Богадельня 

На обочине дороги голосует женщина лет пятидесяти. Платок на ее голове промок, а капельки дождя скатываются по лицу. Она вытирает их рукавом куртки. Рядом на земле стоит несколько больших сумок, на вид тяжелых. Она едет домой в деревню с городского рынка в Красноуфимске. Останавливаюсь. Оказывается, нам с ней по пути. Затаскиваем сумки в салон автомобиля и едем дальше.

— Так вы в Савиново? — переспрашивает моя случайная попутчица. — Это рядом. Богадельню там найти просто, ее все знают. В деревне только одна улица, увидите детскую площадку и на воротах табличку «Богадельня» — не ошибетесь.

Савиново, деревня с 270-летней историей в Красноуфимском районе Свердловской области, находится на границе с Пермским краем. В дореволюционные времена в ней проживало до 400 человек, сегодня, по данным Красноуфимской центральной библиотеки, живут 274 человека. Впрочем, по словам местных, на самом деле живет их в деревне человек пятьдесят, зато летом народ с детьми съезжается сюда на дачи, тогда и до сотни доходит.

— У нас здесь как в басне Крылова «Муравей и Стрекоза», — говорит, приглашая нас в дом, Эдуард Чаров. Высокий крупный мужчина, он заметно прихрамывает при ходьбе. — Как первые морозы, [соцслужба, медики, полицейские и волонтеры] начинают к нам везти обездоленных и бродяг из Екатеринбурга, Красноуфимска и окрестностей, некоторые со свежими ампутациями стоп и пальцев после обморожения. С весенним теплом наши «стрекозы» сразу за порог — разлетаются кто куда.

На воротах висит табличка «Богадельня», но висеть ей здесь недолго — Эдуард планирует перевесить ее на деревянный домик на детской площадке. У властей возникли вопросы из-за этой вывески — у Чарова же частный дом, а не организация. С одной стороны, из-за неофициального приюта власти наказывают Эдуарда штрафами, с другой — уже более десяти лет сами везут сюда постояльцев, которых не примут ни в одном другом месте.

— Раньше мы принимали всех обездоленных, бомжей и инвалидов, — говорит Эдуард. — Но в последнее время я решил брать только калек и пожилых людей, которым больше некуда податься. Молодых бездомных решил пока не брать. Эх, хотя жалко, замерзнут ведь на улице…

Принимали Чаровы в своем доме и мобилизованных, но об этом Эдуард предпочитает не говорить. Он помог этим людям, чем смог. Но даже имен их не спрашивал, опасаясь навредить им в будущем. Все они были в его доме недолго, уехав в другие города, где им помогли устроиться на работу не по месту прописки.

Богадельня — двухэтажный дом, где одновременно могут жить до 20 человек. Обстановка простая, без излишеств. Стены, пол и потолок обшиты деревянными листами. В комнатах чисто и просторно. Женщин обычно размещают на втором этаже, где и хозяйская комната, мужчин — на первом. Все комнаты свободно открываются, замков нет, даже на хозяйской. Есть всё необходимое для жильцов: кровати, тумбочки, стулья и столы, на обоих этажах туалеты. Там же установлены умывальники. На стене крупными буквами написано «холодная вода» и «горячая вода» и стрелочки к краникам, чтобы не путаться.

Инна 

Хозяева богадельни — Эдуард и его жена Инна — познакомились в 2010 году в церкви пятидесятников, но поженились только через девять лет. Как говорит Инна, Эдуард сразу предложил ей руку и сердце, но она не решилась переехать в Екатеринбург из своего родного Новосибирска. Иногда она приезжала на Урал, и они вместе ухаживали за бездомными, кормили их, обрабатывали раны, делали перевязки.

Окончательно Инна все-таки переехала из Новосибирска в деревню Савиново почти пять лет назад, но всё еще осваивает новый для себя быт. Стройная светловолосая женщина лет пятидесяти работает без устали и в доме, и в огороде. Мимические морщинки на ее лице выдают человека, часто улыбающегося.

