Уже два года. Великая Отечественная длилась чуть меньше четырех. Еще столько же?

За эти два года убиты и искалечены сотни тысяч людей, превращены в руины цветущие некогда города. За эти два года мир подошел так близко к третьей мировой, что, кажется, избежать ее можно только чудом.

А что стало с нами, в том числе и с теми, кто не убит и не убивал, кто не ранен, не хоронил близких, не проводил ночи напролет в бомбоубежищах? Что война сделала с людьми — не только с ее непосредственными участниками, а просто с гражданами страны, которая эту войну ведет?

Самое, по-моему, ужасное, что мы к ней привыкли, она стала единственно возможной и естественной формой существования. Это не первая и, возможно, не последняя война в истории нашей страны. Но даже та, которую не надо было обозначать каким-то именем собственным — Великая Отечественная была просто Войной, — не стала нормой. Наоборот, постоянно говорилось о том, что она прервала нормальную (ну, не очень, конечно, нормальную, но такой она стала казаться) жизнь, о том, как хорошо всё будет после войны. Люди строили планы на жизнь после войны. Надежды в основном не оправдались, но они были. Война воспринималась как патология, извращение нормального развития. И было понятно, чем она завершится, что будет маркером ее окончания — Берлин.

Эта война другая, она, как и многое у нас, идет по Оруэллу. Его Океания воевала постоянно, то с одной из сверхдержав, то с другой, и никто уже не помнил, из-за чего, и неважно это уже было. Никто не мечтал, что война когда-нибудь закончится — она не может закончиться, нет и не может быть ничего, кроме войны.

При этом ощущение естественности не означает поддержки. Киев никому триста лет не нужен, победы (или то, что власть пытается выдать за победы) не радуют, поражение оставляет большинство людей совершенно равнодушными. Утонул корабль и утонул, нам-то что? 23 февраля не праздник армии, что бы ни говорил Путин, он уже давно превратился в День мужчин. Государство считает войну самым главным делом, но люди так не чувствуют. Они живут своей жизнью, в которой война лишь фон. Но — естественный фон. Пусть не нравится, но ничего другого и быть не может!

Принятие войны означает и принятие многого другого. Еще пару лет назад невозможно было себе представить донос на то, что человек что-то неправильное читает в метро. Да и читать бы тот донос никто не стал, а уж тем более меры принимать. Сегодня это не просто цветет пышным цветом, это перестало удивлять, вот что самое страшное. Доносчики были и раньше, просто, зная, что власть их не одобрит, а сограждане будут презирать, они сидели тихо и своих доносительских талантов особо не проявляли. Теперь их время. И люди, вовсе не только оппозиционно настроенные, а относящиеся ко всему, как и большинство, индифферентно, знают, что на них могут донести, что за неправильное чтение или неправильное слово, даже сказанное в частном разговоре, можно понести ответственность. Они смирились с этим, стали говорить тише. И вряд ли кто-нибудь сейчас удивится и пойдет жаловаться в Конституционный суд, если услышит о контроле переписки или подслушивании телефонных разговоров. Это тоже новая (старая советская) нормальность, к которой, казалось, мы уже никогда не вернемся.

Война подтвердила то представление об обществе и государстве, которое доминирует у нас уже не одно столетие, а нарушалось лишь иногда и на короткое время: от тебя ничего не зависит, царь решает всё по причинам, ему одному ведомым. То ли знает то, чего не положено знать тебе, то ли просто дурит. Но ты повлиять на это не можешь и, если не дурак, то и пытаться не будешь.

Война сделала возможным новый стиль репрессий. Еще относительно недавно, если власть хотела засунуть человека под каток, она должна была придумывать что-то, формально соответствующее Уголовному кодексу, «Кировлес» например. Но постепенно, особенно после Крыма, ну и, конечно, сейчас, всё заменила революционная целесообразность — даже собственных писаных законов им стало недостаточно. Сотни людей объявлены «иностранными агентами» (а это возрождение статуса лишенца, ибо сопровождается поражением в правах) за то, что находятся «под иностранным влиянием», степень и зловредность которого определяет безымянный фээсбэшник. А еще этот статус обосновывается отрицательным отношением к СВО — сам видел! Срок за брошенный в гвардейца бумажный стаканчик — это уже давно, а вот за цветы, пожалуй, находка последнего времени. И конечно, речи нет о законе, когда надо способствовать войне: убийцы получают помилование, возвращаются и продолжают убивать. А если погибают, то увековечиваются как герои, причем в тех самых деревнях, где люди помнят, каким буйным негодяем был покойный. А сейчас еще рассматривается вариант освобождения от уголовной ответственности, если сделал пожертвование на СВО. Помнится, был уже один папа, который торговал индульгенциями. Интересно, политически провинившимся тоже будут предлагать откупаться или это только для бандитов?

Война сняла для властей последние представления о приличиях. Можно убить, можно не выдавать тело, можно срывать заупокойные службы, разгонять тех, кто пришел почтить память, можно запретить похороны. Шантажировать мать. За этим, наверное, не только запредельная ненависть и страх (имя нельзя произнести!), но и демонстрация, причем не столько для народа, сколько для элит: я могу всё, для меня нет барьеров!

Но и это не всё. Это ведь странная война. Изначально у нее практически не было бенефициаров. Изначально она не нужна была ни одной социальной группе, в том числе и окружению Путина. Потом, конечно, некоторые стали на ней огромные деньги зарабатывать — на войне всегда кто-то зарабатывает, это неудивительно. А вот специфика этой войны в том, что

Оказалась, что жизнь в нашей стране стоит так дешево, что государство — а у него денег немерено — легко может ее купить. Даже отбирать не надо, сами отдают. Ужасно, когда солдаты насилуют и мародерствуют. Но когда продают свою кровь, от этого тоже мурашки по коже.

Кстати, и это уже было. Николай Второй, желая поддержать народный энтузиазм по поводу вступления в Первую мировую (или то, что ему казалось народным энтузиазмом), стал выплачивать солдаткам — в большинстве своем крестьянкам — огромные для них деньги. Суммарные выплаты были сравнимы с годовым бюджетом империи. И солдатки — не все, конечно, но и немалое число — были счастливы и думали лишь о том, чтобы сразу что-то купить, иначе отберут старшие члены семьи. Что-то вроде пресловутой белой «Лады», только больше ста лет назад.

Война калечит наших сограждан — как любая, но больше, чем любая. Такая уж война! Но есть люди — их относительно немного, но они есть, — у которых война пробудила «ярость благородную». Сегодня они возлагают цветы к мемориалам Навального. Всего лишь цветы. Но, судя по тому, как их разгоняют, как стараются не дать похоронить своего героя, власти боятся того, что эти люди могут сделать завтра.