СИЗО: праздничная свекла

Свой первый тюремный Новый год белорусская журналистка Ольга Класковская встречала в СИЗО № 1 Минска на улице Володарского. Заканчивался 2020 год, и многие минчане еще выходили на улицы, носили бело-красно-белые значки и ленты, зажигали свечи в окнах и договаривались отметить наступление следующего года, который, конечно, принесет перемены, в 23:34 — это номер статьи административного кодекса, по которой десятки тысяч белорусов после начала протестов успели отсидеть 15 суток. А многие уже сидели по уголовным статьям.

— Я сидела в одной камере с Викой Кульшой, тоже политзаключенной, — вспоминает Ольга. — И в 23:34 под стенами «Володарки» началось что-то вроде салюта. Потом ребята с улицы начали кричать: «Жыве Беларусь!» Мы с Викой подбежали к окну — конечно, мы ничего не могли увидеть, но были очень растроганы. Я плакала, Вика с трудом сдерживала слезы. Мы испытывали внутренний подъем, мы были счастливы, что люди помнят, поддерживают нас и не побоялись прийти поздравить политзаключенных. Потом из камер тоже начали кричать: «Жыве Беларусь!» А в камере напротив, как я потом узнала, сидела Наташа Херше (гражданка Швейцарии, одна из первых осужденных за протесты 2020 года. — Прим. ред.).

Тогда, после этой импровизированной переклички, я впервые поняла, как нас, политзаключенных, много в тюрьме.

Следующий Новый год Ольга должна была провести в женской колонии в Гомеле, но незадолго до этого против нее возбудили новое уголовное дело и вывезли из зоны снова в СИЗО. Этапировали через всю Беларусь, провезли по нескольким тюрьмам. Ольга говорит, что это было даже полезно: там, на пересылках, она узнавала от других политзаключенных последние новости. В итоге 31 декабря она оказалась в брестском СИЗО. Тюремщики предупредили: никаких празднований, никакого шума, отбой в 22.00. Праздничными были разве что несколько ложек резаной вареной свеклы на ужин, заправленной то ли сметаной, то ли майонезом: девушки в камере тут же назвали это варево «селедкой под шубой, только без селедки». Но чтобы заключенные не расслаблялись, именно в новогоднюю ночь в том брестском СИЗО на девушку из соседней камеры составили рапорт за то, что она после отбоя читала книгу.

— В Новый год особенно сильно хочется к семье, — говорит Оля. — Мы не праздновали, не веселились, каждая погрузилась в свои мысли о доме. Наоборот, было тихо и грустно. Годом раньше мы всё еще были уверены в том, что не будем сидеть свои сроки. А в конце 2021 года уже было ясно, что будем сидеть «до звонка».

ИВС: два мандарина накануне ада 

Андрей Шарендо, брестский активист, был задержан 29 декабря 2020 года. Ему присудили 15 суток ареста и отправили в изолятор временного содержания. К слову, если в СИЗО у заключенных есть хотя бы передачи и «отоварка», то в ИВС не положено ничего. Брестский ИВС — это полуподвальное помещение, в котором находится полтора десятка камер. Андрея посадили в худшую камеру — самую холодную и темную. В камере он был один.

— В тот год в конце декабря сильно похолодало, — говорит Андрей. — Я помню, что влез на второй ярус нар, свернулся калачиком и пытался согреться. В ИВС не положены ни матрацы, ни одеяла, а температура в камере была близкой к нулю. Единственное, чем запомнился этот Новый год — холодом. Правда, тогда некоторые сотрудники нам еще сочувствовали. И где-то за 15 минут до полуночи (время я определил, потому что на улице начали запускать фейерверки) открылась «кормушка», сотрудник ИВС сказал: «Шарендо, с Новым годом!» — и из кормушки выкатились два маленьких мандарина. Я нюхал эти мандарины, я даже съел их не сразу — этот запах хоть чуть-чуть напоминал про Новый год. И я надеялся, что следующий год будет победным для нас. Но было скверное предчувствие, будто что-то должно произойти. А через три дня в такую же холодную ночь я услышал в полудреме голос жены Полины. До утра я думал, что мне это просто приснилось. А утром узнал, что она тоже здесь, и понял, что начинается ад.

