— Очередная волна ковида — это какой-то новый вариант вируса или мы продолжаем жить с омикроном? И не «подобрел» ли он?

— Это цепочка разных вариантов омикрона, которые всё время пытаются убежать от иммунитета. И наш природный иммунитет, и вакцины пытаются догнать этот вирус, чтобы с ним разделаться. Эти гонки бесконечны, но пока мы далеки от такого рода кризисов, как были, например, в январе-феврале 2022 года, когда омикрон только появился.

Давайте посмотрим, как оценивается недельное число госпитализаций в ноябре 2023 года в Москве: это 746 случаев. В самый большой кризис летом 2021 года, когда шла очень тяжелая волна дельты, и в начале 2022-го, когда поднялась очень высокая волна омикрона, было почти 11 тысяч. То есть разница больше чем в десять раз. Если говорить обо всех зарегистрированных случаях заболевания, то в первую волну омикрона было 153 тысячи случаев, сейчас — восемь тысяч.

— Может быть, сейчас меньше случаев регистрируют не потому, что ниже заболеваемость, а просто внимания к ковиду меньше?

— Да, конечно, число зарегистрированных заболеваний — менее точный параметр, потому что измерять могут меньше, и люди уже не всегда обращаются к врачам. Реальная картина заболеваемости может от нас ускользать, потому что во всех странах заболеваемость сейчас фиксируется гораздо хуже, многие страны практически перестали передавать данные в международные базы. Этот мониторинг почти заглох.

При этом мы всё равно видим очень большую разницу в высоте волны. Сейчас она всё-таки разгоняется. В России, в частности в Москве и в Петербурге, это началось с сентября, в США волна разгонялась где-то с июля. Пока очень далеко до тех показателей, которые были прежде в кризисные моменты, но всё-таки можно предположить, что по мере похолодания, где-то к Новому году, существенно вырастет количество и в целом случаев заболевания, и госпитализаций.

— В США существует гораздо более надежный показатель, чем госпитализации: концентрация вируса в сточных водах. Можно ли, зная соотношение этого показателя с количеством зарегистрированных заболеваний, вычислить какой-то «коэффициент невнимания», какая часть реальной волны попадает в статистику?

— Совершенно точно, это смотрят по вирусной РНК в сточных водах, это очень четкий индикатор, в разных штатах по нему видят, как идет нарастание или снижение волны. И коэффициент, действительно, можно вычислить. Более того, в США есть организации, которые именно этим и занимаются. Существуют графики: по одной оси — данные в пандемию по сточным водам, по другой — какому количеству зарегистрированных случаев они соответствуют. Но сейчас всё меньше и меньше данных от людей, поэтому и коэффициенты меняются. Видимо, надо брать те, что были раньше, когда регистрировали чаще.

В любом случае сейчас мы видим, что волна продолжает нарастать. По сравнению с летом количество случаев увеличилось в три раза. Это тенденция и в США, и в Европе, и в России. В России ситуация осложняется тем, что люди в период нарастания волны не носят маски. Правда, я читала, что вроде бы в Петербурге сейчас ввели масочный режим для медицинских работников, а еще раньше — в Москве в Доме правительства. И в новостях коронавирус сейчас так или иначе появляется, на днях о нем говорила главный санитарный врач Анна Попова. Я из этого делаю вывод, что Роспотребнадзор всё-таки следит за тем, что происходит с коронавирусом, всё-таки мониторинг какой-то идет, Попову это хоть как-то беспокоит.

Более того, примерно месяц назад появлялась отчаянная публикация: Александр Гинцбург, директор института Гамалеи, жаловался, что они никак не могут завершить клинические испытания новой версии вакцины «Спутник», потому что нет финансирования, а старая уже на вирус не действует. Говорил, что одобрить новую вакцину смогут только в марте. После этого его крика отчаяния появилась информация, что обновленная вакцина появится раньше, в декабре.

— В декабре — это не поздно?