— Я многих вещей не понимала, но спасибо деревенским, помогают добрым советом, — рассказывает Инна, показывая большой огород и «дачу» — сарай, где живут козы.

Увидев хозяйку, животные обступают ее со всех сторон, одна молодая козочка так и льнет к ногам женщины. Инна гладит ее и говорит, что козочку бросила мама, не стала ее кормить, потому что малышка родилась болезненной. Но Инна забрала животное в дом и сама выкормила молоком из бутылочки с соской.

— Она сначала такой слабенькой была, а потом подросла, окрепла и стала в доме хулиганить, в постель ко мне заскакивать, — смеется Инна, стараясь сделать строгое лицо, грозит пальцем хулиганке, которая пытается выбраться в огород с территории «дачи».

В огороде растут овощи, среди грядок видны палки, на которых висят жестяные банки.

— Кроты замучили, подрывают корни, овощи гибнут, — объясняет Инна. — Вот в деревенском магазине посоветовали: ветер дует, банки шумят, и кроты пугаются. В магазине у нас хорошо — можно по любому вопросу информацию узнать. Деревенские на хороший совет не жадничают.

Постояльцы 

В доме супруги живут вместе со своими постояльцами. Постоянных среди них трое: два инвалида в преклонном возрасте, оба больны неизлечимыми заболеваниями, и женщина с ментальными проблемами. Для нее построили отдельное жилье, чтобы она не мешала другим жильцам. Ольга живет здесь давно, но раз в месяц, когда получает пенсию, сбегает из приюта. С утра ей звонят друзья, которые благополучно забывают о ее существовании через пару дней, как только пропьют все ее деньги. Тогда Ольгу возвращают в богадельню. У женщины есть семья в соседней деревне, но они ей никогда не звонят и не навещают. Даже дети.

— Внучка у нее недавно родила, а Ольга и знать об этом не знает, — говорит о постоялице Эдуард.

В официальные приюты их не возьмут, почти у всех проблемы с документами, а значит, и с оформлением пенсии. Есть еще те, кто с неизлечимым заболеванием, — и пристроить их больше некуда.

Чаров постоянно судится за своих подопечных, пытаясь оформить им документы, а значит, инвалидность и пенсию. Но это непростой путь, Эдуард уверен, что «в нашей стране суды режиму подчиняются». Вспоминает, как четыре года одной бабушке документы восстанавливали, все судебные инстанции прошли, пока выиграли. А пенсии по инвалидности она так и не дождалась — умерла. Почти год оформляли, всё бумажки какие-то доносили. Уже после ее смерти раздался звонок, мол, еще одну справочку надо.

У другого постояльца был стаж, достаточный для получения статуса ветерана труда, у себя на предприятии он на доске почета висел много лет.

— Пришли оформлять, в ответ: а мы теперь стаж с 1992 года считаем, идите еще лет пять погуляйте, потом снова обращайтесь, — продолжает Эдуард. — А куда они пойдут? Немощные старики, больные и малограмотные, они не понимают, куда идти. Начинаешь давить на чиновников, сразу начинаются угрозы и проверки. Заколдованный круг, везде преграды. Люди, даже если и дожили до пенсии, часто психуют и плюют на это дело, нервы сдают, и человек бросает оформлять документы. Как жили, так и доживем. Многие в деревнях живут без документов: на земле родились, в землю уйдем, а сейчас нам многого и не надо.

Помощь как данность

В богадельне одновременно жили как-то 14 человек, но обычно зимой живут человек десять, при этом их состав постоянно меняется. Кушать садятся все вместе за один большой стол.

— К еде они все сбредаются из всех уголков дома, а я достаю Библию, — смеется Эдуард. — Мудрость такая местная, иначе их не догонишь. Зимой людей много, обычно играют в домино или старые советские фильмы с флешки на телевизоре смотрят. Изредка кто-то снег почистит или дрова принесет.