С тех пор Андрей и Полина больше не виделись. Полине Шарендо-Панасюк вынесли уже третий приговор. Сначала — два года, потом — еще два раза по году. А весной в отношении Андрея тоже возбудили уголовное дело и отправили до суда под домашний арест. Но в суд он не явился: бежал с двумя детьми, чтобы хотя бы они не попали в лапы режима после ареста обоих родителей, нелегально переходил по болотам белорусско-литовскую границу, просил убежища в Литве. Та новогодняя надежда, сказал он, теперь сменилась постоянным ожиданием новостей о Полине. И хороших новостей за три года еще не было.

Домашний арест: один дома

Илья Салей — адвокат Виктора Бабарико и Марии Колесниковой, юрист предвыборного штаба Бабарико. 9 сентября 2020 года он был задержан (в тот же день задержали и Колесникову). Илью отправили в СИЗО № 1 Минска. Он один из участников встречи Лукашенко с политзаключенными. Вскоре после этого меру пресечения заменили на домашний арест. И в Новый год Илья оказался совершенно один в пустой квартире, с запретом любого общения с миром. Кстати, удивительная особенность домашнего ареста: заключенным в СИЗО разрешены прогулки раз в день, а под домашним арестом — запрещены. В СИЗО разрешена переписка, а под домашним арестом — нет. То есть горячая вода и отсутствие подъема-отбоя, но изоляция похлеще тюремной.

— Ко мне имели доступ только адвокаты, — вспоминает Илья. — Они и продукты привозили, и мусор выносили: под домашним арестом даже выход к мусоропроводу запрещен. Удивительная, конечно, эта власть: все они так любят упрекать нас в том, что, мол, государство нас выкормило-выучило, образование нам дало, а мы, твари неблагодарные, посмели в выборах участвовать. При этом вынуждать высококвалифицированного человека выносить мусор арестованного клиента, приносить ему продукты, служить почтальоном — это, с точки зрения властей, совершенно нормально.

Мое окно выходило на оживленную улицу, и я смотрел, как люди гуляют, как времена года меняются. А у меня ничего не происходило. А 31 декабря я с технической точки зрения попытался соблюсти все наши ритуалы: сделал себе бутерброды и салат, включил «Один дома» и «Иронию судьбы». А в 23:34 город зашумел. Из всех окон понеслось: «У-хо-ди!» И атмосфера сразу стала прекрасной. До полуночи стоял шум за окнами. А еще я знал, что внизу, в ближайшем баре, собрались мои друзья и близкие. Они не могли встречать Новый год со мной, но постарались хотя бы географически оказаться как можно ближе. В 00.05 я лег спать, потому что сидеть в одиночестве и смотреть телевизор не видел смысла.

Женская колония: скандальные снежинки 

Колония — это уже устойчивая жизнь. В ИВС проводят сутки, максимум — пару месяцев, в СИЗО можно провести год, а в колонию «заезжают» уже на долгое время — до конца срока. Если, конечно, в крытую тюрьму не переведут. Ася Булыбенко, осужденная по «делу студентов», 2022 год встречала в женской колонии № 4 в Гомеле. В колонии был даже концерт художественной самодеятельности. Но политических заключенных туда не пустили.

— Я ходила к начальнице отряда и просила разрешить мне пойти на тот концерт, — говорит Ася, — чтобы хотя бы попытаться создать себе новогоднее настроение. Но она не разрешила. Все отряды украшали самодельными гирляндами и снежинками. Некоторые начальники отрядов даже предоставляли заключенным что-то из запасов для украшения. Правда, в наш Новый год случился большой скандал из-за бело-красных снежинок. Начальник колонии ходил по отрядам и требовал это всё снимать. Я хорошо запомнила эмоции осужденных, которые сидят много лет. Они давным-давно делали эти игрушки и искренне не могли понять: а что не так? Долгие годы украшали этими игрушками, снежинками отряды, и вдруг это становится запрещенным.

