Удочеренная собственным отцом

Лиане родилась 7 августа 1923 года как дочь эмигрантов из России — дирижера и композитора Виктора Васильева и оперной певицы и преподавательницы пения Екатерины Васильевой, урожденной Евсеенко. Однако о рождении девочки по имени Lianna Wassiljeff сообщил не Виктор Васильев, а предприниматель Генри Берковиц. Жили они тогда по адресу Луитпольдштрассе, дом 42, и уже тогда мужем Екатерины был именно Берковиц.

Он же являлся отцом Лиане, а Васильев был первым мужем Екатерины. Как писала мемуаристка Вера Лурье, которая была близко знакома с семьей Берковиц, их брак распался после того, как он не вернулся в тогдашнюю Россию из турне по США и не предупредил Екатерину об этом (сама Васильева позднее давала другую версию своего отъезда). Вот что писала Лурье — хотя ее воспоминаниям, как и любым другим, доверять следует с известной осторожностью:

Антисемитскому пассажу можно верить, можно не верить, но по поводу последнего высказывания сомнений нет, ибо это не единственное свидетельство подобного рода. Сохранились письма, в которых Лиане жалуется на отношения с мамой. «Ты не можешь себе представить, сколько нервов каждый день я теряю с моей старухой [дословно: старой дамой], меня тошнит от этого», — писала Берковиц по-немецки своему возлюбленному Фридриху Ремеру в 1941 году.

Впрочем, письма к матери, которые будут процитированы ниже, дают понять, что с определенного момента Лиане изменила отношение к маме.

А вот другой факт: отцом Лиане был записан Васильев. Почему? Вероятно, чтобы оградить ребенка от официально еврейского происхождения. Это кажется немного странным — слишком большая предусмотрительность для сравнительно спокойного 1923-го, но иного объяснения нет. Как бы то ни было, примерно десять лет спустя Генри Берковиц удочерил собственную дочь официально — в марте 1933 года суд в Риге (у Берковица был латвийский паспорт) утвердил процедуру, а в октябре того же года это было внесено в немецкое свидетельство о рождении девочки.

Судьба Виктора Васильева осталась неизвестной: как заявила сама Лиане на допросе в гестапо в 1942 году, ее «официальный» отец умер по дороге в США (или оттуда?), и она его никогда не видела и лично не знала. Но никаких документальных подтверждений об участи Васильева нет. Скорее всего, дело в том, что его имя и фамилия слишком широко распространены, и установить, что с ним произошло, фактически невозможно.

Коротко об имени девочки: ее записали Лианной, но эту форму она сама никогда не использовала, сменив ее в 1930-х на более короткое и более привычное немецкому уху имя Лиане.

Как рассказала Екатерина Васильева через пять лет после окончания войны, они с Генри Берковицем сбежали в 1923 году из большевистской России, спасаясь от преследования: ее муж был якобы приговорен советской властью к расстрелу (подтверждений этому нет).

Еще одна цитата из воспоминаний Веры Лурье:

Генри Берковиц быстро обосновался в Берлине как маклер, домовладелец и домоправитель. Семья Генри часто меняла место жительства, что для Берлина той поры было также довольно типичным. Известны минимум пять адресов, по которым они были зарегистрированы, а также сохранилась визитная карточка Лиане с адресом Нибурштрассе, 10, — но в каком году карточка была отпечатана, неизвестно. С конца 1930-х до своего ареста в сентябре 1942 года Лиане жила с мамой по адресу: площадь Виктории-Луизы, дом 1. Именно на этом доме висит мемориальная табличка, рассказывающая о Лиане.

Более 15 лет Екатерина и Генри прожили в гражданском браке — они поженились только 8 декабря 1938 года в Берлине, а уже 26 июля следующего года брак был расторгнут в Риге. Развод был инициирован Екатериной, которая заявила, что семейная жизнь настолько себя исчерпала, что далее брак продолжаться не может. Но в 1950 году Васильева рассказала, что была вынуждена подать на развод с мужем-евреем, чтобы иметь право остаться в Германии (в то, что это могло произойти в 1939 году, верится полностью, в отличие от истории с отцом Лиане). Генри Берковиц продолжал обеспечивать Екатерину и дочь, а впоследствии эмигрировал в Великобританию. Там Берковиц снова женился, и как раз его вторая жена Лизелотте в 1981 году, через два года после смерти самого Генри, передала письма Лиане, написанные ею в тюрьме, в израильский мемориал Яд ва-Шем.

