«Тоннель» — московский апокалиптический роман. Этот специфический поджанр уже стал (и, увы, небезосновательно) весьма популярным. С первых страниц Вагнер запирает действие книги в Северо-Западном тоннеле, проложенном под Москвой-рекой близ Серебряного Бора. Тоннель заблокирован с двух сторон бетонными воротами и металлическими решетками: сработал механизм, созданный на случай ядерного удара или биологической атаки. И, похоже, наверху действительно произошла катастрофа — вызволять «заложников» никто не спешит. Связи с внешним миром никакой. Запасы еды, воды и медикаментов ограничены. А кислород грозит закончиться еще раньше.

Ждать от романа концептуальных прозрений, пожалуй, не стоит. Почти вся жанровая антиутопическая литература транслирует похожие смыслы, лишь по-разному расставляя акценты. Ее любителям (да и просто политически подкованным читателям) Вагнер вряд ли расскажет что-то принципиально новое. И всё же роман интересен. Прежде всего тем, как в нем взаимодействуют очень непохожие люди, волею случая оказавшиеся в замкнутом пространстве и пытающиеся найти общий язык друг с другом.

Описывая канву «Тоннеля», сложно не вспомнить о романе Ивана Филиппова «Мышь» (Freedom letters, 2023). И там и там в центре сюжета апокалипсис. Только у Филиппова он эффектно размазан по столичным локациям, а у Вагнер, наоборот, сконцентрирован. Обе книги просятся на экран. Читая «Тоннель», порой ловишь себя на ощущении, что имеешь дело со сценарием мини-сериала. И тот и другой романы — про коммуникацию. Но «Мышь» — удивительно добрая книга об эмпатии. Поэтому она сосредоточена на нескольких главных героях. «Тоннель» жестче, сдержаннее и более аналитичен. Личные судьбы и психологические хитросплетения не слишком интересуют Вагнер. Скорее, она рисует «панораму общества» с характерными персонажами-типажами.

Есть распадающаяся семья ершистой и холодноватой оппозиционной журналистки Саши, сильно пьющего инженера-неудачника Мити и его дочери-подростка от первого брака. По соседству в УАЗе «Патриот» разместилось грубоватое и бесхитростное семейство «патриотов». Его глава — «кандидат от народа» со всеми плюсами и минусами. Дядька душевный, но его стиль общения на любителя: «Да так и скажите — зассали, — сказал Патриот. — Валите, девочки, без вас разберемся. Да, Очки? — и уложил тяжелую мокрую лапу на Митино плечо». Есть робкий стоматолог, на коего, разумеется, наваливают обязанности всеобщего целителя-спасателя. Есть болезненный батюшка в «Лексусе», пренебрегающий помощью ближнему ради спасения собственной души, пожилой профессор с Кавказа, трудовые мигранты из Центральной Азии и с Донбасса, мажоры, взбалмошная мать и ее ребенок с особыми потребностями.

В полицейской машине — молодой лейтенант, на протяжении всей книги размышляющий о своем инстинкте подчинения любым командам и изнывающий по беззаботной красотке из соседнего кабриолета; пузатый капитан, специализирующийся на превышении полномочий; избитый арестованный, который после ожидаемого побега окажется психопатом и блестящим манипулятором.

Не меньшая опасность исходит от самого статусного авто в тоннеле. В «Майбахе» обитает фантастическая четверка — бойкая и циничная «чиновница», водитель-подхалим, охранник и престарелый, насквозь больной, но отнюдь не лишенный амбиций чекист. У него мгновенно созревает план по управлению толпой, который должны воплотить в жизнь его подручные. Задумка начальника, разумеется, потрясающе бесчеловечна и сплетена из мелкой корысти, пафоса великой миссии и полного отсутствия ценностей. Стоит ли говорить, что будущему исполнителю этой роли в сериале, чтобы лучше прочувствовать образ, придется пересмотреть немало «уроков истории» и «прямых линий».

«Тоннель» больше напоминает серпантин. Дробное повествование состоит из череды сюжетных поворотов. Заскучать не выйдет, а вот запутаться в постоянной перемене задач и чехарде персонажей — легко.

В хаотичный мир нормальных героев с противоположных сторон вбиваются клиньями два на самом деле похожих «пассионария» — «чиновница» и психопат. Первая самоотверженно стремится реализовать начальственный план: «А вы возьмите ситуацию под контроль, — резко сказал желтый [пожилой чекист]. — Это ваша работа. Панику нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Управлять ситуацией можно только при условии, что люди способны вас слышать, и вам надо сделать так, чтобы они слушали. Беспокоиться и задавать вопросы они начинают, только если ничем не заняты, так что найдите им занятие. Люди устроены просто, и, если дать им объяснение, любое, они его примут. Хаоса не хочет никто, это неестественное состояние, всем нужен план».

Читатель мучается любопытством, что именно затеяли «службисты». Поначалу попытки «чиновницы» навязать гражданам правила выглядят раздражающе, но относительно безобидно. Однако затем у нее появляется вооруженное подкрепление, и становится ясно — шутки кончились и кровопролития не избежать.

Второй «клин» — тот самый беглый психопат, который оказывается для чекистов главным «оппозиционером». Понимая, что шансов вписаться в «их» общество у него нет, он пытается создать альтернативу и собирает отряд мусульман, которые выстраивают баррикады и блокируют для «сограждан» доступ к воде. Противостояние «пассионариев» укрепляет структуру книги, одновременно превращая роман в политический.