В новогоднюю ночь в гомельской колонии разрешается лечь спать в час ночи. Все там что-то готовят: в Новый год осужденным разрешается есть прямо в секции и даже в ПВР (так в колонии называют комнату с телевизором, расшифровывается как «правила внутреннего распорядка», именно туда заключенных водят смотреть пропагандистские фильмы и программы). Асю накануне Нового года перевели в другой отряд. Она еще не обзавелась своей компанией и провела вечер одна. Купила тортик в «отоварке» и села писать маме письмо. Ровно в 23:34 она написала маме: «С Новым годом!» Вот и весь праздник.

А потом два дня был разрешен тихий час. Осужденные, которые сидят давно, рассказывали, что когда-то по выходным в колонии был тихий час, но его отменили. Это же колония, там ты ничего не выбираешь: велено лечь спать — ложишься спать. Приказано построиться — строишься. Так вот, в те времена, когда в выходные был тихий час, контролеры следили, кто спит, а кто ходит. Многим, конечно, нравилось, что можно в выходной день прилечь, но многие предпочли бы в это время писать письма домой или пить чай. И в результате тихий час отменили. А еще нам на первые три дня января вместо нормальных выходных поставили генеральную уборку, хотя по правилам она проводится раз в неделю. И мы три дня «генералили» отряды.

Мужская колония: кока-кольное богатство 

Для кого-то Бобруйск — это мем. Для IT-инженера из Гродно Алексея Головкина это город, где он отбывал срок в колонии № 2, которую в народе называют просто «Бобры». Алексей — один из первых, кто оказался в тюрьме за участие в августовских протестах 2020 года. Свои три года он отсидел полностью. «На Бобрах», говорит Алексей, политзаключенных, в отличие от женской колонии Гомеля, от новогоднего концерта художественной самодеятельности не отлучали:

— Зеков водили в клуб на концерт по очереди. В 12 часов дня — один отряд, в два часа — следующий отряд. И так по кругу несколько дней, пока все отряды не отметятся.

Бобруйская зона большая, и там сидит много талантливых людей: и музыканты, и певцы. Так что эти концерты даже интересно послушать. И нам, политическим, не запрещали посещать новогодний концерт.

31 декабря, как рассказал Алексей, все осужденные начинают с утра бегать как ненормальные и нарезать салаты и торты. И хотя торт можно купить в «отоварке», они предпочитают делать это самостоятельно. Готовят группками: понятное дело, если в отряде больше ста человек, то не делается один огромный стол, а небольшие группы по три-пять человек, которые общаются между собой, сооружают себе свой собственный новогодний столик.

Самый «элитный» напиток в новогоднюю ночь — это кока-кола. Если человек может себе позволить кока-колу — значит, он зажиточный. У него или посылки хорошие, или «отоварка» разрешена на пять «базовых». (Базовая величина — единица, установленная белорусским правительством 20 лет назад вместо понятия «минимальная зарплата». В ней исчисляются пособия, пенсии, штрафы. Базовая величина сейчас составляет 37 белорусских рублей — 10,7 евро). Кто не может позволить себе кока-колу — те обходятся напитками попроще: главное, чтобы шипели. И, конечно, крепкий чай вместо водки.

— Кроме того, до 31 декабря в обязательном порядке зону нужно украшать. Администрация выдает инвентарь: всякие елки, игрушки, плакаты, дождики, и вся зона начинает создавать праздничную атмосферу. А кто недостаточно праздничную атмосферу создал, тот может попасть в ШИЗО. Праздник из-под палки — это наш старый добрый подход. Отбой сдвигают до часа ночи. А подъем всё равно в шесть. Проверка, построение — всё как обычно. Но зато 1 января можно не идти на завтрак. После проверки можно до самого обеда лежать на своем спальном месте. А еще администрация ходит по отрядам, в последний раз даже какой-то генерал приезжал, ходил с ними и говорил: «Ну, мужики, поздравляю». А настроение у всех довольно скверное: в Новый год все вспоминают о доме.

Строгий режим: звук открывающейся кормушки — это опасность

Брестский блогер Александр Кабанов, автор ютуб-канала «Народный репортер», августовских протестов 2020 года не увидел: его арестовали еще в июне, за два месяца до их начала. Приговорили к трем годам лишения свободы, и срок он отбыл полностью. Но в колонии отметить Новый год ему не довелось: очень быстро Александра перевели на строгий режим, в крытую тюрьму Могилева.

