 000 человек. Путешествуя по разрушенным поселениям, путники встречают самых разных людей, включая участников съемочного процесса «Где живет друг?». Достигнув пункта назначения, они становятся свидетелями того, как лишившиеся крова, установив на ближайшем холме антенну, увлеченно смотрят футбольный матч Бразилии против Аргентины, действительно проходивший в тот момент. В лучших традициях классики неореализма «Земля дрожит» Лукино Висконти отделить хронику от фикшна становится практически невозможно.

Граница стиралась и в другом мета-фильме Киаростами «Крупный план». Идея родилась у режиссера еще осенью 1989 года, когда ему на глаза попалась необычная статья из журнала «Соруш». В ней говорилось о некоем Сабзиане, которого арестовали по обвинению в самозванстве. Однажды, общаясь со случайными попутчиками в автобусе, задержанный представился режиссером Мохсеном Махмальбафом. Повторно встретившись с новыми друзьями у них дома, авантюрист объявил, что снимает фильм, после чего предложил им поучаствовать в его создании и даже начал репетиции.

Довольно быстро обман раскрылся, и об инциденте написал журналист Хоссейн Фаразманд, после чего Киаростами решил превратить всё это в кино. Первым делом постановщик запечатлел на камеру судебный процесс над Сабзианом, а затем воссоздал события с помощью постановочных сцен, где все участники сыграли самих себя. Но даже в документальных фрагментах присутствие камеры, очевидно, влияет на происходящее, трансформируя реальность в фикцию. А монолог подсудимого, в котором тот самозабвенно рассказывает о любви к кинематографу, снимался уже после окончания суда и стал его частью благодаря монтажу. Поломка микрофона в сцене встречи фальшивого Махмальбафа с настоящим также была сымитирована: искренность Сабзиана плохо сочеталась с репликами Махмальбафа, заранее прописанными в сценарии, поэтому их пришлось корректировать «помехами».

В том же ключе потом работал и сам Мохсен Махмальбаф, чей «Велосипедист» — шедевр иранского неореализма 1980-х — и вдохновил Сабзиана на обман. В 1994 году Махмальбаф объявляет о съемках фильма «Салям, синема», приуроченного к 100-летию кинематографа. На объявление о кастинге откликаются тысячи граждан, влюбленных в кино. Мужчины пытаются копировать Пола Ньюмана и Алена Делона, тогда как женщины в хиджабах мечтают стать новыми Мэрилин Монро. Из толпы, устроившей у ворот киностудии давку, Махмальбаф отбирает сто человек, после чего начинаются пробы. Перед камерой представители закрытого общества раскрываются так, будто оказались не на территории киностудии, а в кабинете психотерапевта. Одна девушка даже признается, что роль ей нужна для поездки в Канны и воссоединения с уехавшим возлюбленным.

Вот только никакого кастинга на самом деле нет: всё происходящее — часть съемок фильма о простых иранцах, мечтающих стать актерами. И что есть постановка, а что — фикция, знает разве что сам кинематографист. Одним из пришедших на пробы людей оказывается экс-полицейский Мирхади Тайеби, из-за которого Махмальбаф еще до Исламской революции угодил в тюрьму. Будучи молодым оппозиционером, борющимся с режимом шаха, будущий режиссер ранил полицейского. Его посадили на пять лет, не приговорив к казни лишь из-за 17-летнего возраста. Столкнувшись с человеком из прошлого, Махмальбаф вдохновляется на создание еще одного экспериментального проекта. Одновременно с «Салям, синема» он снимает «Миг невинности» — кино о съемках фильма, основанного на его собственной биографии и вновь служащего своего рода терапией (но теперь уже непосредственно для Махмальбафа и его давнего врага). Участники событий, как это уже было у Киаростами, играют самих себя, излагая свои версии произошедшего.

Глава 5. Женщины и открытый террор

В 1963 году на экраны вышел фильм «Дом — черный» — одна из ключевых киноработ дореволюционного Ирана. Режиссеркой документальной ленты о колонии прокаженных в Тебризе выступила поэтесса и феминистка Форуг Фаррохзад.

Но Исламская революция лишила женщин многих прав. Помимо обязательного ношения чадры или хиджаба, запрета разводов по желанию женщины и участия в местных выборах, женщинам также ограничили доступ ко многим профессиям, в том числе связанным с культурой. Но митинги жительниц Ирана в 1980-е всё же способствовали повышению числа женщин в некоторых сферах. Вскоре после этого в киноиндустрию пришла Рахшан Бани Этемад, «первая леди иранского кино». Начинавшая с документальных фильмов о проблемах обездоленных, она почти сразу переключилась на игровое кино с сильными женскими образами. Кинокартина «Наргес» увидела свет в 1992 году и была признана на фестивале «Фаджр» фильмом года, тогда как «Скрытый синий», завоевавший приз в Локарно, принес Бани Этемад известность за рубежом.

