Пять кило тротила

От телевизора толку было мало, больше информации они получали тут же по телефону: на станции сработало взрывное устройство, не меньше десяти погибших, сотни раненых. Телевизор тем не менее не выключали. И в девять вечера в программе «Панорама» появились кадры: Александр Лукашенко с шестилетним сыном Колей спокойно прохаживается по той самой искореженной станции, рассматривает повреждения, кладет цветы у колонны.

Тогда же стало известно точное время взрыва: 17:55. Террорист, сообщали государственные медиа, вошел на станцию метро с сумкой, оставил ее под скамейкой и, уже поднимаясь по эскалатору, с помощью пульта привел взрывное устройство в действие. После того теракта, кстати, из минского метро на несколько лет убрали все скамейки.

Ночью центр информации и общественных связей КГБ Беларуси выпустил пресс-релиз, в котором было написано:

Позже от полученных травм в больницах умерли еще трое, а число пострадавших возросло до 400. Станция Октябрьская — самая оживленная в Минске, это единственная переходная станция между двумя линиями, а в час пик там и вовсе не протолкнуться. 13 апреля в Беларуси было объявлено днем траура.

«Подумали, будто кино снимают». Рассказ свидетельницы

— 11 апреля я приехала на свою станцию, на Октябрьскую, — вспоминает белорусская поэтесса Валентина Аксак. — Вышла из последнего вагона и пошла к противоположному выходу. И когда я поравнялась со вторым вагоном, вдруг бабахнуло. Я подумала: «Ни фига себе, что киношники вытворяют!» А народу — навалом, шесть вечера, люди возвращаются с работы, полный переход. И снова бабахнуло. Я поднимаю глаза, уже ступив на эскалатор, и вижу, что все рекламные щиты обвалились и горит весь этот пластик. Свет погас, и всё освещалось только этим огнем. Эскалатор остановился, я начала отступать назад: думаю, лучше пройду в другую сторону. И вот я поворачиваюсь и вижу девушку в горящей одежде. Какой-то парень пытается погасить огонь своей курткой. Люди не понимают, что происходит. Возможно, многие подумали, как и я, будто это кино снимают.

Я немного в правую сторону сдвинулась, там было чуть меньше людей. Иду — и вижу труп. Мужчина весь в крови, и видно, что неживой уже. Через несколько шагов — еще один труп. Только тогда я поняла, что это уже не кино. Иду и думаю: если выход завален, то в этом переходе на Октябрьской я останусь навсегда. К счастью, выйти удалось.

Я вышла возле Дома офицеров, поворачиваю на свою улицу, а все прохожие у меня спрашивают: «Что там случилось? Скажите, вы же оттуда?» И я не понимала, откуда они знают, что я именно оттуда вышла. Потом, уже дойдя до квартиры, пытаюсь достать ключи и понимаю, что сумки у меня нет. Я позвонила в дверь — к счастью, муж был дома. Он открыл и сказал: «Посмотри в зеркало». Я посмотрела. И поняла, как прохожие догадывались, что я из метро: я была вся черная, в саже. Не только одежда, но и лицо, и волосы.

А недели через две на телефон мужа позвонила женщина. Она сказала, что нашла сумку, а в ней документы и записные книжки с номерами телефонов. И она позвонила. Интересно, что она звонила из Радошковичей (городской поселок в Молодечненском районе, в 50 километрах от Минска. — Прим. ред.). Мы с сыном поехали за сумкой. И та женщина рассказала, что возвращалась с подругой домой и на обочине дороги увидела сумку. Они ее подняли и нашли там документы и записные книжки. В сумке не было только кошелька и мобильника. Так что спасибо тому, кто взял мою сумку, забрал оттуда кошелек и телефон и выбросил на обочину дороги, пусть и в Радошковичах. Если бы в мусорку, то с документами пришлось бы попрощаться.

Сумку ту я, кстати, храню как свидетеля тех событий. Потом следователь сказал, что ее сбило с плеча взрывной волной. Меня вызывали один раз в качестве свидетеля, но следователя почему-то интересовало только одно: была ли паника, как вели себя люди, помогали ли друг другу или, наоборот, расталкивали.

Версии КГБ и народа

На следующий день, 12 апреля, председатель КГБ Беларуси Вадим Зайцев сказал, что рассматриваются три версии теракта: дестабилизация обстановки, месть экстремистских организаций и действия нездорового человека. «Я не хочу подчеркивать, кто стоит за организацией этой дестабилизации, — говорил Зайцев, — но сегодня кому-то не нравятся уклад жизни и модель белорусского общества, белорусская структура безопасности, и они заинтересованы на фоне других объективных изменений усугубить обстановку, посеять прежде всего страх, панику и недоверие к правоохранителям, следователям, органам власти». А потом туманно намекал на некие силы, которые могли совершить теракт в отместку органам госбезопасности после арестов 19 декабря 2010 года, в день президентских выборов. Что до действий нездорового человека, эта версия типичная и непременная при расследовании любого теракта.

