Однажды я сочинил ей письмо, которое так и называлось «Открытое письмо Алле Пугачевой». Его напечатали в журнале «Театральная жизнь». Конечно, это был чистый выпендреж. Шел 1986 год. Молодежная редакция, задумав «потрясти основы», мучительно соображала, чем заманить народ в узкопрофильный малотиражный журнал. На редколлегии возникали разные имена. Предлагались разные темы. Но не было темы более горячей, а имени более звездного и желанного, чем ее. Дожидаться интервью было долго и проблематично: Пугачева на контакты с журналистами шла туго. Писать о ее жизни и творчестве литературный очерк мне показалось скучным. «А слабо опубликовать открытое письмо Пугачевой?» — предложил я.

Мои соратники поглядели на меня с плохо скрываемым сожалением. В самом жанре «письмо любимой артистке» таилось что-то безнадежно стародевическое. Но в этом и заключалось «величие замысла». Сразить наповал своей искренностью. «Гаснет в зале свет, и снова я смотрю на сцену отрешенно». В общем, что-то в этом духе, чтобы народ жадно прочитал и немедленно завибрировал. В результате получилось не слишком длинно, но вполне складно на мотив «Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе».

Отпечатанные странички были переправлены в офис Пугачевой, располагавшийся тогда в спорткомплексе «Олимпийский». Сама она была на гастролях. И как нам объяснил ее многоопытный директор Олег Наумович Непомнящий, читать АП абсолютно некогда. В ту пору письма к ней в офис завозили мешками. Интернета-то не было.

Тем не менее в какой-то момент мне позвонили из редакции и сказали, что АП согласилась со мной встретиться. Встретил меня тогдашний муж номер три, Евгений Болдин. Представительный молодой мужчина с ранней проседью и медальным профилем. Держался вполне дружелюбно. Предложил коньяк. В общем, как мог, старался скрасить мое ожидание АП, которая, как и полагалось звезде, где-то задерживалась, но должна была появиться с минуты на минуту.

Совсем не помню, как она появилась (коньяк, похоже, начал действовать!). В какой-то момент у меня в руках оказалась ее шуба из коричневой каракульчи, пахнущая французскими духами, которую я не знал, куда пристроить. Никакой вешалки в офисе поблизости не было. «Да бросьте вы ее уже куда-нибудь, — небрежно махнула рукой АП, видя мое замешательство. — Не стоять же вам с моей шубой в обнимку».

В жизни она была меньше ростом и более худая, чем на экране. Запомнилась интонация. Усталая безнадежность. При этом она была церемонно вежливой, как на дипломатическом приеме. Но было видно, что ее всё раздражало. И слишком услужливый Болдин, молчаливо придвигавший ей то пепельницу, то рюмку с коньяком. И слишком длинный мой текст, который ей зачем-то предстояло прочитать, но больше всего — ее собственный портрет в рост, сделанный кем-то из поклонников на концерте. Она там была вся какая-то квадратная, в белом пиджаке и лосинах. С пышным начесом. Портрет красовался в центре офиса на видном месте, прислоненный к стене.

«Ну почему? — попытался возразить муж номер три. — Хорошая фотокарточка».

Впрочем, в ту же секунду портрет исчез из зоны видимости. Без лишних слов директор-распорядитель Олег Непомнящий, сделав трагические глаза, уволок его из офиса.

Воцарилась торжественная тишина. АП читала мой опус, роняла пепел, аккуратно складывала страницы. Одна к одной. Это было похоже на какой-то ритуал: затяжка, дымное облачко, одна рука с сигаретой, другая — со страницей. Невозмутимое лицо под густым слоем концертного грима. Потом, не выразив ни гнева, ни особой радости, подчеркнуто будничным тоном АП спросила: «Ну и что вы собираетесь делать с этой… эпитафией?» — «Алла Борисовна, помилуйте, разве это эпитафия? Мне кажется, это дифирамб». — «Нет, из текста понятно, что вы меня давно похоронили. Так что всё-таки это эпитафия».

В ее голосе не слышалось обиды. Скорее любопытство и… бесконечная усталость. Усталость человека, которому больше всего хочется, чтобы его оставили в покое. Потом несколько раз она будет вспоминать и даже процитирует наизусть эпатажную заметку из журнала «Ровесник», где автор сравнивал ее с рыжей кошкой. Сытая рыжая кошка. Это был сигнал, который она услышала. Артист не должен выглядеть на сцене сытым. Она тогда даже сочинила песенку про кошку. И вместе с Борисом Моисеевым исполнила ее. Точнее, АП пела, а Борис, худой и вертлявый, в пятнистом трико пластично извивался у нее в ногах. Это был ее «ответ Чемберлену». Вроде вы все хотели меня развенчать, но у вас не получится. Потому что я и есть кошка. Кошка, которая гуляет сама по себе. Мяу!

