— Ася, вы долгое время не хотели покидать Россию. Почему сейчас так оперативно пришлось уехать?

— Даже и не знаю, с какого момента начинать рассказывать! С первого дня войны я довольно активно против нее высказывалась, потому что вижу в этом моральное обязательство перед своей аудиторией. Меня за это слегка прессовало дорогое отечество (например, задерживало в метро по камерам), и слегка прессовала провоенная общественность (например, жаловалась на все площадки, которые со мной сотрудничали). Но долгое время все-таки получалось на этом фоне продолжать работать, например, проводить лекции в тайных местах. А потом эти два потока давления как-то начали объединяться в один общий, и от этого интенсивность его стала высока.

В середине декабря депутат Луговой опубликовал мой домашний адрес с призывами пойти со мной разобраться как с предателем родины. Я сразу раздала несколько интервью о том, что мы там довольно давно не живем. В принципе, я говорила правду, но был нюанс: на момент первого интервью это «довольно давно» составляло полтора часа.

что и сделали в рекордно сжатые сроки.

Дальше я села делать новую запланированную лекцию про то, как мозг воспринимает деньги. Там довольно интересно, потому что концепция денег — это триумф абстрактного мышления, редкий пример уникально человеческого свойства. Обезьян и других животных можно надрессировать использовать жетончики и даже проводить с ними довольно сложные многоступенчатые операции, но они всё равно предпочитают первичные вознаграждения, например еду. А вот у нас центры удовольствия в мозге очень чувствительны к стимулам, не имеющим никакой собственной биологической значимости, вплоть до возникновения аддикций. Это очень интересно именно с точки зрения когнитивных наук.

Я ее сделала и даже успела прочитать в Петербурге — должна была еще читать в Казани и в Москве. Но в этот момент в больших прокремлевских пабликах и СМИ закрутилась очередная волна хейта: как это общество допускает, чтобы я ему про когнитивные науки рассказывала при всей своей неблагонадежности. И из этой волны я внезапно узнала, что я финансирую ВСУ и других людей призываю так делать.

Я сильно удивилась, потому что я человек хотя и неосторожный, как будет видно далее, но все-таки не совсем уж безумный, я бы не стала призывать финансировать ВСУ, будучи гражданином и жителем России. Стала вчитываться, и выяснилось следующее. В декабре 2022 года я репостнула текст своей коллеги Насти Травкиной про моральные выборы и нравственные ориентиры в контексте войны России с Украиной; длинный, красивый и со множеством библейских и литературных метафор. И вот в нем, действительно, предложение помогать ВСУ было. Я на это, по всей видимости, тогда просто не обратила внимания, у меня как раз в это время двухмесячный малыш начисто перестал спать, но, собственно, и никто не обратил — только один какой-то добрый человек через 20 часов сделал скриншоты и больше года их приберегал, пока информационное пространство не разогреется в достаточной степени, а потом вытащил на свет божий. Репост-то я удалила, но и адвоката спросила, чего мне теперь ожидать. Она сказала, что есть две новости, плохая и хорошая. Плохая — что российский суд может квалифицировать это как угодно, в том числе посадить меня в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Хорошая — что, скорее всего, никому не надо делать из меня очередную героическую жертву, а надо просто выдавить из страны, иначе бы не стали любезно меня предупреждать по федеральному каналу. Так что я предполагала прочитать 21 января лекцию в Казани, чтобы выполнить свои обязательства перед аудиторией, а потом улететь: лекция в Москве 3 февраля к тому моменту уже отменилась из-за множества поступивших угроз. Но вечером 20 января лекция в Казани отменилась тоже, так что 21-го числа я и улетела.

— Как вы себя ощущаете морально? Наверное, сейчас вам очень непросто.

— В психологии стресса принято считать, что реакция на опасность проходит несколько стадий. Сначала включается ориентировочный рефлекс, когда мы замираем на короткое время и пытаемся понять, что произошло и представляет ли оно угрозу. Потом начинается хаотическая активность — животное прикидывает, может ли оно убежать или подраться, пытается всё это сделать. Если ни то, ни другое не получается, то начинается стадия замирания. Животное прикидывается дохлым, впадает в ступор. В ходе развития стрессовой реакции люди и животные проходят все эти стадии, но существуют как межвидовые, так и индивидуальные отличия в том, какие стадии в большей степени проявлены.

Пока что я как под наркозом, мало рефлексирую, много барахтаюсь.

— Расскажите про отмены презентаций новой книги. Как это было для вас?

— Это еще декабрьская часть моей скорбной истории! Когда выходит новая книжка, то принято встречаться с людьми, чтобы про нее рассказывать и раздавать автографы. Мы успели это сделать в Питере и в Нижнем и еще в Подмосковье, на книжном фестивале в Переделкино. А основная презентация в Москве должна была проходить в «Читай-городе», и они получили много комментариев от возмущенной общественности. В результате сначала «Читай-город» написал в своем «ВКонтакте», что они всё отменяют, потому что прислушались к дорогим читателям, но потом поняли, что это не очень корректно звучит, и изменили свою публичную версию на то, что поступали угрозы, и они отменили мероприятие ради безопасности.