Эдуард жалеет, что люди редко откликаются на его инициативы: он предлагал своим гостям вместе развивать территорию, увеличить хозяйство и на этом зарабатывать деньги. Но люди воспринимают помощь как данность, считают, что благотворители обязаны им помогать, сами же работать не хотят.

— Иногда накатывает отчаяние, хочется взять тапок, а он у меня 46-го размера, и надавать по голой заднице, чтобы звонче было, — грустно шутит Эдуард. — Конечно, бывает, надоедает вся эта благотворительность, мозги выносят мне. Ссорятся, морды друг другу бьют, только успеваю растягивать.

По словам хозяина богадельни, есть такие люди, которые считают, что кто добрый, тот и слабый. Садятся доброму человеку на шею, постоянно что-то требуя. За 11 лет в приюте побывало более 250 человек. И лишь несколько из них позвонили спустя время и поблагодарили за помощь.

— Познакомившиеся в богадельне люди иногда создавали семьи, потом звонили и благодарили нас, — говорит Инна Чарова. — Но это единичные случаи, за свою работу мы не ждем благодарности. Около десяти процентов попадающих к нам людей действительно в такой ситуации, что немного помочь, подтолкнуть, направить, и человек воспрянет духом и будет жить достойно. Не так давно у нас была девушка, ее сильно бил муж, они постоянно вместе пили. Кира побыла у нас чуть более двух недель, мы много разговаривали, молились.

Иногда в богадельню привозят вчерашних заключенных, которым больше некуда ехать. Не так давно здесь жили трое таких мужчин. По словам хозяев, редкостные лентяи, ничего им в жизни не нужно. Отоспались, отъелись и ушли. Один из них — синий от татуировок — даже без документов, но он их делать не захотел. В первое же утро проснулся и сразу стал «по вещам шарить, пакетами шуршать». Пришлось попросить на выход.

— По человеку сразу видно, реально нуждается он в помощи или только отсиживается, — говорит Эдуард. — Был у нас тут один «деятель», так с ножом на меня кидался, деньги вымогал, пришлось на улицу выкинуть вместе с вещами.

Кома в 33 года

Эдуард не всегда был набожным. Воспитывали его бабушка с дедушкой. Родители развелись, каждый создал новую семью, общий ребенок оказался не нужен ни в одной из них.

— Мать была алкоголичкой, смотрел на нее и думал, что сам никогда в жизни пить не стану, — вспоминает Эдуард. — Таскал у нее спиртное, разбивал бутылки, выливал, чтобы она не пила. До совершеннолетия сам ни разу не пил и не курил, но в 90-е жизнь пошла по наклонной: пил, на игле сидел, судимостей целый букет, за кражу и угон.

В 26 лет Эдуард окончил дорожно-техническую школу и устроился работать кочегаром на Свердловскую железную дорогу. На работе ему дали служебное жилье — комнату в общежитии. В 2000 году Чаров заболел гепатитом, с работы его попросили уволиться и освободить комнату. Идти ему было некуда, и он стал жить по подвалам, собирал бутылки, подрабатывал, где придется. В этот же период жизни стал наркозависимым. От инъекций у него появились раны на ногах, которые загноились. В результате — заражение крови, паралич и клиническая смерть. Чарову было 33 года.

Одиннадцать суток Эдуард пролежал в коме. Очнулся, думая, что часа два после операции от наркоза отходил, а лицо потрогал — щетина двухнедельная. После больницы Эдуарда привезли в ту же комнату, которая пустовала после его выселения. Здесь он осознал, насколько он одинок. Друзья к нему больше не приходили, мать принесла документы, швырнула ему на кровать и сказала, чтобы он шел оформлять пенсию по инвалидности. Но как? Ног он по-прежнему не чувствовал. Эдуард голодал, иногда выползал в коридор на руках и ел картофельные очистки, оставшиеся в кухне после соседей.