Война, голод, ложь, гестапо: листовки о «постоянной выставке»

Лиане училась в нескольких берлинских школах, а также, как уже упоминалось выше, в Швейцарии. Ее последним местом обучения была частная подготовительная школа доктора Хайля на Аугсбургерштрассе, дом 50. Там учеников и учениц готовили к выпускным экзаменам. Именно там Лиане познакомилась со своими будущими друзьями, в том числе с с Фридрихом Ремером, с которым впоследствии обручилась и от которого забеременела.

Учились они во вторую смену, и большинство одноклассников и одноклассниц Лиане утром и днем работали — но сама Берковиц нет. В той же тюремной карточке указано: «Ученица, с Пасхи 1942 года больше не ходит в школу». Так ли это было на самом деле, неизвестно. Возможно, она хотела лучше подготовиться к поступлению в университет (Лиане собиралась изучать естественные науки), а может, это было связано с тем, что с июня 1942 года она была беременна.

Снова мемуары Веры Лурье:

А вот что рассказала Екатерина Васильева в 1950-м.

Харро Шульце-Бойзен — антифашист, противник нацизма, немецкий агент советской разведки. Именно вокруг него собиралась молодежь, включая Берковиц и Ремера. Шульце-Бойзен был арестован в июле 1942 года и через несколько месяцев казнен.

Лиане Берковиц также интересовалась всем, что происходило в СССР, поскольку это было частью ее личной истории. Лиане, как утверждает ее биограф Йоханнес Тухель, неоднократно выступала против тотального осуждения, содержавшегося в нацистской пропаганде, которая приравнивала Россию к большевистскому Советскому Союзу.

В мае 1942 года в Берлине открылась антикоммунистическая пропагандистская выставка «Советский рай» (Das Sowjet-Paradies), ее целью было представить СССР как варварское, нищее и опасное для Европы государство. Около 20 человек из кружка Шульце-Бойзена приняли участие в смелой, но рискованной акции — в ночь на 18 мая 1942 года они по всему Берлину расклеили листовки с текстом:

Постоянная выставка.
Нацистский рай.
Война, голод, ложь, гестапо.
Сколько еще [это будет продолжаться]?

Акция не была спонтанной — ее надо было подготовить. Требовалось отпечатать и намазать клеем листовки, определить места, где их следует размещать (в числе прочих был выбран квартал рядом с улицами Курфюрстендамм и Уландштрассе, и именно там работали Лиане и ее единомышленник Отто Гольнов — они изображали влюбленную парочку). Шульце-Бойзен как инициатор акции хотел показать населению Берлина, что есть и те, кто не согласен с нацистами, кто думает иначе.

Кампания с листовками не имела большого эффекта, но она вызвала большие волнения среди нацистского руководства. Из-за этой и других акций Главное управление имперской безопасности (РСХА) сформировало Особую комиссию по делу «Красной капеллы». Гестапо удалось раскрыть целый ряд берлинских кружков Сопротивления. До конца года были арестованы более ста человек, в том числе почти все друзья и знакомые Лиане Берковиц.

«Дело, в которое я попала по невнимательности». Тюрьма

Сама Лианe, находившаяся на третьем месяце беременности, была задержана 26 сентября 1942 года. На нее, как и на многих других, дала показания ранее арестованная Ханнелоре Тиль, жена Фрица Тиля — бывшего одноклассника Лиане, в которого она была еще в школе влюблена. Осуждать Ханнелоре или нет — вопрос сложный; во-первых, ей было всего 17 лет, во-вторых, она тоже была беременна, и в тюрьме и на допросах к ней применялись самые разные формы воздействия.