Резонный вопрос: как два службиста («дед» облачен в тоталитарный туман и до финала не вылезает из «Майбаха», а от водителя толку нет) и непрезентабельный беглый преступник могут заставить сотни человек играть по своим правилам? Но тоннельные «жители» с поразительной легкостью им подчиняются. Отчасти потому, что антагонисты предлагают план и коллективное действие. И то и другое — способы оседлать страх. Но существенную роль играет неспособность героев объединиться самостоятельно.

Важны нюансы. Роман начинается со стычки мигрантов, таксиста и водителя грузовика, которую никто из свидетелей не намерен разнимать, а Патриот сопровождает зрелище репликами: «Сами пускай разбираются, чурбаны» и «Вчера еще на ишаках ездили». Бытовой шовинизм — козырь для психопата, который в середине книги спровоцирует конфликт на национально-религиозной почве. Ассистировать ему будет как раз таксист из Узбекистана: «Они звали его “ты”, “поехали” или просто “эй”, они плюхались к нему в машину, не здороваясь, и хлопали его по спине, как лошадь… Они опаздывали на двадцать минут или не выходили совсем, забывая отменить вызов… блевали у него на заднем сиденье. Тискали при нем своих распущенных женщин и вели любые разговоры, не понижая голоса… Как будто его вообще не было… Ставили низкие оценки и писали плохие отзывы».

Или рабочий с Донбасса пытается помочь матери ребенка с особыми потребностями: «Да не волнуйся ты, мать, — сказал он добродушно. — Ну поорет пацан, ничего ему не сделается. Давай показывай дорогу. Доставим в лучшем виде, у меня братишка младший такой же дурачок».

Врач просит миловидную женщину принести воды для израненного подростка из обеспеченной семьи и слышит: «Они думают, им всё можно… Ездить на красный, людей давить на переходах… Папочка всё равно отмажет. Вот пускай ему папочка воду и приносит».

Герои постоянно обращаются не к персонам, но к социальным шаблонам. Не случайно Вагнер подчеркивает, что церковная ряса, милицейская форма, роль «врача», который обязан спасти всех и сразу, наконец, властная манера «чиновницы» задают соответствующий тон поведения. То же касается и «мигранта», «таксиста», «мажора», «инвалида». Роли автоматически встраиваются в иерархию и определяют коммуникацию. В этом смысле показательна сцена, когда еще неизвестный толпе «маленький доктор» пытается привлечь внимание к умирающему подростку, но проигрывает конкуренцию «чиновнице»: «Проблема с самого начала именно в этом и заключалась — его словам не хватало веса». Для того же, чтобы позже «перевесить» уже признанного врача, «чиновница» роняет его статус: «…а вы ведь, кажется, ветеринар? А, нет, простите, я забыла, вы зубной врач».

Походя обезличивая и обесценивая «живость» друг друга, граждане, с одной стороны, создают атмосферу недоверия, мешающую консолидироваться, а с другой — позволяют властям поступать с ними так же и вписывать в собственную абстрактную модель. «Понимаете, люди в массе своей не хотят делать зло… — рассуждает профессор. — Если спросите их по отдельности, каждого — они будут хотеть хорошего, почти все. Обязательно кто-то должен начать, понимаете?.. Обмануть их, запутать или напугать… Раздать им оружие, показать врага пальцем. И вот этот, кто начал, всегда виноват больше. Или даже этот единственный и виноват».

В этом центральный тезис книги.

Именно это делает общество уязвимым перед радикалами на троне или на баррикадах.

Ближе к концу «Тоннеля», когда силы у всех уже на исходе, власть тоже постепенно «очеловечивается». Изможденная, опухшая чиновница, едва не падающая в обморок от головной боли, вопреки нарастающему давлению «руководства» уже не в силах повелевать толпой. Разочарование в «системе», отрицающей ее собственную личность, подталкивает ее в сторону внутренней трансформации: она становится мягче и местами даже проникается сочувствием к окружающим.

Чекист из всесильного «шулера закулисья» оборачивается озлобленным немощным стариком, мыслящим в парадигме холодной войны и не умеющим обращаться с компьютером. Тогда и закрадываются подозрения: а не были ли ядерный удар или атака биологическим оружием во «внешнем мире» только плодом его персональной фантазии, в которую он пытался вовлечь сограждан? Может быть, и тоннельная «война» тоже лишь проекция, просочившаяся в реальность из нескольких больных голов?

Символична сцена, где граждане обнаруживают проход в соседний тоннель. Его «заложникам» удалось не поддаться панике и наладить здоровую коммуникацию, не сломав к тому же систему вентиляции (в первом тоннеле ее уничтожил отряд рабочих с негласным девизом «слабоумие и отвага»). И «кровавую баню» там почему-то тоже никто не устроил. Из-за двери героям светит заманчивая «нормальность». Она напоминает о том, как важно вовремя вырваться из «тоннеля» больного воображения циничного и ограниченного «деда». Но это только первый (пока даже метафорический) шаг к спасению. Удастся ли героям выбраться наружу? И что на самом деле произошло во «внешнем мире»? Вагнер не оставит читателя без ответов, однако интригу будет хранить до последних страниц.