От боли и голода стал молиться, как умел, кричал в надежде, что так Бог его точно услышит. Как говорит Эдуард, в тот момент ему «удалось наладить личные отношения с Богом». К Чарову стали приходить верующие из общины пятидесятников, приносили ему еду и лекарства.

Через полгода Эдуард научился вставать и передвигаться на костылях. Сначала у магазина просил милостыню и собирал бутылки, но позже сумел устроиться на работу сторожем. В то же время Эдуард поступил в православную семинарию, но потом ушел оттуда. Говорит, что

Смущало, что постоянно нужно какие-то требования выполнять: женщинам обязательно платок в церкви надевать, свечку зажигать в зависимости от просьбы у определенной иконы и многое другое.

— Когда Иисус на земле был, он ведь ничего подобного не заповедовал, он ходил в простоте и общался с больными, нищими и калеками, — считает проповедник. — А у нас сейчас люди в церкви столько условностей придумали, что для Бога места не оставили.

Видение 

Эдуард уверен, что у каждого человека есть Божий дар. Он вспоминает, как еще в детстве не мог пройти мимо больной собаки или кошки, всех собирал и нес домой, чтобы покормить, отогреть, подлечить. Но дома его за это ругали, поэтому прятал он их по всей квартире. Теперь Эдуард убежден, что его дар — давать приют калекам и бездомным, заботиться о людях.

— Как меня только не называют: и священником, и лжесвященником, но сам я считаю себя проповедником, — говорит хозяин богадельни. — Проповедник — это не официальное церковное название, так называют человека, который о Христе говорит, несет весть о спасении. С Церковью я не связан. Был я в Церкви, но Бога там нет, и я ушел оттуда. Точнее, Бог есть, но людей, верных Богу, там крайне мало. Основная масса — бизнесмены, а церковь — это просто клуб по интересам. В нашей деревне есть церковь, и батюшка там служит, иногда к нам в гости заглядывает. Хорошо, что в Савиново нам верующий батюшка попался, таких редко встретишь.

Богадельня в деревне Савиново была не всегда. Помогло, как говорит Эдуард, чудо. Когда он 17 лет назад оформил пенсию по инвалидности, на него подали в суд из-за долгов за коммунальные услуги. В материалах дела он обнаружил документы, которых не мог добиться от чиновников. Так он смог приватизировать комнату, а спустя пару лет продать ее. Продал он свое единственное жилье, потому что у него было видение: деревенский дом, который станет приютом для нуждающихся людей — «бомжиков», как он ласково их называет.

Двенадцать лет назад Эдуард Чаров стал искать свой дом. Каждый день он садился на автобус или в электричку и ехал в какую-нибудь из деревень, ходил по улицам очередного населенного пункта, всматриваясь в каждый дом: он или не он? Словно по спирали, проповедник уезжал всё дальше и дальше от Екатеринбурга. Покидая очередную деревню, не унывал, знал, что где-то ждет ЕГО дом. Поиски завершились в Савиново, Эдуард увидел старый полуразрушенный дом на большом участке и сердцем почувствовал: вот он.

— Дом за два года поставили, хоть денег толком и не было, — вспоминает Эдуард. — Но у меня было видение, что я смогу построить этот дом, и понемногу я начал его делать.

В это же время в деревне проездом была бригада мусульман, они заглянули в богадельню, закатали рукава и взялись за работу. За два дня залили фундамент. За работу ни копейки не взяли, наоборот, сами хозяину денег оставили и строительные инструменты подарили. Кто-то строительные блоки бесплатно дал, кто-то помог часть дома возвести. Люди помогали, дом вырос и стал надежным пристанищем для многих обездоленных.

Простая арифметика

Занявшись благотворительностью, Эдуард основал некоммерческую организацию «Христа ради!», но потом ее ликвидировал, объяснив свое решение просто: «Слишком много нужно платить государству за право помочь ближнему». Поэтому сегодня он фактически принимает людей в гости в своем доме. Хотя официально даже дом больше не его: пытаясь успокоить пыл чиновников, он выписался из дома и переписал его на жену. Сам проповедник уже несколько лет проживает без прописки.

