Главное здание школы № 57 расположилось в самом центре Москвы: на Малом Знаменском переулке, позади Пушкинского музея и в 500 метрах от Кремля. Образовательному учреждению в этом году исполнилось 147 лет: в 1877-м году ученый Карл Мазинг открыл реальное училище, которое впоследствии переехало в это самое здание.

Впоследствии здесь учились дети разных партийных деятелей. А во второй половине XX века— будущие ученые, дизайнеры, деятели Рунета и много кто еще: например, математик Виталий Арнольд, Артемий Лебедев, программист Максим Мошков, являющийся автором одноименной старейшей интернет-библиотеки.

29-го августа 2016 года школа оказалась в центре крупного скандала. Журналистка Meduza Екатерина Кронгауз написала в фейсбуке пост про учителя истории из 57-й школы, который «крутил романы» с ученицами.

5 сентября выпускники обвинили учителя математики Бориса Михайловича Давидовича в сексуальных контактах с учениками мужского пола. 6 сентября был уволен директор школы Сергей Львович Менделевич. 23 января 2017 года Хамовнический суд Москвы предъявил обвинения по части 4 статьи 135 УК РФ «Развратные действия» Борису Меерсону. К тому времени он уехал в Израиль.

15-го мая вышел новый сезон подкаста Насти Красильниковой «Дочь разбойника» под названием «После школы» и подкаст на английском языке The Adults In The Room. В них жертвы насилия — выпускники 57-й школы — рассказывают о пережитом и называют новые имена: профессора математики Сергея Архипова, бывшего учителя словесности в 67-й школе Льва Соболева, бывшего преподавателя летней школы иудаики «Самбатион» Марка Гондельмана — каждый из них совращал несовершеннолетних. На странице подкаста есть скрины переписок. Кроме того, Красильникова смогла поговорить с Борисом Меерсоном в Израиле.

«Это наше первое международное расследование. Его действие начинается в России, а продолжается в Израиле, в Германии, в США и в Дании. Это расследование про десятилетия насилия над подростками, предательств, лжи и безнаказанности в среде московской интеллигенции. Про отвагу и силу восхитительных героинь и героев, которым пришлось пережить отвратительные вещи. Про то, как мир — в том числе прогрессивный и западный — реагирует на просьбы о помощи от пострадавших», — так описывает подкаст Настя Красильникова.

Инна Машанова, выпускница маткласса 2007-го года, героиня «После школы»

В подкасте я немного говорила про своего учителя из 57-й школы, который занимался сексом с подростками. Я училась в математическом классе, с восьмого по одиннадцатый. Вообще, в школе было два математических класса, гуманитарный класс и неспециализированные классы. Мы все друг друга знали, друг с другом общались. Меерсон преподавал в матклассах, но у меня он ничего не преподавал. Я просто знала его. Ездила с ним в поездку с классом своей сестры, которая училась на год младше меня. [В подкасте Инна Машанова рассказала, что Меерсон занялся с ней петтингом в одном из московских дворов, когда она была еще ученицей. А после сказал ей: «Каждая тварь печальна после соития». — Прим. ред.]

А еще я чувствую усталость, наверное. Я долго ждала, когда подкаст выйдет. Плюс, в нём есть история о моем бывшем муже Сергее Архипове [доцент Института математики Орхусского университета в Дании, выпускник 57-й, который некоторое время работал ассистентом учителя. По словам Инны, ходили слухи, что он смотрел детскую порнографию с университетских компьютеров, а также просил несовершеннолетних детей раздеться во время звонков по скайпу, записывал экран и хранил записи на своем ноутбуке. Инна узнала об этом, когда пользовалась его ноутбуком в роддоме, — прямо перед родами ребенка, отцом которого является Архипов. Инна говорит, что некоторым детям на записях было 10 лет. — Прим. ред.]. У нас общий ребенок, и это сложная ситуация. Мы не общаемся, потому что я не хочу общаться.

Помню, когда меня допрашивал следователь по делу Меерсона, я поняла: истек срок давности преступления. Поэтому я не могла подать заявление. Но меня, тем не менее, допрашивали, и такое полоскание очень личных вещей на публику — это тяжелое, неприятное занятие. А еще это вызывает чувство беспомощности.

Касательно школы у меня сложные чувства. 57-я школа меня, в некотором смысле, вырастила, сделала меня тем человеком, которым я являюсь. Но я пока держусь от нее подальше.

