В книжных магазинах появился четвертый роман писателя, переводчика и эссеиста Алексея Поляринова — «Кадавры». Он вышел в серии Inspiria издательства «Эксмо». Сам писатель предпочитает другую систему отсчета своих произведений: дебютный «Пейзаж с падением Икара» (2013) он называет «нулевым», за ним следует условно первый «Центр тяжести» (Эксмо, 2018) — роман, в котором замиксованы история провинциального детства, жизнь в тоталитарной системе и киберпанк, — и условно второй «Риф» (Эксмо, 2020) — о секте, проработке травм и отношениях матери и дочери. Параллельно с писательством Поляринов совершил практически невозможное, и вместе с переводчиком Сергеем Карповым перевел на русский язык тысячестраничный мета-роман Дэвида Фостера Уоллеса «Бесконечная шутка» (ACТ, 2019). После этого они вместе перевели еще один роман-головоломку — «Муравечество» Чарли Кауфмана (Individuum, 2024).

«Кадавры», по словам самого писателя, можно и следует отнести к жанру дорожного романа — road trip novel. Его главными образцами, точками отсчета и вдохновения в создании «Кадавров» стали «На дороге» Джека Керуака и практически все романы любимого писателя Поляринова — Кормака Маккарти, включая одноименную «Дорогу». По дорогам юга России от поселка Рассвет, где Поляринов вырос, через Ростов и Краснодар в родной Пятигорск едут главные герои Даша и Матвей, сестра и брат. Даша — исследовательница «кадавров», их поездка — научная экспедиция. «Кадавры» — это аномалии, возникшие из земли мертвые дети, издающие странные звуки и выделяющие соль при попытке избавиться от них. Россия, по которой едут брат и сестра, пережила восстание на Юге, призвала на помощь Китай и фактически отдала ему Ростовскую область и Кубань — теперь эти территории находятся под контролем Объединенной Российско-Китайской Администрации, а герои пьют «Цилинь-Колу» и едят хлеб из синтетической муки.

Хотя в «Кадаврах» китайская угроза из будущего напоминает о Сорокине, использующем этот троп практически в каждом из своих последних романов, а окаменелые дети как будто выросли из странных пионерлагерей пелевинского «Омона Ра», по духу книга Поляринова является полной противоположностью герметичной, закольцованной на самой себе постмодернистской прозе Пелевина и Сорокина. «Кадавры» — жанровый роман, цель путешествия героев — поиск разгадки тайн их прошлого и тайны самих «кадавров», что вызвало к жизни (и к жизни ли?) эту странную аномалию. Но далеко не на все вопросы читатели найдут в книге ответы. По словам писателя, это сделано намеренно: он рискнул оставить читателей недовольными развязкой книги, но вместе с тем — дать каждому и каждой возможность построить свою версию произошедшего. Такое решение — и смелое, и сомнительное. Но оно приподнимает «Кадавров» над жанром фантастического (или даже мистического) романа и помещает плоскость экзистенциального. Он как бы говорит — ключик от тайной комнаты не важен, важно, как мы обживаемся вокруг нее.

Ближайшие родственники «Кадавров» — это «Степь» Оксаны Васякиной и «Тварь размером с колесо обозрения» Владимира Данихнова. Васякина с точностью и выверенностью поэта рассказывает о путешествии по степи, показывая, как ее чувства отражаются в степном пейзаже, как она меняется в движении по ней. С книгой Поляринова «Степь» роднит неуют, неудобство и неприкаянность российской провинции и ее же саднящая красота. С романом Данихнова, уроженца Новочеркасска и земляка Поляринова, «Кадавры» делят увлечение «заброшками» — заброшенными и опасными домами, куда тянет героев обоих писателей. Заброшенные и оставленные подвалы бункеров и заводских цехов становятся важным топосом для писателей-миллениалов, поколения Чернобыля, находящих отзвуки и приметы постапокалипсиса за гаражами или на пустой открытой местности, распахнутой всем ветрам.

«Кадавры» — это и роман об эмиграции, в нём даже есть инструкция из девяти пунктов по психологической помощи для новоиспеченных иммигрантов. Девятый пункт — забыть о возвращении в Россию. После 24 февраля 2022-го Алексей Поляринов уехал из России, работу над романом он завершил в Тбилиси. Главная героиня Даша уезжает из России в Берлин, а руководительница ее научного института исследования «кадавров» — в таком срезе они практически превращаются в кричащую метафору «неудобного прошлого», — отбывает срок в колонии по приговору в госизмене. Но Даша получает задание от немецкого института, затем китайскую визу — и возвращается.