Наибольшего же успеха добились представительницы семьи Махмальбаф. Старшая дочь мэтра Самира Махмальбаф сыграла в «Велосипедисте», когда ей было всего восемь лет, а с четырнадцати сама начала снимать документальные ленты. Уже в восемнадцать она представила в Каннах свой полнометражный игровой дебют «Яблоко» — реконструкцию реальной истории о двух 11-летних девочках, которых отец держал в заточении. Следом в режиссуру пришла Хана Махмальбаф, младшая дочь режиссера, впервые взявшая камеру в восьмилетнем возрасте. В тринадцать она завершила свой документальный полный метр «Радость безумия» — о том, как ее сестра Самира снимает свое кино. Работа была представлена в Венеции, где ввиду возраста юная режиссерка не могла присутствовать на показе собственного фильма, а затем в Каннах, где Хана стала самой молодой участницей в истории фестиваля (предыдущий рекорд принадлежал ее сестре Самире).

В 2007 году, отметив 19-летие, Хана приехала в Торонто с игровым дебютом «Будда рухнул от стыда». В нем рассказывалось о пятилетней девочке, живущей в афганских пещерах, возникших на месте взорванной талибами статуи Будды. Между тем еще в 2001 году на Венецианском кинофестивале показали «День, когда я стала женщиной» — режиссерский дебют Марзии Махмальбаф, жены Мохсена и матери Ханы и Самиры. Киноальманах посвящен разным этапам жизни иранских женщин: в первой новелле девочке, празднующей девятилетие, впервые покрывают голову и запрещают общаться с мальчиками, во второй у девушки-велосипедистки мужчины забирают право на ее любимое увлечение, в третьей — речь о пожилой даме, благодаря наследству купившей себе всё то, чего она была лишена в былые годы (сам факт демонстрации, что женщина может распоряжаться финансами по личному усмотрению, воспринимался как острое заявление).

В 2000-е о правах женщин и их положении в исламском мире заговорили и режиссеры-мужчины. Так, в 2001 году всё тот же Мохсен Махмальбаф снял «Кандагар», производство которого проходило в Афганистане и на границе с Ираном. В нем речь идет о канадской журналистке афганского происхождения, приехавшей, чтобы отыскать сестру. Пересекая границу, она попадает в ирреальное пространство, где для того, чтобы путешествовать, нужно быть замужем, врачи осматривают женщин через занавеску, детей учат молиться с автоматами в руках, а ООН сбрасывает протезы на толпы инвалидов прямо с самолетов.

На съемках фильма, затрагивающего столь острые темы, произошла страшная трагедия. Иранское правительство отправило в Афганистан террористическую группу, чтобы заложить на съемочной площадке «Кандагара» бомбу. В итоге один из членов группы умер на месте, а еще двадцать получили тяжелые ранения. С покушениями на собственную жизнь семейство Махмальбаф сталкивалось неоднократно. Когда Хана снимала короткометражку «Радость безумия», ее дважды пытались похитить афганские боевики, а во время съемок фильма Самиры «Двуногий конь» шахид совершил теракт, пробравшись на съемочную площадку под видом статиста. Сейчас семья живет в Париже.

Глава 6. Партизанская режиссура

Джафар Панахи — вероятно, сегодня самый известный иранский режиссер. За свою 30-летнюю карьеру он снял десять полнометражных фильмов, но девять из них никогда не выходили в прокат в Иране. И это при том, что его режиссерский дебют «Белый шарик» имел всеобщий успех и по сей день регулярно транслируется на Наурыз — восточный Новый год. Этот фильм выдержан в том же ключе, что и «детские» ленты Киаростами. Оно и понятно: Киаростами — наставник Панахи, благодаря которому он и попал в профессию. Как и «Где живет друг?», это кино о достижении желаемого вопреки законам взрослых, где обыденная покупка золотой рыбки оборачивается для ребенка рискованным приключением. Как водится, приключение служит поводом для отображения подлинной жизни современного Тегерана, где второстепенными персонажами выступают простолюдины из бедных кварталов: торгаши, попрошайки, домохозяйки, солдат-срочник и афганский беженец. Вот только если у Киаростами, Надери и иже с ними речь неизменно шла о мальчиках, то «Белый шарик» посвящен девочке, храбро отстаивающей свою независимость.

Второй фильм Панахи «Зеркало», как кажется поначалу, о том же самом. семилетняя Мина, так и не дождавшись родителей после уроков, решает добраться домой самостоятельно. Однако примерно на сороковой минуте неожиданно происходит слом четвертой стены. Девочка вдруг бросает недовольный взгляд прямо в камеру, стягивает с руки фальшивый гипс и сообщает режиссеру, что больше не хочет сниматься. Она выходит из автобуса и теперь уже взаправду пытается добраться до дома, а киношники тайком следуют за ней, снимая спонтанное путешествие на 16-миллиметровую пленку. Сюжетный твист с выходом из образа, конечно, был прописан в сценарии. Этот прием Панахи подглядел у Киаростами. «Зеркало» не вышло на экраны.