Меня волнует, что насильники в подкасте сейчас связаны с совершенно разными институциями. И всё это распылилось тонким слоем: это уже не 57-я, а университет Гёте во Франкфурте, например. То есть это уже даже не только в России. Я считаю, что ситуация может измениться в лучшую сторону, если институции решат что-то сделать с этими людьми. Всё зависит от воли конкретных людей в конкретных местах.

Зоя (имя изменено по просьбе собеседницы), учитель в 57-й школе:

(Условия для сексуальных отношений между учителями и учениками) создает отсутствие твердого понимания в обществе вообще и в педагогическом сообществе в частности, что такие отношения — преступление учителя. Никакие разговоры вроде «она сама этого хотела» или «а если это любовь» не должны приниматься во внимание.

Рассказать о том, что с ним случилось, ребенок, как правило, не может — ему не верят или объясняют, что не стоит поднимать шум. Да и сам он не сразу понимает, что происходит не приключение, а страшное злое дело, которое не удастся забыть. Тут могут, наверное, помочь честные разговоры с детьми о том, что такое бывает и что этому надо противостоять.

Персонал школы должен быть единодушен в отношении к подобным фактам как к недопустимому явлению. Если есть какая-то информация о чём-то подобном, от нее ни в коем случае нельзя отмахиваться как от выдумки. Надо тактично, но настойчиво разбираться. Ничего этого, насколько я знаю, не было в 57-й школе. Мне неизвестно, что именно знала администрация школы, но известно, что публично она отрицала какую-либо вину педагога и при этом публично на педсовете заявляла, что в элитарной школе многое непривычное, включая такие отношения, неизбежно и в порядке вещей. А педколлектив предпочел согласиться с администрацией, поддержать ее и удалить из своих рядов тех, кто, по его мнению, разрушает школу.

Публичность в таких делах, по-моему, необходима. Другое дело, что никакая информация о жертвах обсуждаться не должна, если они — жертвы — сами не захотят рассказать о том, что с ними было.

Наташа (имя изменено по просьбе героини), выпускница 2021-го года:

Моя первая эмоция после анонса нового расследования — радость, потому что это очень страшная история, и о ней важно говорить, не забывая имена виновных. До этого я слушала все сезоны подкаста, в четвертом рассказывали про сексуализированное насилие в ЛЭШ — многие имена были знакомы, я сразу думала о 57-й.

Я вспоминаю этот скандал нередко, особенно при знакомстве с людьми, которые тоже учились в Москве. Первая реакция на упоминание 57-й школы: «Ого!»; а потом: «Это ведь там был скандал…» Я иногда обсуждаю его с семьей, бывшими одноклассниками. Сейчас я учусь в университете, бывают шутки про привлекательность преподавательниц, и я всегда чуть пугаюсь. Обычно говорю, что у меня очень четкая позиция на тему «неуставных» отношений в академии, дисбаланса власти.

В 2016 году мне было 13 лет, я перешла в седьмой класс. Можно сказать, что в 57-ю школу меня отдали, чтобы я пошла в гуманитарный класс к Надежде Ароновне Шапиро. Еще в начальной школе мои родители поняли, что я по годам не попадаю к ней в класс: она набирала их каждые три года. Тогда они начали думать, чтобы я перескочила через год, не хотели отдавать меня к Меерсону и Вишневецкой.

О посте Кати Кронгауз сразу заговорила вся моя семья, они были в ужасе, старшая сестра, которая закончила класс Надежды Ароновны, ходила к ней несколько раз в неделю и плакала. Сначала мы ужасались факту насилия, а потом — реакции общественности и администрации. Когда после «того самого» педсовета ушли учителя, мои родители заговорили о переходе в другую школу. Казалось, что совершенно нет смысла там оставаться. Когда сменилась администрация и вернулась Надежда Ароновна, показалось, что становится лучше, объявили о наборе сразу и 8-го, и 9-го гуманитарного класса. Потом на Меерсона завели уголовное дело.

Сложно понять, что я чувствую. Наверное, я отделила для себя опыт обучения в гуманитарном классе от всего остального, он был очень важным, поменял меня. Тем не менее, я понимаю тех, кто поставил крест на школе. Никакой социальный круг и уровень образования не оправдывает насилие над детьми.