«Я бы не смог, как ты», — говорит Матвей сестре. «Уехать и столько лет не в России. Я бы от тоски умер, уже через месяц приполз бы на границу и умолял погранцов пустить меня обратно». Матвей — среднестатистический русский мужчина, не пришедший к успеху. Безответственный лжец, отсидевший за мошенничество. С сестрой их объединяет случившаяся в прошлом трагедия, и уже зная ее, довольно трудно поверить, что эти брат с сестрой могут до сих пор нормально общаться. Но Поляринов придумывает сюжетную зацепку, отчего это становится возможным.

Характеры героев читателям иногда приходится дорисовывать самим, будто они существуют не в книге, а в сценарии, и в них есть полости и пустоты, которые должны заполнить собой актеры в грядущей экранизации. Но это не портит ощущение от книги, более того — такое насыщенное и густое ощущение атмосферы путешествия, ландшафтов Южной России и детальное описание детей-аномалий на контрасте с прозрачно-схематичными образами героев приближают «Кадавров» к прозе канадской писательницы Эмили Сент-Джон Мэндел и ее фирменному меланхоличному сай-фаю, где пейзажи и вписанные в них герои отражают их чувства больше, чем диалоги и сюжетные повороты. Возможно, следующей книгой Поляринова будет его собственная «Станция 11» — международный бестселлер с последующей экранизацией, пока же «Кадавры», несомненно, его самая сильная и уверенная в своих силах книга, хотя — увы, ложка дегтя нашлась и здесь. В сюжетосложении романа есть несколько компромиссных ходов, отчего под взятым весом тем и проблем он поскрипывает и стонет, как маленькие «кадавры», застывшие на степном ветру.

Главная из этих проблем — тема вины и ответственности. Зачем-то Поляринов размазывает вину между братом и сестрой, чтобы у каждого из них была своя ноша из травмы. Если приподняться над сюжетной логикой, то искусственность этой ситуации будет очевидна (назвать ее нельзя — спойлер), но вина является одним из важных ингредиентов возвращения на родину, и Даша несет на себе, как походный рюкзак, мучающий ее больную спину.

Еще одно компромиссное решение, если его так можно назвать, — это продолжение мифа о том, что вне России и боли, причиняемой ею, нет жизни, поэтому талантливая молодая ученая не может перевернуть страницу и начать новую жизнь за границей, она должна вернуться на новый виток страдания на родине, и на реплику брата, приведенную выше, пуститься в какие-то объяснения о дрейфующей льдине. Устами героини Поляринов рассуждает об эмиграции с позиции представителя ее новой волны. В этом есть небольшая червоточина:

У «Кадавров» нет эпиграфа, но уже после завершения работы над романом первые читатели прислали ему стихи Марины Цветаевой, обращенные к сыну Муру. Мертвые застывшие дети, выбрасывающие вокруг себя соль, фактически соляные столбы — разумеется, Поляринов думал о жене Лота и ее окаменении; и оказалось, что и Цветаева прибегла к метафоре Лотовой семьи, обращаясь к своему сыну. Если бы у «Кадавров» был эпиграф, говорит Поляринов в интервью Полине Парс, то это были бы строки Цветаевой. Они написаны в 1932 году, и Цветаева призывает Мура уезжать, а точнее, возвращаться — в Россию. «Соляное семейство Лота — Вот семейственный ваш альбом!» «Перестаньте справлять поминки / По Эдему, в котором вас / Не было!» И самое громкое из трех стихов в цикле: Нас родина не позовет!

Езжай, мой сын, домой — вперед —

В свой край, в свой век, в свой час, — от нас —

В Россию — вас, в Россию — масс,

В наш-час — страну! в сей-час — страну!

В на-Марс — страну! в без-нас — страну!

Ни СССР, ни Россия («Русь — прадедам, Россия — нам») пока не долетели до Марса. Цветаева с сыном Муром вернулись в Россию в 1939 году, Марина покончила с собой в 1941-м. Георгий «Мур» Эфрон погиб на фронте в 1944-м.

Читая стихи Цветаевой к Муру в 2024-м, ощущаешь горечь, боль и отчаяние. Это и есть основные цвета «Кадавров», оставшихся без ее эпиграфа.