— Конечно, Россия опаздывает. В США новая вакцина появилась в середине сентября, а с конца сентября она уже применяется. И то считается, что это поздно. Пока известно, что она вызывает образование достаточного количества антител ко всем вариантам вируса, существующим сейчас, но эволюция вируса продолжается. В России же вакцина на платформе «Спутника» появится с опозданием примерно на три месяца.

— Может ли к этому времени омикрон снова мутировать так, что новая вакцина устареет «с рождения»?

— Может, и это очень грустно. Гинцбург прав в том, что на платформе «Спутника» вакцину можно обновлять достаточно быстро. Но проблема в клинических испытаниях. Причем это уже не очень дорогие и не очень сложные испытания, но Гинцбург еще в июле жаловался, что им никак не одобрят финансирование хотя бы на то, чтобы посмотреть реакцию антител на новые варианты вируса. То есть вакцину они давно разработали, но возможности проверить ее не было с июля.

— Зато у России есть возможность, если верить докладам правительства, наращивать производство дронов и снарядов.

— Да, к сожалению, у России другие приоритеты.

— Может ли быть так, что россиянам объявят, будто вот она — новая вакцина, а на самом деле это будет старая, которая против омикрона неэффективна? Как это вообще можно проверить?

— Какими-то логическим построениями нельзя проверить, работает ли вакцина. В России в принципе меньше прозрачность при производстве лекарств, до одобрения препарата его создатели вообще не обязаны выкладывать все свои «потроха», то есть публиковать данные. Остается только надеяться, что вирус не убежит от нового «Спутника», что вакцина сумеет его догнать.

— Когда ковид только начинался и вспышка разрасталась летом, ученые и врачи говорили: ничего-ничего, это пока жара, а вот к осени похолодает, вирусу это не понравится. Сейчас вы говорите, что волна, наоборот, поднимается с холодами, как и положено при простудных заболеваниях. Так всё-таки связаны ли волны ковида с погодными условиями? Насколько это сезонный вирус?

— Ковид поломал все представления о сезонных вирусах. Он очень быстро меняется. В какой-то момент он находит лучшее для себя сочетание — такое, чтобы иммунная система его меньше узнавала, и поднимается волна. Самая большая волна дельты в Москве была летом 2021 года, в июне и июле.

— Вот как раз тогда и успокаивали, что надо дождаться осени.

— И действительно, к августу она начала спадать. А к зиме уже всё захватил омикрон, и огромная волна поднялась в январе-феврале 2022-го. Она началась не осенью, а именно в январе. И происходило это синхронно почти по всему миру. Так что ковид в принципе ломает привычные представления о сезонности. Сейчас волна в России начала разгоняться в сентябре, и трудно представить, что она вдруг резко затормозится и зимой выйдет на минимум. Скорее в январе-феврале будет максимум, только потом пойдет спад. Проблема в том, что мы не знаем, каким будет этот максимум. Но, скорее всего, ничего похожего на зиму 2022 года не будет, потому что тогда омикрон только появился.

— Это сейчас всё тот же омикрон? Когда начиналась пандемия, варианты вируса менялись так, что каждый получал новую букву греческого алфавита. А теперь уже два года ученые говорят об омикроне. Это им буквы новые перестали присваивать или вирус по-другому мутирует?

— Мы по-прежнему имеем дело с потомками омикрона. То есть коронавирус пошел по такому пути: принципиально в нем ничего не меняется, это одна и та же ветка. Поэтому есть робкая надежда, что если обновленная вакцина действовала в 2022 году, то ее новая версия может действовать и сейчас. С другой стороны, вирус всё-таки меняется, причем именно так, чтобы убегать от вакцины, поэтому людям с ослабленным иммунитетом или с другими факторами риска, такими как наличие хронических заболеваний или пожилой возраст, я бы советовала носить маски в помещениях. Хотя бы в магазинах и больницах — чтобы не становиться рассадниками инфекции.

— Когда пандемия только начиналась, многие задавали биологам один и тот же вопрос: можно ли предсказать, как именно будет мутировать вирус. И ученые отвечали, что он слишком новый и мало изучен. Но вот прошло уже четыре года с появления COVID-19. Можно ли сейчас моделировать, прогнозировать будущие мутации?