Люди, которые любят признание и власть, часто становятся преподавателями. А еще их могут привлекать дети. В подкасте не раз упоминалась атмосфера «эксклюзивности» в 57-й школе, которая способствовала тому, что учителя пользовались уязвимыми ученицами и учениками. «Мы взрослые», «мы интеллектуальная элита». Почти все учителя в школе казались нам особенными, они шутили, рассказывали интересные истории, быть умным было круто. В принципе это нередкое явление — восхищаться тем, кто умнее тебя, имеет над тобой власть; именно поэтому на человеке в более сильной позиции лежит ответственность не нарушить границы.

В 2016-м, в начале учебного года, к моему классу пришла заменять урок завуч Марина Георгиевна Прозорова. Она решила прочитать нам рассказ Искандера «Запретный плод», концовка была такая: «Я на всю жизнь понял, что никакой высокий принцип не может оправдать подлости и предательства, да и всякое предательство — это волосатая гусеница маленькой зависти, какими бы принципами оно ни прикрывалось». В конце она многозначительно на нас посмотрела. Эта учительница, разумеется, была на стороне бывшей администрации.

Ощущения гласности в школе не было, скандал будто был табуирован. Уверена, что все остались при своем мнении. Очень надеюсь, что этот сезон сможет кого-то переубедить.

Тамара (имя изменено по просьбе собеседницы), выпускница 2012-го года

Я увидела анонс где-то за неделю и очень ждала выхода сезона!

В последнее время я мало думала о скандале, но была в процессе переосмысления своих отношений со школой. В 2016 году я начала преподавать подросткам и за это время переоценила и свой «хороший» опыт, связанный с 57-й. Еще у меня самой есть опыт сексуализированного насилия в школе — не со стороны преподавателей или выпускников, но сейчас я понимаю, что это всё равно стало возможным во многом из-за того, как в школе всё работало.

Я помню, что в 2016-м я очень хотела, чтобы кто-нибудь пришел и рассказал, как всё было. Многие писали посты в фейсбук про свой опыт, но это очень специфический жанр. Люди, вовлеченные в расследование, тогда говорили, что подробности есть у полиции, а рандомным выпускникам в интернете их знать необязательно. Это валидно — но не понимать почти ничего о том, что перевернуло всю мою тогдашнюю реальность, было тяжело.

Когда выходил сезон про ЛЭШ, я уже думала о том, что хотела бы, чтобы кто-то рассказал так историю насилия в 57-й.

Я думаю, что Настя Красильникова — великая журналистка. Я очень рада, что она взялась за эту историю, и очень благодарна Ревекке, Саре и другим участницам, кого не знаю лично, которые решились ее рассказать.

В 2016-м скандал совершенно выбил у меня почву из-под ног. Когда я описываю то время, часто говорю, что это было как в немой сцене в «Ревизоре»: свиные рыла вместо лиц, всё не то, что я думала.

Мне было плохо от жестокости насильников, но я не могла не читать все посты. Мне было плохо от уровня дискуссии: я тогда еще как раз начала врубаться в феминизм, и там всё было как по сексистской методичке, — но не могла не читать все комменты.

Я рванула к школе сразу после того педсовета и даже побыла какое-то время с Надеждой Ароновной, хотя не помню, что тогда происходило.

Потом я ходила посидеть на урок к другому учителю, к которому хорошо относилась. Это был спокойный интересный урок, я немного заземлилась и после урока написала ему во «ВКонтакте» — поблагодарила. Он поблагодарил в ответ и сказал не переживать, потому что всё это скоро закончится: «Во всём виноваты злые глупые дети». Это было как проснуться из одного кошмара в другой.

И это длилось, и длилось, и длилось.

Еще мне было очень стыдно. Тоже часто говорю: нам обещали, что номер нашей школы будет сообщать что-то важное людям по всему миру. Так и произошло.

Когда всё случилось, я как раз перешла на третий курс, но университет для меня не был (и так и не стал) таким сообществом, как 57-я школа. Я всё еще тосковала, что я не в школе, и думала, что никогда не найду другое такое место. Мне сложно описать, насколько школа тогда определяла мою идентичность.

Выше я сказала, что этот этап отношений со школой закончился — и это так. Но пока я слушала подкаст, много думала о том, насколько школа сформировала мое восприятие нормы, образования, дружбы, любви, секса, тела, — и с этим разбираться я буду еще очень долго.

Я сейчас начинаю делать PhD про восприятие телесности и сексуальности в образовательных пространствах. Когда подкаст вышел, я как раз дописала очередной кусок текста — и вдруг по-новому увидела свою тему. Поняла, что мой опыт с 57-й не мог не повлиять на мой выбор темы, хотя никогда раньше и не формулировала это для себя так.