— Двадцатого декабря в телеграм-канале «Идите лесом» появилось заявление на основании ответа армянской прокуратуры о том, что Дмитрий Сетраков всё-таки был похищен, а не депортирован из Армении в Россию. Почему РФ решила потратить столько ресурсов ради поимки одного дезертира? Неужели российские власти отслеживают каждого и готовы преследовать людей даже в другом государстве?

— Честно говоря, непонятно, в чем причина. Он, действительно, обычный мобилизованный, ничем не выделяющийся, в отличие от, например, фэсэошника, которого Казахстан выдал России в прошлом году. Тогда было понятно, Федеральная служба охраны (ФСО) — это особый случай.

Но кейс Дмитрия Сетракова — скорее просто стечение обстоятельств. Вряд ли это охота на конкретного человека. Специально в Армению за ним, я думаю, никто не приезжал. Вероятнее всего, его похитили люди, которые дислоцированы в Армении на одной из военных баз РФ в Гюмри или в Ереване. Разумеется, это незаконно.

— Может быть, это показательный процесс?

— Я бы не торопился с выводами. Если мы увидим еще две-три такие истории, то да, можно будет говорить про тенденцию показательного запугивания людей. Но пока кажется, что это просто отдельный вопиющий случай.

— Были ли в 2023 году другие подобные попытки РФ вернуть бежавших дезертиров? Какие вообще у России для этого есть возможности?

— Насколько мы [проект «Идите лесом»] знаем, подобных кейсов больше не было. Что касается возможностей, у России есть правовые рычаги: объявить человека в международный розыск по статье о дезертирстве (ст. 338 УК РФ) и потребовать его экстрадиции, так как он совершил преступление на родине. Таким образом нескольких человек экстрадировали из Кыргызстана, но это были политические активисты, не наши подопечные. Мы никого в Кыргызстан, как и в Беларусь, не вывозили, поскольку изначально было понятно, что это рискованные направления.

— А Кыргызстан почему?

— Потому что политический режим там очень близок режиму Путина. Было несколько случаев, когда Кыргызстан выдавал российских политических активистов. Мы не хотели рисковать.

— После похищения Сетракова считаете ли вы, что Армения — безопасная страна?

— Это открытый для нас вопрос. Безусловно, и наша команда, и люди, которых мы вывезли, в частности, в Армению, встревожены. Пока что мы рекомендовали всем не ездить в Гюмри, так как там шанс наткнуться на российского военного очень велик: это небольшой город, в котором находится крупная военная база РФ. Но ситуация не настолько тревожная, чтобы мы сказали нашим клиентам поскорее уезжать. Пока кажется, что это [кейс Сетракова. — Прим. ред.] отдельный вопиющий случай и Армения всё еще достаточно безопасная страна.

Для людей без загранпаспорта остается не так много вариантов помимо Армении. Разве что Казахстан, власти которого не слишком охотно идут навстречу Москве. В случае отъезда в Казахстан мы очень советуем до пересечения границы связываться с правозащитниками — например, с нами, потому что если соблюдать определенные правила, то никто из Казахстана вас не выдаст.

— А какая ситуация с другими безвизовыми странами — Грузией и Сербией?

— В Грузию нужен загранпаспорт. Недавно там произошла странная история: пропал активист Рафаил Шепелев, который зачем-то сам приехал из Тбилиси к российскому погранпосту, после чего оказался в России в СИЗО. Что произошло, до конца непонятно: возможно, его как-то туда заманили. Тем не менее Грузия — тоже безопасная страна, пока не было ни одного случая выдачи или похищения. Я сам нахожусь в Грузии, будучи в федеральном розыске.

С Сербией, куда тоже нужен загранник, у России нет общей границы, мы туда не вывозили. Но кажется, что эта страна небезопасная, слишком уж лояльна она России. Плюс там были уже случаи, когда людям не продлевали ВНЖ или отказывали во въезде явно по политическим причинам.

— Скольким людям вам уже удалось помочь?

— С сентября 2022 года по декабрь этого года у нас получили помощь 21 327 человек. И это количество всё время растет, потому что каждый день обращаются в среднем 40–50 человек. Но нужно учитывать, что со многими из них мы просто провели консультацию (юридическую или психологическую), а помогла она им или нет, мы не всегда знаем.

— Сколько людей вам удалось вывезти из России? И есть ли среди бежавших те, кто потом вернулся обратно?

— С начала войны с нашей помощью дезертировали больше 400 человек. Но не все из них уехали. Примерно 25%, даже будучи дезертирами и в розыске, приняли решение остаться в России. Кто-то боится пересечения границы, кто-то не понимает, на что жить за рубежом. Эти люди, конечно, переезжают с постоянного места жительства, но остаются внутри страны.

У нас пока что был всего один случай, когда человека, которому мы помогали дезертировать, задержали в процессе на территории РФ.

По ним его полиция и опознала, после чего его доставили в часть, и связь с ним пропала.

Вернулся ли кто-то из тех, кому мы помогали сбежать, я не знаю. Если кто-то и принял такое решение, нам об этом он не сообщил.