— Здесь есть общая тенденция, универсальная, о которой я уже сказала: вирус убегает от иммунной системы. Он постоянно меняет обличье, чтобы она его не узнавала. Представьте, что это преступник, которому надо убежать от полиции. И вот он надевает разные парики, очки, меняет одежду. Полицейские за ним гонятся, но им нужно постоянно узнавать, как он сейчас переоделся, какие у него теперь приметы.

Но всё-таки после гигантского всплеска омикрона первой волны таких волн больше не было. То же самое еще до омикрона происходило с дельтой. Сначала было просто цунами. Но на дельту очень хорошо действовала вакцина, и в странах, где хорошо шла вакцинация, это было уже не цунами, а небольшая волна. Там, где люди вакцинировались неохотно, дельта принесла много госпитализаций и смертей. Первое цунами, вызванное омикроном, было уже поменьше, чем то, что вызывала дельта.

— Может быть, причина в том, что к моменту появления омикрона всё-таки создалась довольно большая иммунная прослойка за счет прививок и заболеваний, и иммунитет, заточенный под дельту, как-то на первый омикрон действовал?

— Именно так. И дальше уже не возникают цунами, а плещутся такие небольшие волны. Они сами по себе вызывают некоторую иммунизацию населения. Какие-то люди защищены еще лучше, потому что продолжают делать прививки. То есть популяционный иммунитет на каком-то уровне поддерживается, и это предохраняет от новых гигантских волн все страны.

Мы можем предположить, что дальше так и будет продолжаться: болеть люди будут, но волны станут меньше и не такими глобальными — главное, что не будет такого переполнения больниц. Тем не менее даже в небольших волнах, как мы знаем, люди могут тонуть.

— Для гриппа биологи научились предсказывать будущий вариант вируса, чтобы к сезону подготовить вакцину. Почему так не получается с ковидом? Почему для него вакцины до сих пор опаздывают?

— И с ковидом это можно, именно так и делали обновленные вакцины. Но ведь и с вирусом гриппа бывает, что не угадывают штамм. Да, обычно за шесть-семь месяцев смотрят, какие тенденции в развитии вируса доминируют, как в популяции нарастает их число. Но бывает, что ошибаются. Бывает, что угадывают наполовину, а бывает, что совсем плохо, что предсказанных вариантов появляется только 20 процентов.

Вирус гриппа тоже достаточно плохо предсказуем, его изменчивость иногда высока. И раз в несколько десятков лет может возникать грипп с очень высокой способностью заражать и убивать.

Сейчас с ковидом такая же ситуация: вариант вируса стараются угадать. В США еще весной начали искать тенденцию, какой вариант будет доминировать. Разработали вакцину. Дальше проводят уже более дешевые и простые испытания, чем в случае с первичной вакциной, но они достаточно информативные. Смотрят уже только на то, нейтрализуют ли антитела, возникающие в ответ на прививку, новые варианты вируса. То есть увеличивается ли у человека, если его вакцинировать, число антител, способных нейтрализовать новые варианты вируса. Дальше компании представляют данные государственному регулятору, в США это FDA, и вакцину либо одобряют, либо нет. Ну и после этого остается только надеяться, что за то время, пока не появилась обновленная вакцина, вирус не поменялся еще раз.

В США эффективность обновленных вакцин сохраняется: существующий вариант вируса по-прежнему чувствителен к антителам, вызванным бустерной прививкой.

— Ситуация с США, в принципе, понятная. Но вы говорите о России, а там сегодня статистика не очень надежная, данные могут зависеть от того, выгодно ли власти сейчас фокусировать внимание на ковиде. Вы вспомнили вспышку омикрона в феврале 2022-го, а в России, которая как раз начала воевать, тогда ковид в принципе пропал из повестки. Если сравнивать США не с Россией, а с Европой, что можно сказать о тенденциях в развитии ковида?