В самом начале какая-то часть просвещенных зрителей ждала, что она будет петь исключительно Цветаеву и Мандельштама, в крайнем случае Ахмадулину, как в «Иронии судьбы», а она без особых колебаний переключилась на Резника. Все думали, что она так и проходит всю жизнь в безразмерном балахоне от Зайцева, который, кстати, ей очень шел, но она резко сменила его на косухи и рокерские прикиды. Любящие поклонники хотели, чтобы на каждом концерте она разрывала себе сердце и умирала взаправду, как это делали Эдит Пиаф и Высоцкий. Но ей больше хотелось смешить и радовать. Жизнь и так тяжела, а скоро будет еще беспросветнее. После Чернобыля АП уже это знала. Зачем грузить народ грустными песнями? И вообще, лучше быть живой, резвой, игривой кошкой, чем мертвой легендой в одном пантеоне с великими.

Она по-прежнему хотела влюбляться, влюблять, носить кожаные мини-юбки. Петь дурацкие подростковые песенки типа «Белая панама». У нее тогда начинался «молодежный период», как съязвил маэстро Раймонд Паулс, задетый ее изменой. Но тогда на горизонте уже появился ленинградский рокер Владимир Кузьмин с голодным блеском в глазах и застенчивой улыбкой падшего ангела. Болдин вкрадчиво спросил меня перед приходом АП: «А вы знаете Владимира Кузьмина? Как, вы не знаете Кузьмина!» В его глазах я прочитал изумление, как если бы я не знал, кто такой Элвис Пресли. Но я не знал, в чем сразу чистосердечно признался.

Диктофона у меня с собой не было. И это развязывало нам языки. Запомнились две фразы, сказанные ею: «От хорошей жизни не запоешь» и «Мои ровесники меня ненавидят». Я попытался с ней спорить. Неправда, все любят. Не знаешь, куда уже деваться от этой любви. Но АП твердо стояла на своем. Ненавидят, и точка.

Сейчас я думаю, что и тут она была права. У начала развала Советского Союза есть точная дата — 7 июня 1975 года. Именно тогда АП спела «Арлекино» и получила своего «Золотого Орфея» в дружественной Болгарии. Это было первое появление абсолютно свободного и абсолютно несоветского человека перед многомиллионной аудиторией Всесоюзного ЦТ. А дальше ее триумф в польском Сопоте — «Всё могут короли», и все «Новогодние огоньки», и «Песни года», когда ждали на самом деле только ее. И легендарные концерты в Театре эстрады, откуда недавно ретивые патриоты попытались убрать ее портрет, но Геннадий Хазанов пока его отстоял. Герой! И километровые очереди за ее первым альбомом «Зеркало души».

«Бедствие всеобщего обожания», как цунами, как тайфун, как смерч по имени «Алла», накрыл одну шестую часть суши земного шара, включая прилегающие страны и окрестности. Будущие звезды русского рока тогда еще ходили в школу или сидели в своих котельных, осваивая три гитарных аккорда, а она уже собирала стадионы.

Почему АП это позволили? Как получилось, что ее сразу не закрыли, не запретили, не посадили? Для меня это до сих пор остается загадкой. Системный сбой? Чья-то роковая ошибка, над которой потом долго ломали головы и хмурили лбы многомудрые аналитики со Старой площади и Лубянки? В какой-то момент АП стала неуправляема. Как и ее всенародная слава, как и огромная, несусветная любовь к ней.

АП не просто обожали. В массовом сознании советских людей она стала воплощением другой жизни, которая уже где-то есть, которая вот-вот должна наступить. И обязательно наступит! Именно туда зовет эта непредсказуемая рыжая женщина, простиравшая свои руки к зрительному залу. «Я вам спою еще на бис, не песнь свою, а жизнь свою…»

Нет, она не собиралась становиться новой Жанной д’Арк. Для политики требовались особые навыки и умения, которые ей было лень или недосуг осваивать. АП слишком женщина и слишком актриса. Но то, что она своими присутствием на телеэкранах и подмостках сумела раскрепостить миллионы людей от векового зажима и холопского страха, то, что своими песнями и голосом ей под силу оказалось растопить казавшийся вечным лед советской идеологии, — это уже точно не вызывает сомнений. Путин ей этого не может простить до сих пор. Тоже ведь почти ее ровесник!

…Текст мой вышел в «Театральной жизни». Тираж журнала допечатывали два или три раза. Потом я еще долго встречал незнакомых людей, которые радостно восклицали, завидев меня: «А, вы тот самый, кто написал письмо Алле Пугачевой». И вид у них был такой, как будто перед ними стоит космический пришелец.