— На какие деньги живем? — задумывается Эдуард. — Еда у нас почти вся с огорода, одежда нам особо не нужна: мы старики, уже тратиться и не нужно. 17 лет я на пенсии по инвалидности — 12800 рублей, объедаю государство. Эх, сколько патронов могли бы на эти деньги произвести.

Богадельня живет на пенсию Эдуарда и социальное пособие Инны. Участвует в совместном бюджете своей пенсией в 20 тысяч и инвалид Андрей, живущий в их доме более пяти лет. Деньги нужны на лекарства, коммуналку, транспортные расходы. Коммуналка в деревне небольшая: за электричество тысячи три выходит, вывоз мусора — 100 рублей в месяц. Раз в год Чаровы платят небольшой налог за землю и дом. Воду оплачивать не нужно, она из скважины. Деревня не газифицирована, поэтому газ для кухни приходится покупать — 900 рублей за баллон. Но зимой в богадельне готовят на печке: дом отапливается дровами. Обычно Чаровы заказывают три машины березовых дров за 25 тысяч рублей на зиму.

— Одному человеку на 10–12 тысяч прожить невозможно, а вот пять человек на 50 тысяч уже проживут, — продолжает Эдуард. — Одинокому человеку купить дрова и всё остальное — неподъемная задача. Но если есть пенсия нескольких человек, то проще содержать тех людей, которые попадают к нам без документов, а значит, и без каких-либо выплат. Андрею мы оформили пенсию недавно по инвалидности, а дедуле (так в богадельне все называют второго постояльца. — Прим. авт.), например, продлевать отказались, сказали: «Война идет, какая тебе пенсия по инвалидности? Иди гуляй, на войну денег не хватает». Он у нас, можно сказать, жертва режима.

По словам Эдуарда, более пяти лет назад они попросили помощи в администрации района города Красноуфимска, хотели для богадельни купить микроавтобус, чтобы проще было со стариками по разным инстанциям ездить. С этой целью по ходатайству Чарова силами администрации в 2018 году провели благотворительный концерт, собрали деньги, а где они осели — неизвестно.

— А ведь чиновники могли поддержать таких, как я, — рассуждает проповедник,

Вот и получается, что чиновники сами их не берут и нам не дают нормально работать. До войны легче было, народ лучше жил, благосостояние какое-то было, а сегодня я вижу, что на государственном уровне стараются избавиться от людей, которые, скажем так, нахлебники. Из-за старости или состояния здоровья работать уже не могут. Старики, калеки, бездомные, нищие нашему великому государству не нужны.

Что закончится раньше, люди или деньги?

— Я понимаю: чему быть, того не миновать, но злить дракона всё же не стоит, — рассуждает Эдуард. — Писать в соцсетях почти перестал, но мнения своего не изменил. Только к чему этот протест? Ну посадят меня на несколько лет, но кому от этого лучше станет? Допустим, о людях позаботится Господь. И если я — его инструмент, то лопату поменять дело нетрудное.

Когда Чарова оштрафовали за «дискредитацию», многие подконтрольные властям СМИ написали о нем «разоблачающие» статьи, но эффект получился обратный: люди прочитали и озаботились, как ему помочь. По словам супругов, так же и в деревне: никто действующий режим не поддерживает, но открыто говорить об этом боятся. В Савиново живет мать мобилизованного, отца четверых детей. После призыва он довольно скоро погиб. Прошло немного времени, и мать справила новую баню, но никто за нее не радуется.

Дед Эдуарда был сотрудником КГБ, и он всегда говорил внуку, чтобы тот меньше смотрел телевизор, что в программах используются технологии пропаганды. При этом у деда всю жизнь у двери стоял тревожный чемоданчик со сменой белья, мыльно-бритвенными принадлежностями и чаем. На пенсию вышел, а чемоданчик на месте оставался до самой его смерти: никогда не исключал, что за ним могут прийти. Теперь тревожный пакет наготове и у его внука.