После первого допроса Лиане Берковиц доставили в управление берлинской полиции, где продержали несколько недель. В каких именно условиях содержалась Берковиц, точно неизвестно, однако Эльфрида Пауль, арестованная десятью днями ранее знакомая и единомышленница Лиане (в итоге выжившая), описывала свою камеру предварительного заключения как «сырое, темное, грязное» помещение с матрасом прямо на полу, которое было больше похоже на средневековую темницу из сказок. В следующем месте «жительства», куда ее вскоре перевели, был матрас на железной раме, приколоченный к стене столик, ведро (туалет) — а также клопы, которых было невероятное количество. Нет оснований полагать, что у Берковиц условия были другими.

У узниц был свой добрый ангел — надзирательница Аннелизе Кюн, которая старалась помогать заключенным молодым женщинам, чем только могла. Кюн передавала арестанткам карандаши, бумагу, свечи, а также выносила письма или записки, которые затем направляла адресатам. Часть тюремных писем Лиане попали к ее матери именно благодаря Аннелизе Кюн.

Екатерина Васильева несколько раз смогла навестить дочь, поскольку та была беременной, но причины ареста и обстоятельства дела обсуждать было запрещено.

Вот какое письмо Лиане написала маме 26 октября 1942 года (все письма написаны по-немецки, приводятся в переводе автора статьи).

Фридрих Ремер попробовал добиться освобождения Лиане, чтобы она могла выйти замуж. Аргументация была очевидной: беременность. Ремер заверяет в официальном обращении, что Лиане «не подведет доверие», а также указывает, что он солдат, раненый на Восточном фронте и в настоящий момент находящийся в лазарете (это было правдой: как указывала после войны его мать, он был ранен в СССР еще в 1941 году). Более чем вероятно, что он сделал в письме предложение и Лиане, поскольку 23 ноября она написала маме.

Вскоре Ремера тоже арестовали — 29 ноября 1942 года. Но об этом Лиане до поры не знала, а увиделись они только 14 января 1943 года на процессе. Два дня суда и объявление приговора 18 января 1943 года были последними встречами Лиане и Фридриха Ремера.

14 декабря Лиане послала еще одно письмо маме, где после приветственных слов написала.

В этом письме, как и в остальных, она фактически пишет, что стала жертвой своей неосмотрительности и злого умысла других. Так ли она думала на самом деле, сказать невозможно. Не исключено, что страх смерти, особенно на фоне беременности, действительно заслонил ее принципы и мысли об «общественном». Но так же вероятно и то, что Лиане писала всё это для тюремных цензоров, которые читали всю переписку.

«Это называется гуманностью». Рождение ребенка и прошение о помиловании

Процесс, который вел военный прокурор Манфред Редер, завершился вынесением приговора о высшей мере наказания почти для всех фигурантов, включая партнера Лиане по акции 18 мая Отто Гольнова, — и именно расклейка «стикеров» была основным обвинением для всех подсудимых, кроме двух, которым вменяли в вину распространение агитационных листовок.

Лиане после вынесения приговора писала матери, что во время суда ей было ужасно плохо, ее рвало, шла кровь из носа, болел живот, а однажды она чуть не потеряла сознание. «Комиссары относились ко мне превосходно. В день суда специально для меня вызвали врача и поинтересовались состоянием моего здоровья. Это называется гуманностью», — написала Лиане.

В приговоре Берковиц, в частности, значилось следующее:

Фактически, согласно уголовному кодексу, смертная казнь по статье Берковиц была допустима, но не безальтернативна, и наказание в виде тюремного заключения было возможно — однако трибунал вынес другое решение. Приговором были шокированы все.

Осужденные женщины, в том числе Ханнелоре Тиль, которую в силу ее несовершеннолетия приговорили «всего» к шести годам тюрьмы (потом ее срок сократили до трех лет), были переведены в женскую тюрьму. Мужчины были распределены по различным «учреждениям», а Фридрих Ремер был снова отправлен в больницу при следственной тюрьме вермахта.

В промежуток между 18 января, когда был вынесен приговор, и 5 августа, когда Лиане была казнена, в ее жизни произошло два события: отклонение прошения о помиловании и рождение дочери.