Пару раз мы виделись с АП у общих знакомых. Эпизод с открытым письмом больше никогда не всплывал. Допускаю, что она могла его просто забыть. Давнее-давнее прошлое, оставленное ею где-то в полутьме бесконечных коридоров «Олимпийского». Болдин, Кузьмин, Непомнящий… Забытые тени предков. «Но для женщины прошлого нет: разлюбила — и стал ей чужой». На самом деле, это ведь и про АП.

Пятнадцать лет назад она объявила о своем уходе со сцены. Кажется, первый раз она решила прислушаться к совету мужчины. Это Муслим Магомаев, кумир юности, ей присоветовал: как исполнится 60, иди в собес, закрывай лавочку. Своим добровольным и красивым уходом АП хотела показать пример именитым соотечественникам, намертво вросшим в свои кресла, должности и главные роли, что возможны и другие варианты судьбы. И они могут быть прекрасны. «Концерт уже окончен, но песня бесконечна».

Все випы ей поаплодировали, но про себя, конечно, покрутили пальцем у виска, привычно заподозрив ее в актерском лукавстве. От больших денег и славы в России добровольно никогда не отказываются! А она взяла и отказалась. Отныне центром и смыслом ее жизни станет семья, Максим, их чудесные дети. Формат существования «Максим Галкин + 1» ее вполне устраивал. На седьмом десятке она узнала жизнь, которой у нее никогда раньше не было. Однажды я был в их доме. Видел эту безумную белую сирень, разросшуюся у забора. Их сад, их шале, будто перенесенное в подмосковную деревню откуда-нибудь из Бургундии или Нормандии. Макс — большой франкофил. Всё это рухнуло в одночасье 24 февраля 2022-го. Поспешный отъезд первый пары российского шоу-бизнеса стал очевидной демонстрацией несогласия с российской агрессией против Украины. Пугачева молчала. Но это молчание было оглушительным.

Формальный повод отъезда — отмена всех концертов Максима в РФ. Но на самом деле за этим был сознательный выбор: я не могу быть с теми, кто утюжит танками чужую землю… Я не стану делать вид, что мне нет дела до того, что происходит за стенами моего замка… Совесть за деньги не купишь… Я знаю, что рискую, но хочу оставаться свободным человеком… Такие вот «монологи певицы», которые не были спеты и даже проговорены, но которые так легко было услышать в коротких месседжах АП, в ее комментариях в инстаграме и даже шутливых эмодзи. Лишь один раз она позволила сорваться на крик, когда Максиму присвоили звание иноагента. Это была ярость любящей женщины, способной испепелить любой минюст со всеми его горе-законниками. Как жаль, что в свое время она не спела кантату «История доктора Фауста» Шнитке и не сыграла в кино Маргариту. Это были ее роли!

За прошедшие два года АП трижды приезжала в РФ. Так совпало, что дважды попадала на похороны. Она успела попрощаться с Михаилом Сергеевичем Горбачевым и специально прилетала из Израиля проводить в последний путь Валентина Юдашкина, друга всей жизни, любимого кутюрье. Тогда все обратили внимание, как пресс-секретарь президента Дмитрий Песков галантно целовал руку АП и интересовался ее здоровьем, но никто не слышал, как бывший приятель, соратник еще по «Веселым ребятам», а теперь большой энтузиаст СВО Александр Буйнов подошел и тихо сказал: «Привет, сестра», на что удостоился в ответ: «Привет, брат».

Со стороны это было похоже на встречу резидентов двух разведок воюющих стран из старого советского кино. Война намертво перечеркнула былые дружбы и привязанности, оборвала связи и знакомства. И удастся ли когда-нибудь их восстановить, преодолев нынешнюю бездну, никто не знает.

…Летом 2022 года мы с женой оказались в гостях у режиссера Аллы Суриковой и ее дочери Киры, куда были приглашены АП и Максим Галкин. Как обычно, за столом блистал Максим. АП по большей части молчала, в общем разговоре почти не принимала участия, а чтобы покурить, неизменно уходила куда-то в глубь сада. Уговорить ее остаться и дымить себе за общим столом было невозможно. Нет-нет, сигаретный дым вреден. Публичное одиночество — привычное и любимое состояние АП. Почти по Станиславскому.

Тут АП прервала свое задумчивое молчание и, четко артикулируя, произнесла так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: «А вот я собираюсь дожить, — и тут же пояснила, зачем ей это надо: — У меня маленькие дети. Я хочу ради них».

Сегодня у Аллы Борисовны Пугачевой день рождения. Спустя тридцать восемь лет я снова пишу, но уже не письмо в журнал, которого больше нет, а статью в «Новую газету Европа», которую Генпрокуратура РФ признала «нежелательной».

И всё, что я хотел бы ей пожелать сегодня, — чтобы отчаянная мольба, с которой она вошла в нашу жизнь — «Дай счастья мне, а значит, дай покоя», была наконец услышана тем, кому была предназначена. Богу? Небесам? Судьбе? Не знаю. Но услышана.

Дай счастья ей, той женщине, которая поет.