После двух кинокартин о непокорных девочках Панахи решил показать, как бы сложилась их судьба в Иране годы спустя. Победивший в Венеции киноальманах «Круг» говорит о положении женщин в репрессивном обществе, чья жизнь сводится к следованию диким правилам и ограничениям. Одна из героинь не может куда-либо поехать без одобрения мужчины, другой запрещают сделать аборт без согласия мужа, даже если тот умер, а в открывающей новелле героиню охватывает паника, когда у ее дочери рождается девочка. Ни один из сюжетов не получает какого-либо разрешения, а история замыкается сама на себе, образуя порочный круг.

Уже в статусе злейшего врага иранской цензуры Панахи снимает провокационный «Офсайд» — историю о девушках, которые проникают на футбольный матч, хотя женщинам в Иране запрещено и это. Чтобы получить одобрение на съемки, режиссеру пришлось пойти на обман: он предоставил комиссии сценарий о болельщиках-мужчинах, потом заменив их на женщин. Когда правда вскрылась, Панахи запретили снимать кино. Но запугать бунтаря не удалось. Уже в 2009 году он пишет сценарий для фильма о только что прошедших президентских выборах. После победы консерватора Махмуда Ахмадинежада по всей Исламской Республике начались митинги сторонников его оппонента Мир-Хосейна Мусави, которого поддерживали молодежь и интеллигенция. Протесты жестко разогнала полиция, предварительно заблокировав сотовую связь и доступ в интернет. Обо всём этом и должен был быть фильм Панахи, но вскоре к режиссеру ворвались полицейские, конфисковали наработки и бросили его за решетку.

После возмущений мировой общественности и фестивалей, требовавших выпустить заключенного, Панахи покинул тюрьму и был отправлен под домашний арест. Ему на 20 лет запретили не только снимать, но также писать сценарии и покидать страну. Что он сделал сразу же после освобождения? Правильно, снял очередной фильм, даже не выходя из дома. В картине с ироничным названием «Это не фильм» он на камеру айфона пересказал сюжет, который уже не сможет реализовать. Отснятый и смонтированный материал контрабандой вывезли из Ирана на флешке, спрятанной в пирожном, после чего «Это не фильм» благополучно демонстрировался в Каннах.

Последовавший за ним «Закрытый занавес» — уже игровое кино, но с элементами документальности, снимавшееся у режиссера на даче. Фильм создавался в режиме секретности и был посвящен двум непохожим людям, объединенным страхом наказания. С одной стороны — мужчина, которому запрещено держать в доме собаку (в исламе это животное считается «нечистым»), с другой — женщина, которую преследуют из-за участия в подпольной вечеринке. В 2015 году Панахи пошел дальше и снял фильм «Такси» прямо на улицах Тегерана. Притворившись таксистом, он снимал на видеорегистратор и три миниатюрные камеры, фиксируя беседы со «случайными» попутчиками. Среди них можно встретить правозащитницу Насрин Сотуде и племянницу режиссера Хану Саиди, тогда как остальные участники процесса не указаны в титрах из соображений их безопасности.

В 2010-м вместе с Панахи арестовали Мохаммада Расулофа — еще одного культового подпольщика. Задержание произошло в разгар съемок картины «Прощай» — о семье адвоката, желающей уехать из Ирана. Поводом послужила съемка без государственного разрешения, но истинной причиной называлось участие Расулофа в протестах 2009 года.

Кинематографиста посадили на шесть лет, но после апелляции срок сократили до одного года, и режиссер вышел под залог. Как и Панахи, он получил запрет на создание кино, но ловко его обходил. Для фильма «Зла не существует» продюсеры запросили у властей разрешение на съемки четырех короткометражек в разных регионах Ирана, а имя Расулофа не фигурировало в документах. Затем, вопреки угрозам со стороны властей, он подпольно снял «Семя священного инжира» — политическую драму, сюжет которой вертится вокруг волны протестов осени 2022 года. Власти вновь арестовали Расулофа и приговорили к восьми годам тюрьмы, конфискации имущества и публичному бичеванию.

Заступившегося за коллегу Панахи следом приговорили к шести годам, используя в качестве предлога срок по приговору 2010 года. Оказавшись за решеткой, Панахи объявил голодовку и в феврале 2023 года вышел на свободу, после чего впервые и, видимо, навсегда покинул Иран. Расулофа силовикам также не удалось удержать: в мае 2024 года, когда апелляционный суд подтвердил приговор, он тайно бежал из Ирана и лично присутствовал на премьере в Каннах.