— Были ли в 2023 году случаи, когда вам удалось вывезти людей в страны ЕС? Могут ли там принять человека без визы, но не желающего воевать?

— Да, вывозили, но, опять-таки, транзитом через Казахстан или Армению. Случаев, когда у человека была открытая шенгенская виза, у нас не было, а рассказывать про нелегальный переход границы я не могу. Но есть несколько кейсов получения политубежища. К сожалению, дезертирам добиться его гораздо сложнее, чем политическим активистам.

— Это же, наверное, касается и гуманитарных виз? Насколько этот вопрос актуален для тех, кто обращается к вам?

— Да, это в первую очередь касается обратившихся к нам дезертиров. Получить гуманитарную визу дезертиру так же сложно, как и политубежище. Мы оказались в странной ситуации, когда для этого хватает какой-нибудь фотографии с митинга 2015 года, а факта открытого уголовного дела и объявления в федеральный розыск за самовольное оставление части зачастую недостаточно. Мы давно бьемся с европейской бюрократией на эту тему:

Но пока воз и ныне там.

— А вообще число желающих дезертировать как-то меняется?

— Оно постепенно растет. Если в апреле 2023 года всего 3% обращений к нам были связаны с запросами на помощь в дезертирстве, то в октябре таких обращений было уже 18% (218 обращений из 1197).

Это максимум. Конечно, не все в итоге решились и не все смогли, но запрос был именно такой. Для нас это гораздо большая нагрузка, потому что одно дело — проконсультировать человека по его ситуации, и совсем другое — помочь в дезертирстве и пересечении границы.

— С чем вы связываете рост подобных обращений?

— Есть несколько факторов. Во-первых, поддержка войны в целом никогда не была так высока, как нас хотела в этом уверить пропаганда. В начале войны, конечно, патриотического угара было больше, но сейчас уже больше усталости, разочарования, плюс цены растут, жены мобилизованных начинают протестовать. Когда выяснилось, что не будет ротации для мобилизованных, люди совсем отчаялись и уже готовы пойти даже на такие крайние меры, как дезертирство.

Во-вторых, есть кадровые офицеры, которые не хотят воевать с Украиной, но не могут уволиться в запас, поэтому они тоже принимают решение дезертировать.

В-третьих, есть контрактники, которые по глупости или в надежде заработать подписали контракт. Им обещали, что они будут служить в тылу и только несколько месяцев, на деле же их сразу отправили на фронт, а контракт оказался бессрочным.

— Во время этого осеннего призыва было много сообщений о том, что мужчин хватали на улицах, в общественных местах и одним днем отправляли на сборный пункт. Как много к вам поступило обращений во время осеннего призыва и скольким людям удалось помочь, а скольким — нет?

— За октябрь и ноябрь 2023 года обращений от призывников было очень много — больше, чем от мобилизованных и контрактников. В общей сложности мы помогли 2135 срочникам за тот период.

Мы зафиксировали 73 облавы, в основном в Москве, но я думаю, просто потому что в столице про нас знает больше людей. Наверняка облавы были и в других городах.

Много вопиющих случаев: и избиения, и незаконные призывы одним днем, и облавы, невзирая на отсрочки по учебе или по болезни. За людьми приходили даже на пары в МГУ. Как мне кажется, всё это свидетельствует о том, что людей [в армии] сильно не хватает. Целевых показателей ни по призыву (130 тысяч), ни по привлечению контрактников (400 тысяч) достичь не получается. Поэтому власть идет на всё, кроме новой мобилизации.

— Выходит, сейчас в столице уже не стараются создать видимость, что войны нет? Ведь многие считают, что «Москву трогать не будут».

— Мне кажется, что мысль, что в Москве не тронут, — это защитный механизм. Очень тяжело и страшно поверить в реальность, где тебя могут просто схватить на улице, и через две недели ты окажешься на фронте, потому что тебя заставят насильно подписать контракт. Гораздо проще уходить в отрицание и говорить: «Не верю, вы всё врете».

— Видимо, в 2024-м РФ планирует набрать еще около 400 тысяч контрактников, в частности за счет должников по алиментам, так как «патриоты закончились». В одном из интервью вы говорили, что точно не будете помогать сидящим в тюрьме. А как насчет должников по алиментам?

— Не совсем так. У нас просто было два обращения еще из тюрьмы, когда люди писали: «Давайте я завербуюсь в ЧВК «Вагнер», а вы мне потом поможете оттуда дезертировать». Таким людям мы, конечно, отказывали, потому что не помогаем сбегать из российской тюрьмы. Если бы к нам обратился действующий наемник из ЧВК «Вагнер» или из другой структуры, мы бы уже стали рассматривать каждый случай в отдельности. То есть у нас нет принципиальной позиции, что если заключенный, то до свидания.

Должники по алиментам к нам пока не обращались, но всё-таки для нас ключевой вопрос — хочет человек стрелять в украинцев или нет. Конечно, мы не приветствуем неуплату алиментов, но если человек не хочет воевать, то мы поможем. Пусть хотя бы на одного солдата в российской армии будет меньше. Это наш вклад в то, чтобы приблизить конец этой войны.