Ирене, дочь Лиане, родилась 12 апреля (в день рождения своей бабушки, Екатерины Васильевой) в 9 часов 30 минут утра. В письмах Лиане называла ее преимущественно Иркой. Имя отца в свидетельстве о рождении отсутствовало, а в качестве места жительства Лиане был указан адрес Барнимштрассе, 10, — там располагалась женская тюрьма.

Ситуация, и без того драматичная, оказалась еще более запутанной, потому что по тогдашним законам опекуном внебрачных детей было Управление по делам молодежи, и оно довольно долгое время пыталось выяснить, какова судьба отца ребенка (Фридрих Ремер был казнен ровно через месяц и один день после рождения Ирене — 13 мая) и по какому обвинению сидит в тюрьме мать младенца.

В конце весны или в начале лета власти забрали дочь у Лиане и передали ребенка Екатерине Васильевой (когда это произошло, неизвестно, но точно не позднее конца июня), которая в свою очередь в конце августа отвезла внучку в больницу Немецкого Красного Креста в Эберсвальде. Судя по всему, причиной госпитализации Ирене был бронхит — однако, как следует из документов, за ребенком не особо следили (хотя счета за различные услуги присылали Екатерине регулярно). Шестого октября Васильева посетила внучку в последний раз, а восьмого числа девочка умерла, по официальному указанию — от пневмонии. Но до сих пор неясно, что конкретно стало причиной смерти Ирене — состояние здоровья Лиане во время беременности, в том числе ее невыносимые душевные переживания, собственно болезнь или всё же намеренно недостаточный уход за ней в больнице.

Последние больничные счета 11 октября оплатила Маргарет Ремер, мать казненного Фридриха, работавшая, по утверждению Веры Лурье, вагоновожатой. Она же организовала перевозку останков ребенка и приобрела место для трех захоронений на кладбище Св. Томаса в берлинском районе Нойкельн. Почему для трех: Маргарет Ремер надеялась когда-нибудь захоронить там также своего сына и саму Лиане, но этому плану не суждено было исполниться. Ирене была похоронена 16 октября. Ее могила не сохранилась.

Но эти события произошли уже после казни Лиане. А до того — после вынесения приговора — она пребывала в женской тюрьме, отправляя маме письма, которые без слез невозможно читать.

13 февраля 1943 года семь фигурантов дела были опрошены, чтобы узнать, хотят ли они подать прошения о помиловании. Глава берлинского Сената Фридрих Нойрот фактически продиктовал Лиане прошение со следующим текстом:

Далее Лиане пыталась на словах выгородить и Ремера, и своего напарника по майской акции Отто Гольнова, а вину пыталась возложить на Тиля и к тому моменту уже казненного Шульце-Бойзена.

После этого Берковиц начала на что-то надеяться — и написала маме: «Комиссары убеждены, что меня помилуют. Ужасно только, что рожу ребенка в этой неизвестности о моей судьбе» (это письмо она написала по-русски). В марте она сообщила, что перепоручит ребенка матери, и заставила ее поклясться, что та не наложит на себя руки — что бы с ней, с Лиане, ни произошло в дальнейшем. Берковиц также получила разрешение на свидания с мамой в конце апреля, мая, июня и июля.

Фридрих Нойрот действительно пытался помочь Лиане. В своем послании судебным властям он предложил утвердить приговоры семи осужденным, но сделать также два исключения — в том числе для Лиане Берковиц.

18 апреля смертные приговоры были утверждены в отношении ряда других осужденных, но дела Лиане Берковиц и еще одной фигурантки Като Бонтьес ван Беек были направлены на пересмотр непосредственно Гитлеру. 8 июня тюремный адвокат сообщил, что приговор Лиане подтвержден и вступил в законную силу, однако его исполнение задерживается до поступления решения о помиловании.

Лиане понимала, что надежды почти нет, и в ближайшем письме, от 16 июня, буквально потребовала, чтобы мать забрала Ирене к себе как можно скорее (в том же письме Берковиц написала, что знает о казни Фридриха Ремера).