— Свой первый тюремный Новый год я встречал еще в СИЗО на Володарского. Знаете, есть неадекватные люди в ДИН (департамент исполнения наказаний МВД Беларуси. — Прим. ред.). Они утроили в Новый год проверку СИЗО. И всё было очень жестко: отбой в десять, никаких телевизоров и прочих послаблений. Правда, родственники передали заключенным много продуктов, и мы заранее отложили те, что для новогоднего стола. Нас в камере было 12 человек, и мы приготовили пять тортов. Коржи, сгущенка, фрукты, шоколад мы растапливали. Дня два-три мы вообще не брали «положняковую» еду и доедали свой новогодний стол.

За следующий год Александр Кабанов успел побывать в новополоцкой колонии, где провел полгода в ПКТ (помещение камерного типа, в народе называемое «бур» — барак усиленного режима) «за систематические нарушения», после чего ему изменили режим на строгий и за две недели до Нового года этапировали в могилевскую тюрьму, «крытку». По сравнению с «крыткой» прошлый Новый год в СИЗО с продуктовыми передачами казался роскошью: на строгом режиме передачи от родственников запрещены вообще. Лишь раз в год разрешена двухкилограммовая бандероль, но все заключенные строгого режима просят родных присылать только сигареты на все два килограмма.

Там ведь есть умельцы. Так что 31 декабря мы с сокамерниками просто поздравили друг друга и легли спать в десять вечера. Впрочем, одна маленькая радость всё же была: перед Новым годом цензор пропустил аж семь открыток. Я очень надеялся, что, может быть, теперь и письма начнут пропускать, но этого не произошло. Никаких сентиментальных мыслей о доме, о свободе там никто не допускает: нельзя расслабляться. Нужно понимать, что там ты можешь остаться надолго. На строгом режиме особенная обстановка: всё, даже звуки и запахи, не располагает к сантиментам. Там ты всё время настороже, всё время ждешь подвоха. Любой скрип двери в камеру, любой звук открывающейся кормушки заставляют всех встрепенуться: что происходит, за кем пришли? Любое движение «на продоле» (в коридоре. — Прим. ред.) — это признак опасности. Я сидел среди уголовных с очень большими сроками. Для них срок три года — это вообще не срок. У них 18, 20 лет. Если человек попал в строгую тюрьму, то не светит ни УДО, ни амнистия. Так что там сидят реалисты.

Испытано на себе 

Вспоминая свой собственный Новый год в СИЗО КГБ, я в первую очередь думаю о том, как же нам тогда повезло, что 31 декабря пришлось на пятницу. Пятница в СИЗО КГБ — «помывочный» день, и всех заключенных ведут в душ. Это счастье, о котором заключенный мечтает всю следующую неделю.

Весь день мы цитировали фразу из «Иронии судьбы»: «У нас с друзьями есть традиция: 31 декабря мы ходим в баню». А еще сооружали нехитрый стол. Телевизора в камере не было, наручные часы в СИЗО КГБ запрещены, так что мы находились вне времени и, как слепые, от подъема до отбоя ориентировались по звукам:

Помню, как сваливали в кучу продукты из передач и решали, какое новогоднее блюдо из этого можно соорудить. В итоге запихивали в чернослив кусочки сыра и чеснока. Казалось, что это будет несусветная гадость, но было неожиданно вкусно. Вообще всё, что не «положняковое», в тюрьме всегда необычайно вкусно.

А после отбоя где-то за стенами камеры зашуршали пакеты. Это означало, что сейчас, возможно, кого-то освобождают. И мы начали чокаться железными кружками с фантой и поздравлять друг друга и кого-то неизвестного, шуршащего пакетами за дверью.

А потом, ночью, мы решили, что просто находимся в путешествии. Стук кормушек — это стук колес, камера похожа на купе поезда, и мы просто едем, но скоро обязательно выйдем из вагона. И, конечно, загадывали желание. Все — одно и то же, общее. Спустя десятилетие новые политзаключенные загадывали то же желание.

Но оно всё равно не сбылось.