— Вы на них за это не обижаетесь?

— Нет, что вы. Я вообще всё это время бесконечно убеждалась, как много в России хороших и отважных людей, как мне бесконечно повезло с организаторами всех моих мероприятий. Они все были в курсе, я предупреждала, что работа со мной привлекает к ним пристальное внимание z-общественности, и тем не менее они продолжали это делать, пока было возможно. Книжный рынок России до сих пор изо всех сил сопротивляется всеобщему одичанию. «Читай-город» относится к тому же холдингу, что и издательство «АСТ-Эксмо», и они много делают для сохранения свободы мысли в стране, в том числе издают всяких неблагонадежных людей, ничего особенно не цензурируя, до тех пор, пока это не становится совсем опасным. Я уверена, что, когда и если хорошие времена наступят, мы с «Читай-городом» еще будем счастливо проводить презентации новых книг.

— Я смотрела стрим для «Новой газеты», и там вы сказали, что планируете организовывать подпольные презентации. Непонятно, было ли это шутя или всерьез. Такие презентации были?

— Подпольных презентаций не было. Когда в декабре был медийный скандал, мы всё поставили на паузу, а теперь вот она оказалась неопределенно долгой.

— А вы планируете читать лекции в Грузии?

— Да, я думаю, что это возможно. У меня уже была лекция в Тбилиси в августе 2023 года, благотворительная, в помощь украинским беженцам. Мы тогда собрали довольно большой зал, полагаю, что и дальше будет получаться так делать.

— Вы в одном интервью сказали, что озверело у нас не общество, а государство. Поменялось ли ваше мнение на этот счет? Вы сами отметили, что жалоб от Z-настроенных граждан было много.

— Общество представляет собой гауссиану — всегда есть молчаливое большинство и есть краешки, по нашей системе координат, хороших и плохих. Эти краешки обычно бывают более заметными и буйными. Социологические опросы говорят, что провоенное, милитаристское ядро составляет порядка 10–15% от граждан России. Это немного, но среди них есть люди мотивированные, которых хорошо видно и слышно.

В той истории с Луговым, например, подавляющее большинство сообщений мне были доброжелательными, с поддержкой и сочувствием. Прямых угроз я получила очень мало, и это быстро утихло. Собственно, это одна из причин, по которой я оставалась в России. Я думаю, что хорошо пытаться сохранять человеческий облик, островки нормальности и искры надежды, оставаться в здравом уме, потому что он пригодится, когда всё это закончится и надо будет восстанавливать нормальную жизнь.

— Какие у вас сейчас планы? Может быть, уже получилось понять, что вы будете делать дальше?

— Я пока еще в растерянности. Предполагаю, что в ближайшие пару лет мы будем в Грузии, потому что тут отец Елизаветы, а потом подумаем, есть ли еще какие-то возможности. Детство — важный период, потому что оно позволяет в совершенстве осваивать языки. С этой точки зрения стоило бы подумать об англоязычной стране, если не будет возможности вернуться в русскоязычную страну Россию, где я хотела и планировала растить ребенка, когда задумывала его завести, до войны.

— Каким оно будет, если починится?

— Во-первых, оно остановит боевые действия, а во-вторых, выпустит политзаключенных и перестанет репрессировать людей. Когда будут на свободе Скочиленко и Беркович, Яшин и Навальный, тогда можно будет думать о возвращении.

— Наверное, странно пока что вас спрашивать о ваших ощущениях в эмиграции?

— По крайней мере, тут довольно тепло и вкусно. И к вопросу о том, что общество не озверело: я сегодня весь день занимаюсь только тем, что разгребаю сообщения; их десятки в телеграме, в почте, сотни сообщений в фейсбуке, в инстаграме, и они все поддерживающие. Совершенно незнакомые люди пишут, что если мне в Тбилиси что-нибудь нужно, то они помогут и подскажут. За день поступило штук тридцать предложений о том, чтобы лекции прочитать в разных точках Грузии и мира. Русскоязычная диаспора-то огромная и за два года уже везде обжилась.

Вообще мне повезло, что вся эта история случилась сейчас, а не в конце 2022 года, когда у меня только родился ребенок. Потому что уезжать с ребенком, которому год и три, сильно проще, чем с ребенком, которому два месяца. Елизавета уже вполне коммуникабельна, ей интересно читать книжки, она уже знакома со своим папой и охотно соглашается с ним посидеть, ест любую еду. Я уже адаптировалась к материнству, так что адаптироваться к эмиграции будет значительно проще.

Вероника Нейфах