21 июля Гитлер поставил подпись под отказом от помилования 17 человек, в том числе Берковиц. Сомнений не оставалось.

Четвертого августа был подписан приказ об исполнении смертных приговоров.

«Каждые три минуты отрубалась голова». Казнь

Пятого августа в полдень Лиане Берковиц вместе с другими приговоренными была перевезена из женской тюрьмы на Барнимштрассе в тюрьму Плетцензее. Казнь была назначена на семь вечера.

До того момента Лиане успела написать последнее письмо маме — его процитируем в самом конце этого текста — и принять причастие. С ней, крещенной в православии, беседовал католический пастор Петер Буххольц, который позднее рассказывал, что Лиане «регулярно приходила к нему в церковь», а во время последнего визита к ней Берковиц поблагодарила его и попросила о возможности причаститься.

Потом Лиане разрыдалась — но, по ее словам, не от боязни за свою судьбу, а потому что она почувствовала, что Бог теперь с ней.

«Это был один из тех ужасных дней, когда казни проходили безостановочно. Каждые три минуты отрубалась голова — буквально. <…> Я собирался наклониться, чтобы прошептать молитву [в ухо Лиане], последнюю молитву. Но потом я понял, что в этом нет необходимости. Я до сих пор вижу, как она встала, устремила глаза наверх и начала громко молиться», — рассказывал Буххольц.

О процедуре казни также был составлен подробный отчет, датированный тем же днем. В нем, в частности, говорилось, что осужденная вела себя «спокойно», на гильотину ее помещали «без всякого сопротивления», а сама казнь продлилась восемь секунд. Лиане Берковиц была убита путем отсечения головы в 19:24.

Вместе с ней в тот вечер в Плетцензее были обезглавлены еще 12 женщин и двое мужчин. Тела казненных были перемещены в университетскую анатомическую лабораторию, а затем кремированы и анонимно захоронены. 12 августа прокурор Манфред Редер написал Екатерине Васильевой краткое сообщение об исполнении приговора в отношении Лиане и переслал ей то самое последнее письмо.

Два месяца спустя руководство женской тюрьмы прислало письмо в Высшую военную прокуратуру рейха, в котором указало, что роды заключенной Лиане Берковиц обошлись в 18,2 рейхсмарки (примерно 80 евро), которые должны быть уплачены отцом ребенка. Из прокуратуры кратко ответили, что отец ребенка казненной Лиане Берковиц также был казнен. Личные вещи Лиане, оставшиеся после ее смерти, были переданы Екатерине Васильевой.

Сестры по страданию. После войны

Васильева, как и Маргарет Ремер, после казни своего ребенка и смерти внучки была в совершенном отчаянии. («Екатерина Берковиц после смерти дочери была в жалком состоянии, ее здоровье пошатнулось, она постоянно плакала и стонала. Было просто ужасно видеть, как она сидит перед зеркалом и подкрашивается. Она считала важным, как и прежде, хорошо выглядеть, когда спускалась в подвал во время бомбежек», — писала Вера Лурье.)

Но связи они не прервали, насколько это было возможно. Они обменивались письмами, в которых кратко сообщали о своих делах и горевали по Лиане и Фридриху. В одном из писем Екатерина назвала Маргарет «сестрой по несчастью» (дословно она написала «сестра по страданию»), а в другом выражала сожаление по поводу того, что отдала маленькую Ирене в больницу — возможно, думала Васильева, если бы девочка осталась дома, ее судьба сложилась бы иначе.

Екатерина уехала к своему брату Дмитрию Евсеенко в Варшаву и оставалась там довольно долго, но в июле 1944 года была вынуждена покинуть город, чтобы не попасть в руки Красной армии, в тот момент активно наступавшей на Польшу. По каким-то делам Васильева ненадолго посетила Берлин и затем написала в письме Ульриху Кону, выжившему другу Лиане и Фридриха, с которым старалась поддерживать связь: «Однажды мне удалось доехать до Берлина и даже пройти мимо нашего дома. Жуткое ощущение, вся предыдущая жизнь была похожа на сон». После возвращения из Польши Екатерина несколько месяцев прожила в какой-то дешевой гостинице в Фюрстенвальде, что недалеко от немецкой столицы, затем, уже после войны, вернулась в Берлин.

