В старые времена, когда судьбами искусств распоряжались разнообразные худсоветы, среди художников бытовал такой как бы пароль «белая собачка». Он означал нечто ненужное полотну, условно «белую собачку», которую пририсовывали на самом видном месте, чтоб худсовет за нее зацепился и попросил (велел) убрать. Собачку безболезненно убирали, худсовет был обезврежен, и картина попадала на выставку.

В кино такое сделать, наверное, трудно. Потому что цеплялись не так к изображению, как к идеологии. Хотя нюх на чуждую эстетику у Госкино тоже был собачий, почему и ложились на полку Параджанов, Тарковский, Муратова, Сокуров и многие другие замечательные авторы.

Одним из главных «полочников» в нашем кино был Алексей Герман со своими — если разобраться — вполне советскими фильмами по книгам безукоризненно советского его отца Юрия Германа. Беда в том, что Алексей Юрьевич Герман был гением. И свое кино он снимал и монтировал таким загадочным образом, что у худсовета шерсть на холке вставала дыбом, как у волкодава при виде жертвы.

Это фантастика, как они, эти люди, безошибочно реагировали на великое кино. Не понимали, но чуяли чужого за версту.

А великое кино — такой продукт, который «белой собачкой» не спасти. Он весь — сплошная белая собачка. Там нельзя вырезать и закрасить. Можно только смыть — как едва не смыли весь «Комиссар» Аскольдова, как смыли Хамдамова, да и многое другое, сохранившееся только благодаря скромным героям Киноархива в Белых столбах.

И вот — Алексей Герман умер — да здравствует Алексей Герман!

Сын великого отца, которому уже под 50, до сих пор в российском кино называется «Лёша». Он закономерно стал режиссером и обманул нас всех тем, как глубоко внял папину эстетику.

На этих дымчатых фильтрах, резком и «грязном» монтаже, смазанном звуке, фирменной невнятности (у А. Ю — глубоко и кроваво продуманной, у Лёши — многозначительной и пустой) — Герман-юниор держался на удивление много лет. Хотя многим всё с ним понятно давно, но «худсоветы», которые в постсоветском искусстве называются «продюсерскими компаниями», справедливо держали Лёшу за своего и легко отстегивали ему большие миллионы.

Из пяти продюсеров последнего (или, согласно омерзительной фене, «крайнего») фильма А. А. Германа «Воздух» — первая скрипка, конечно, Константин Эрнст. Приоритеты генерального продюсера Первого канала российского телевидения объяснять не надо. Главный пропагандист РФ не был бы таковым, если б не оценил идею Алексея А. Германа воспеть подвиг молодых летчиц в Великой Отечественной войне. В интервью Герман подчеркивает, что идея посетила его в 2018-м, то есть за четыре года до полномасштабного вторжения России в Украину.

«Что вдруг?» — как спрашивала Довлатова его тетушка про Неву.

Ну, а как? Исполняется 75 лет прорыва блокады, а фильм — о воздушном прикрытии «Дороги жизни». Хотя, надо заметить, женские эскадрильи воевали у нас на разных направлениях, но как раз Ленинградский фронт — один из немногих, где знаменитые женские полки не сражались.

Важно, что — ВОВ, то есть справедливая война! Повестка с 2014-го года в тренде. Важно, что самолеты, а это чумовой бюджет. И вообще — небо, красиво. Важно, что девушки, а они в тренде всегда.

Алексей Алексеевич во всех интервью объявляет, что при значительно меньшем бюджете он снял кино более масштабное и впечатляющее, чем «Дюнкерк». Кстати, конкретно монотонный «Дюнкерк» он пощипал изрядно.

Пиар «Воздуха» напоминал избирательную кампанию — как если бы ААГ баллотировался… нет, нет — ну, хотя бы в мэры Петербурга. Пресса сопровождала съемки, словно космический аттракцион «Вызов». Алексей Алексеевич давал лихие интервью. На премьеру к кинотеатру «Октябрь» пригнали советский истребитель начала 40-х в натуральную величину, очень похожий на настоящий (жалко, что из него не вылез сам режиссер в летном шлеме. Или, на худой конец, артист Безруков).

Лично я там шампанское не пила «неприбытием» за мной самолета, поэтому с упреками просьба не беспокоиться.

Отзывы (не только, замечу, обычных зрителей, но и целого ряда коллег) сводились к тому, что кинопроект «Воздух» открывает новую эру в отечественном кино, эру (внимание!) «ПРАВДЫ О ВОЙНЕ».

Отлично. Давайте же, давайте о правде, которую говорить легко и приятно!

Тем более, что стартует кино реально сильными кадрами расстрела с воздуха колонны беженцев, женщин с детьми: малыш, замотанный в платки, ковыляет куда-то один среди трупов, воронок и дыма…

На этом съемка, вполне достойная хоть бы и старшего Германа, заканчивается, начинается собственно «правда о войне».