— Сребролюбие — серьезный грех, — рассуждает Эдуард. — Люди идут на войну из-за денег, их измучили долги и кредиты, работы нет. Пока у страны есть деньги, война будет продолжаться, а люди — беднеть. Что раньше закончится, люди или деньги? Думаю, деньги. А народ что? Объявят военное положение и еще мобилизуют миллиончик-другой. Люди у нас легковерные, какая-нибудь провокация внутри страны их убедит во внешней угрозе, и многие еще сами мобилизуются «родину защищать». Да и сейчас посмотришь, многие помощь собирают, сети плетут: всё на фронт.

Эдуард вздыхает, вспоминает, как они в богадельне мечтали купить микроавтобус, чтобы с комфортом возить постояльцев по чиновничьим учреждениям, а в выходные — на святой источник. Планировали сделать передвижной пункт помощи, в городе обрабатывать раны, делать перевязки бездомным, кормить их. Раньше Чарову многие волонтеры помогали, а сегодня отпали все: война развела «по политическим мотивам». По словам Чарова, вчерашние коллеги считают его диссидентом, фашистом и «пятой колонной» одновременно.

— Сегодня практически все церкви проповедуют за убийство граждан соседней страны, — удивляется Эдуард. — Я не могу это понять. Когда карантин по ковиду был, представители разных конфессий собирались под одной крышей на богослужение, и розни между ними не было, преодолели все ограничения вместе, а на войне споткнулись. Хотя что проще? Есть же заповедь «Не убий», но увы…

Кругом виноват

Нежелание Чарова мириться с агрессивной политикой государства вызвало ответную реакцию власти: создателя приюта буквально замучили штрафами, проверками и предостережениями. После штрафа за «дискредитацию» инспектор по использованию земель прислал Эдуарду Чарову предостережение. В нем проповеднику предложили использовать участок в деревне Савиново, где в своем частном доме Эдуард организовал приют, по целевому назначению. Или внести в реестр сведения о виде разрешенного использования «богадельня».

Пожарные вынесли предостережение, обязав Чарова оборудовать его частный дом противопожарной сигнализацией. Эдуард пытался исполнить это предписание, но в фирме, занимающейся установкой такого оборудования, ему объяснили, что в частных домах подобные работы не делают, да и стоят они недешево: около полумиллиона рублей.

Весной 2023 года Чарова вызвали к судебному приставу и взяли с него объяснительную. Поводом стало то, что священник оплатил госпошлину и фотографии для оформления паспорта бездомному. Чарова заподозрили в оказании социальных услуг и неуплате налогов с этой деятельности.

— В начале февраля 2024 года возбудили уголовное дело об оправдании терроризма в отношении моего мужа, — взволнованно рассказывает Инна Чарова. — Эдуард — человек с чувством юмора, но тут неудачно в комментариях во «ВКонтакте» пошутил по поводу чьей-то очередной попытки поджечь военкомат.

По словам Инны, в отношении Эдуарда Чарова в качестве меры пресечения вынесено ограничение определенных действий, ему запрещено пользоваться телефоном, интернетом и покидать территорию района без разрешения следователя. При обыске у них изъяли планшет, другой техники в богадельне не было. 12 февраля его возили в Екатеринбург на судебно-психиатрическую экспертизу, из-за стресса состояние здоровья Эдуарда значительно ухудшилось.

21 февраля в отношении Эдуарда Чарова следователь СК Красноуфимского района составил четыре новых протокола о «дискредитации» армии РФ и один протокол о проживании без прописки.

Инна боится, что ее мужа могут лишить свободы. Постоянные жильцы-мужчины тоже напуганы: Эдуард мыл их в бане, помогал инвалидам передвигаться. Кто теперь будет делать всю физически сложную работу и как приют сможет существовать дальше, женщина не понимает.

Савиново, Красноуфимский район Свердловской области

Автор: Ксения Булавинцева