Дестабилизация обстановки — версия, впрочем, тоже достаточно типичная для тоталитарных государств. Пока силовики рассказывали о деструктивных силах, белорусы в транспорте и на работе говорили: это Лукашенко сам и устроил, чтобы вызвать к себе сочувствие на Западе и отвлечь людей внутри страны от обсуждения финансового кризиса.

Ситуация весной 2011 года, действительно, была критическая для Лукашенко. Весь мир осудил разгром акции протеста 19 декабря 2010 года, а министры иностранных дел Швеции, Германии, Чехии и Польши опубликовали в The New York Times совместную колонку под заголовком «Лукашенко — лузер», где писали о том, что он проиграл президентские выборы в декабре, отсюда и массовые репрессии. Европейский союз обсуждал введение экономических санкций, а Кремль выглядел европейским франтом на фоне этого гопнического режима.

Белорусский рубль стремительно падал в пропасть, к апрелю в белорусские обменники выстроились очереди за покупкой валюты и появился черный рынок, как в начале девяностых. Так что никто не дестабилизировал обстановку успешнее самого Лукашенко, и высказывания силовиков только злили белорусов.

— Я тогда не сразу поняла, что произошел террористический акт, — вспоминает Валентина Аксак. — А вот спустя несколько часов, когда белорусское телевидение показало кадры, как Лукашенко спокойно ведет шестилетнего сына на место взрыва, будучи абсолютно уверенным, что там больше ничего не взорвется, — тогда мне сразу стало понятно, что это и кто за этим стоит.

Большинство белорусов думали точно так же, как Валентина. В том числе благодаря тем самым видеокадрам. И новость о задержании предполагаемых исполнителей теракта восприняли скептически. А сообщил ее сам Лукашенко утром 13 апреля: «Сегодня в пять часов утра преступление было раскрыто. Чекистам и милиции понадобились всего лишь сутки для того, чтобы вчера в девять вечера провести блестящую операцию и без шума, выстрелов и трескотни задержать исполнителей. Сегодня в пять утра они дали свои показания. Главное, мы уже знаем, кто и как совершил этот теракт. Пока только не известно зачем, но и это скоро станет известно, и это наша сегодня главная задача».

14 апреля руководитель следственной группы, заместитель генерального прокурора Беларуси Андрей Швед сказал журналистам, что мера пресечения в виде заключения под стражу применена к двум подозреваемым: «Это непосредственный исполнитель и одно лицо, которое оказывало ему содействие». Чуть позже стали известны их имена: Дмитрий Коновалов и Владислав Ковалев, токарь и электрик, оба 1986 года рождения, жители Витебска.

550 томов и три месяца

Коновалова и Ковалева поместили в СИЗО КГБ. В то время, весной 2011 года, в том СИЗО содержали несколько десятков политических заключенных. Тюрьма КГБ маленькая, в ней всего 18 камер, и они были переполнены. Учитывая, что политзеков всё время переводят из камеры в камеру, весной в СИЗО КГБ все друг друга знали. Но Коновалова и Ковалева не видел никто. Две камеры из 18 освободили полностью, уплотнив остальные, чтобы содержать обвиняемых во взрыве по одному, не давая возможности контактировать с другими заключенными.

15 апреля 2011 года генеральный прокурор Беларуси Григорий Василевич рассказал журналистам, что расследование взрыва в метро помогло раскрыть еще один теракт — взрыв в Минске в ночь с 3 на 4 июля 2008 года. Тогда возле стелы на проспекте Победителей шел концерт по случаю Дня независимости. В 0:25 раздался взрыв. Погибших не было, пострадали 55 человек. Оказалось, что самодельным взрывным устройством стал пакет от сока «Садочок», начиненный болтами и гайками. Устройство находилось в 200 метрах от сцены. Второе устройство не сработало. Уголовное дело было возбуждено по статье «злостное хулиганство».

20 июля тот же генпрокурор Василевич заявил, что следствие закончено, и обвиняемые с 14 июля знакомятся с материалами дела. Причем раскрыты не только теракт в метро 11 апреля 2011 года и взрыв возле минской стелы 3 июля 2008 года, но и взрывы в Витебске 14 и 25 сентября 2005 года. Тогда на улицах города взорвались самодельные бомбы — жестянки, начиненные болтами и гайками. Пострадали около 50 человек.

После тех взрывов были арестованы двое жителей Витебска, братья Виталий и Юрий Мурашко. 21 октября во время поездки в Гомельскую область Лукашенко с наслаждением рассказывал, что браться Мурашко уже во всем признались: «В Витебске эти два охламона взорвали имитационное устройство и думали, что их не найдут. Их быстро вычислили, нашли, и они уже рассказали, где брали порох и как хотели попугать людей в двух местах». А спустя полгода братьев освободили. Ошибочка вышла.