На берег, вероятно, Финского залива (не знаю, на какой еще обширной акватории может штормить в этих краях), — вот прямо-таки на самый берег, на пляж, можно сказать, где расположен летный полк полковника Астафьева (Сергей Безруков с неизменной сталинской трубкой), прибывает пополнение. На морском песочке (легко трансформирующемся в снежные завалы, хотя титр предупреждает, что это апрель 1942 года) офицеры встречают девчат старшего школьного возраста. Если следовать исторической правде, о которой так все пекутся, три знаменитых женских эскадрильи в начале войны формировались из вполне взрослых инструкторов ОСОАВИАХИМа. Но ладно. Ради красоты чего не придумаешь.

Значит, из какого-то транспорта, скрытого в дыму или в нелетном навеки тумане, выпрыгивают на пляж уже хорошо экипированные так называемые «девчата». Полковник Безруков разговаривает, не разжимая волевого рта, в котором к тому же обычно зажата трубка. Поэтому можно только догадываться, что он пополнением не очень доволен, так как место девушек — на кухне и в медсанбате. Девчата возмущены. Они хотят сражаться за Родину и желательно с летальным исходом, так их учили, товарищ полковник!

Есть в пополнении некоторая Женя (Талызина III, Настя, чистый ангел). Девушка трудной судьбы: отец, великий летчик, расстрелян как враг народа, мать тоже, Женя от них между делом отказалась, но ее никто не осуждает на том основании, что ее в детдоме изнасиловал воспитатель. И вот эта Женя за каким-то хреном поперлась на фронт, хотя стрелять «в живое» по ангельской своей природе не может, даже если это самолет.

— Ах, ты не можешь выстрелить?! — разгрызает свою трубку пополам Безруков. — Так вот же тебе наган, стреляй в лошадь.

Да, товарищи. На этом военном аэродроме отнюдь нет никакой техники, кроме пары самолетиков (которые механики заводят вручную! истребители! от винта!), — но пасется лошадь. А я лошадей люблю. В связи с чем эпизод вызвал у меня первый и последний за два с лишним часа трепет волнения. И-таки этот полковник заставляет кудрявого ангелочка нажать курок и уложить коняшку с первого выстрела (а кругом блокада, а тут на лошадях снайперы тренируются). В общем, одного этого уже достаточно, чтоб я, не дотянув до середины, возненавидела Безрукова, крошку Талызину и всё это дикое кино.

Но — дальше! За мной, как говорится, читатель!

В девичьем подразделении за старшую — некая Рита (Елена Лядова), у которой — ага! — старая связь с Безруковым, то есть Астафьевым. Они гуляют по пляжу, неразборчиво бормоча о любви, причем полковник склоняет даму сердца… взять из детдома ребеночка. Лядова (понимаю ее) смотрит на него, как на идиота. Потом ее убивают. На этом звезда Елены Лядовой бесследно закатывается, и она никогда больше ни на поле боя, ни в небе не появляется, так что непонятно, что это вообще было. Общий хронометраж присутствия звезды в кадре — минут 5–6. Ну от силы восемь.

Не сказать, чтоб смерть возлюбленной сильно огорчила Безрукова. Слеза в глазу, взвод салютует над могилой… Вот и всё неутешное горе.

Моментом к нему пришвартовалась девушка трудной судьбы Женя, чему, ясен перец, стреляный сокол сопротивляться не может, живой же мужик.

Так называемая «личка» чередуется с воздушными боями. Это, конечно, незабываемые кадры.

Девчонки — уже бедовые асы, кругом сплошные сбитые мессера, ну и не без своих потерь, хотя держатся все молодцом. Лично меня не покидало ощущение, что сижу перед монитором компьютерной игры, а летчицы вцепились не в штурвалы, а в рычаги какой-то незатейливой стрелялки. Кто-то написал, что зритель буквально вместе с героинями летит в самолете и обмирает от страха. Не знаю, что страшнее карусели в парке Горького видел этот зритель. Абсолютно не отличимые друг от друга пилоты (пилотки?), снятые на хромакее скорее шейкером, чем камерой, засоряют эфир дурацкой болтовней, иногда вскрикивая: «Горю! Горю!» Или наоборот: «Получай, гад!» Или: «Выравниваю, выравниваю, выравниваю!» О том, что находятся они в небе, в кабине самолета, надо бы по-хорошему сообщать отдельным титром, как «апрель 1942». Это всегда крупный план непонятно чьей головы в шлеме и летных очках, которая (голова) к тому же трясется, как при Паркинсоне. Как в песне Оли Чикиной:

Высоко над Землею летит самолет,
В самолете девушка-лет-чи-ца,
И не видит никто ни коленок ее,
Ни волос ее, ни ее лица…

Потряся героинь, как грушу, камера перемещается в «небо», где барражирует множество самолетов, будто на воздушном параде. Вот кто, интересно, сказал Лёше Герману, что во время боя авиаторы выполняют фигуры высшего пилотажа? Очередной просвещенный зритель написал об «уникальных съемках воздушных сражений». Видимо, про компьютерные спецэффекты публика от восторга забыла начисто (по заявлениям режиссера, в фильме компьютерной графики «практически нет». — Прим. ред.).