Генри Берковиц долго ничего не знал о судьбе своей дочери. Еще 15 июня 1945 года он написал ей письмо: «Я в наилучшем здоровье и с большой тревогой жду известий о твоем состоянии и состоянии твоей мамы после всех страданий от нацистов. Напиши немедленно». О том, что о Лиане нет никаких сведений, а дом, где они жили, был разрушен, Берковиц узнал только в мае 1946 года. Когда до него всё-таки дошли ужасные новости о самой Лиане, неясно.

После войны Маргарет Ремер и Екатерина Васильева пытались получить дополнительные сведения о судьбе своих детей и привлечь виновных к ответственности. В архивах сохранилось подробное заявление Ремер от 1945 года, в котором она изложила все обстоятельства дела, но установить, к кому это заявление было обращено (и были ли у него какие-то последствия), не удалось. В 1949 году Ремер и Васильеву вызвали на суд, они давали показания по делу «Красной капеллы» — но на фоне этого стало понятно, что женщины понятия не имели о конкретной деятельности Фридриха, Лиане и их друзей.

Манфред Редер был арестован американскими войсками в Тироле в 1945 году, пребывал в тюрьме для военнопленных до 1947-го, после чего был передан американской военной разведке. Окончательно его освободили в 1948-м, и попытки советского суда добиться его экстрадиции успехом не увенчались. Редер, ровесник века, прожил до 1971 года, последние восемь лет наслаждаясь спокойной старостью в немецкой провинции, получая солидную судейскую пенсию и даже участвуя в местной политической жизни.

А Екатерина Васильева была вынуждена долгие годы биться за материальные компенсации и хоть какую-то пенсию. Поначалу ее требования отклонялись, потому что Лиане по малолетству еще не могла обеспечивать мать, а значит, «кормильца» Васильева не теряла. Чтобы выжить, Екатерине пришлось сдавать комнаты в квартире, которой она владела благодаря бывшему мужу. Второй запрос был удовлетворен, и даже задним числом — заявление было подано в феврале 1952 года, а пенсию ей назначили с марта 1951-го. Еще пять лет спустя — путем огромных усилий и преодоления бюрократических проволочек — Екатерина добилась того, что ей добавили ежемесячную дополнительную выплату. Разовой компенсации добился и Генри Берковиц — впрочем, для него это был вопрос принципа, а не выживания. Пенсию же по утере кормильца ему выбить не удалось.

Екатерина Васильева умерла от тяжелой болезни 11 декабря 1959 года. Она похоронена на русском православном кладбище в Тегеле. На ее надгробии написано: «Также в память о дочери Лиане Берковиц». Генри прожил еще 20 лет и ушел из жизни в Лондоне в июле 1979 года, завещав некоторые суммы еврейским организациям.

Память

К счастью, о Лиане Берковиц, как и о других участниках и участницах «Красной капеллы», не забыли.

Во внутреннем дворе университета имени Гумбольдта в 1976 году был открыт монумент с именами фигурантов того дела.

На площади Виктории-Луизы, дом 1, 25 ноября 1993 года была открыта мемориальная доска в честь Лиане.

В 2022 году у дома № 33 на Харцерштрассе был установлен «камень преткновения» памяти Фридриха Ремера.

Кроме того, в Берлине в районе Фриденау в 2000 году была открыта площадь Лиане Берковиц. Это маленькое пространство между тремя обычными улицами, на нем не стоит ни одного дома, а единственное строение — киоск — официально находится на одной из улиц. Эта площадь — именно знак памяти, внимания, уважения, а также доказательство, что при желании почтить человека можно сравнительно легко.

Регулярно проводятся мероприятия памяти участников и участниц движения сопротивления. В 2023 году в Берлине прошла многодневная конференция памяти Фридриха и Лиане — с лекциями, выставкой и круглыми столами.

«Твоя спокойная несчастная Ланка». Последнее письмо