Следствие по делу Коновалова и Ковалева продолжалось всего три месяца. Серия взрывов, сотни пострадавших, 550 томов уголовного дела — и три месяца. Для сравнения свежий пример: следствие по делу журналиста Игоря Корнея, недавно приговоренного к трем годам лишения свободы за «участие в экстремистском формировании» за публикации на сайте Белорусской ассоциации журналистов (она и признана «экстремистским формированием»), заняло семь месяцев, хотя никакого расследования, кроме распечатывания на принтере статей Игоря, и вовсе не было.

А тут — за три месяца управились. Дело ушло в прокуратуру, а оттуда — в Верховный суд. Это высшая инстанция, и приговоры, вынесенные Верховным судом, обжалованию не подлежат. Никаких апелляций, никаких жалоб. После Верховного суда можно только написать Лукашенко прошение о помиловании.

Именем Республики Беларусь

Суд над Дмитрием Коноваловым и Владиславом Ковалевым прошел так же быстро, как следствие. Дмитрий Коновалов отказался давать показания в суде, и на заседании показали видеозапись первого допроса после задержания: он говорит, что приехал в Минск 10 апреля с большой сумкой, в которой была бомба, собранная заранее; 11 апреля пришел в метро, положил сумку под скамейку, а потом нажал на кнопку. На все вопросы о мотивах он отвечает: «Я делал это для дестабилизации обстановки в Республике Беларусь». Слово «дестабилизация» он выговаривал с трудом. Во время суда Коновалов не произнес ни слова.

Владислав Ковалев, подписавший признание вины после задержания, в суде отказался признавать вину и заявил, что признание было сделано под давлением. К слову, если в обвинении Коновалова было написано, что он руководствовался «ложно понимаемым чувством самореализации и своего превосходства над людьми», то мотивом Ковалева обвинение объявило «ложно понимаемое чувство товарищества». То есть Ковалева обвинили в недоносительстве.

Корреспондент «Новой газеты» Елена Рачева, присутствовавшая на судебном процессе, писала, что полтора месяца судебные заседания шли каждый день, и в суде допрашивали жителей Витебска, в подъездах которых взрывались петарды, друзей детства Коновалова и Ковалева, школьную учительницу, квартирную хозяйку. Все думали, что суд только подходит к главному — к теракту в минском метро. Но затем процесс внезапно закончился: все ходатайства были отклонены, свидетелей в суд не вызвали, и судебное следствие неожиданно объявили завершенным.

Елена Рачева, как и многие присутствовавшие на суде, обратила внимание на то, что выемка записей с камер наблюдения — основной, по версии следствия, инструмент поиска террористов — была произведена 19 апреля, через шесть дней после задержания Коновалова и Ковалева. Да и фотороботы были составлены, когда оба уже находились в СИЗО.

Свечи и цветы маме приговоренного

30 ноября 2011 года судья Александр Федорцов огласил приговор. Чтение началось в 11:00. В 15:00 прозвучали слова «к высшей мере наказания путем расстрела». В зале суда, где сразу зазвучало «позор!», находилась мать Владислава Ковалева Любовь. Она присутствовала на всех заседаниях. Родителей Дмитрия Коновалова привезли в суд лишь однажды, на полчаса, в машине с тонированными стеклами. Точно так же и увезли. В тот же день все вещественные доказательства были уничтожены.

Дмитрий Коновалов прошение о помиловании не писал. Любовь Ковалева ходила к его родителям, но ей не открыли дверь. Сама Любовь не сдавалась. На следующий день после вынесения приговора она написала обращение к Лукашенко и отнесла в администрацию. Она давала интервью и выступала на конференциях против смертной казни. В то время сотрудница охраны завода (проще говоря, вахтерша) Люба Ковалева стала самым известным белорусским правозащитником.

Люба заставила стать гуманистами равнодушных. Правда, слишком дорого за это заплатила.

11 марта 2012 года Любови Ковалевой предоставили трехчасовое свидание с сыном. 14 марта стало известно, что Лукашенко отказал в помиловании приговоренным к смертной казни. 17 марта белорусское телевидение сообщило о казни Дмитрия Коновалова и Владислава Ковалева. 22 марта Любовь Ковалева получила по почте пакет с вещами сына, который ей прислали из СИЗО. В пакете была одежда, неотправленные открытки и продукты из последней передачи.

В тот же день, когда с телеэкранов объявили о приведении приговора в исполнение, на стихийном мемориале памяти жертв теракта возле станции метро Октябрьская появились фотографии Владислава Ковалева, а в подъезд дома Любови Ковалевой жители Витебска понесли свечи и цветы. Это была высшая мера сочувствия к ней и высшая мера недоверия белорусов к власти.