Еще там есть немец. Один на всё небо над Ленинградом, как над Берлином. Разнообразные советские девушки сменяют друг друга (некоторых потом убивают), а противостоит им один и тот же неистребимый, как «Белый тигр», как Летучий Голландец, как Кот Бегемот, фашистский ас. Он тоже, кстати, что-то бубнит, что в переводе, видимо означает «выравниваю». Потом его убивают. Прямо в лоб из крупного калибра.

Не знаю, у кого учился Лёша Герман, но подозреваю, что сценарное дело он прогуливал: представление о мотивации действий, событий и поступков у него самое слабое. Как и у его соавтора Елены Киселёвой. Ладно, большие художники не брали в голову технические и погодные мелочи, например, где и как взлетают и садятся самолеты, стоящие едва не в самом прибое без следа взлетной полосы, или откуда сугробы в апреле.

Но кто объяснит, почему и когда девушка Женя ни с того ни с сего оказывается (в форме, то есть это не флешбэк) в Ленинграде, в нетопленом зале филармонии, где певица в декольте поет арии из опер? Кто эта женщина, с которой она там же беседует (как обычно, ни о чём) и которая больше не появляется? Что это за странная анфилада зеркал (перед которыми Женя, не снимая портупеи, совершает балетные па) в неких хоромах, где стоит часть? С какого перепугу и с какой целью мы обнаруживаем вдруг полк, приписанный к Ленинградскому фронту, в эпицентре Сталинградской битвы, причем отнюдь не в небе, а в окопах? Что это за немец в снежной каше рядом с Женей, которого она зверски приканчивает серией ножевых ударов в живот?

В расположение части (титр: «Снова Ленинградский фронт») откуда ни возьмись выбредают партизаны. Как 33 богатыря из моря-окияна. Большая часть отряда — мальчики лет 12–13 с деревянными палками вместо ружей в руках. Подростки смотрят на летчиц довольно плотоядно. Но есть там и взрослые. А именно — закутанная женщина с закутанным младенцем, которая на коленях умоляет Женю взять ребенка с собой в полет, потому что — «ИНАЧЕ ЕГО УБЬЮТ».

Ну и, как вы понимаете, их там благополучно убивают.

Это, господа, не 8-я серия 3-го сезона «Твин Пикс». Не сновидения. Не бред надышавшегося угарным газом механика дымовой машины, наполовину скрывающей съемочную площадку.

Это «Правда О Войне».

И ведь всё на полном серьезе! До такой степени, что, говорят, ткань летной формы специально ткали из специальных старых ниток…

Известно, что Алексей Герман-старший требовал для массовки на третьем плане аутентичных пуговиц. Причуда гения, немыслимый перфекционизм, но понятно же — во имя чего. Во имя правды. В том числе, о войне.

Что, какую правду может знать, а особенно чувствовать, а особенно о войне, а особенно сейчас — его сын, этот золотой мальчик, кормящийся с руки Первого пропагандиста?

Я уж не говорю, что Лёша Герман непринужденно копирует всё, что плохо лежит: и в советских, и в зарубежных лентах о войне, даже вполне скромных. Вероятно, и фирменного папиного тумана напускает так густо, чтоб не очень бросалась в глаза собственная беспомощность, как и растерянность молодых актрис.

Что может объяснить им режиссер, если ровно ничего не понимает про то, что снимает?

Нельзя просто сказать «Война — это плохо» будто бы по совету Тарантино. Нынче незамысловатая эта истина не в тренде. Как и истина вообще. Сейчас в тренде правда, выраженная в двух глаголах: «можем» и «повторить».

И сколько бы Женя ни вопрошала «Что важнее — родина или человек?», ежу понятна задача (вернее, задание) этого фильма. Показать величие родины и взаимозаменяемость человечков.

А белая собачка, там, кстати, есть.

Ее приносит ближе к финалу некий боец в исполнении Антона Шагина, потом уносит, но потом возвращается и дарит девушкам. После чего уходит окончательно, и больше от него на экране, как и от Лядовой, ни слуху, ни духу. Буквально мимолетное виденье. Симпатичную белую дворняжку еще некоторое время все таскают туда-сюда (хотя она довольно крупная и укомплектована четырьмя ногами). Потом пес исчезает.

Надеюсь, его не убили.

Конечно, собачку без всякого ущерба для кино можно вырезать.

Но «Воздух» это не освежит.