— С Европой тоже не очень понятно. Например, Великобритания, которая была очень хороша для исследователей в 2020–2021 годах, теперь тоже почти перестала передавать информацию в международные базы данных. Там с июля шло явное нарастание заболеваемости, а потом в какой-то момент раз — и пустота, сплошные нули. Поэтому я сохраняю доверие только к двум параметрам: первый — содержание вируса в сточных водах, в США это мониторят практически в каждом штате, второй — госпитализации. Кстати, по госпитализациям я верю и российским данным, потому что там больницам невыгодно сильно занижать уровень. И если сравнивать с летом этого года, когда был минимум госпитализаций, сейчас в Москве их количество, как я уже сказала, увеличилось почти в три раза. Этому тренду я верю. При этом волна продолжает нарастать, так что и число госпитализаций должно дальше расти. А в США примерно в три раза увеличилось количество вируса в канализации. Так что некоторая универсальность в этих трендах есть.

— Вы же сказали, что в США есть проверенная вакцина, а Россия опаздывает. И всё равно и там в три раза, и тут?

— К сожалению, сейчас очень мало людей делают бустеры, в основном заново прививаются только пожилые. Поэтому погоду в картине заболеваемости это сильно не меняет. Волна нарастает и в России, и в США, и в Европе.

— За те четыре года, что ковид исследуется, появилось ли что-то новое не в вакцинации, а в лечении? Может быть, какие-то новые противовирусные лекарства?

— Есть два лекарства: нирматрелвир, он же паксловид (Paxlovid), и ремдесивир (Remdesivir), они как были известны раньше — так и остаются актуальными сегодня. Но их недостаток в том, что применять их надо очень рано, в первые пять дней, а лучше даже в первые часы болезни, на пятый день это уже может быть неактуально. Когда человек в тяжелом состоянии попадает в госпиталь, часто бывает уже совсем поздно.

— Собственно, так со всеми противовирусными.

— Да, тут нет ничего нового, к сожалению. Еще один метод лечения — это моноклональные антитела — так, если не ошибаюсь, лечили Дональда Трампа. Но вирус меняется, и я не знаю, насколько этот метод эффективен сейчас. В России его и раньше, насколько я знаю, не применяли, а сейчас тем более, потому что это всё импортные препараты.

Во второй фазе заболевания применяют иммуносупрессивные препараты, которые помогают справиться с чрезмерной активизацией иммунной системы, когда организм начинает как бы бороться сам с собой. То есть это два этапа борьбы с заболеванием: на первом надо бороться с вирусом, а на втором — с собственной иммунной системой, когда она слишком разогналась и не может остановиться. В России применяются те же протоколы лечения, препараты такие в России есть. Для снижения воспаления и контроля иммунного ответа используется декадрон (дексаметазон). В этом тоже нет ничего нового по сравнению с первыми годами пандемии.

— Почему нет новых способов лечения, новых эффективных противовирусных? Их еще не нашли, нужно больше времени или их не ищут, потому что понятно, что пороха тут не изобрести?

— Думаю, что это очень непросто сделать. Противовирусные препараты — это гораздо менее развитая область науки по сравнению с антибиотиками. Здесь больше вызовов и меньше надежд на какие-то прорывы. Исследования продолжаются, но пока никаких новых прорывов, в частности с ковидом, нет. Хотя паксловид, например, был разработан достаточно оперативно именно как противовирусный препарат для защиты от ковида.

С вакциной тоже нет новых прорывов, всё идет по проторенной дорожке. Вот вы спрашивали о гриппе, и сейчас такую же схему применяют с ковидом: повезет — не повезет, угадаем — не угадаем. Что не очень хорошо с вакциной — это то, что она по-прежнему инъекционная, а не назальная. Огромное облегчение наступит, если появятся назальные вакцины от коронавируса. Люди их гораздо меньше боятся, их проще применять, они гораздо эффективнее, потому что закрывают вирусу ворота как раз там, где он входит в организм человека — через носоглотку.

В России Александр Гинцбург уже давно обещал назальный вариант «Спутника» — дескать, он уже есть. К сожалению, назальные вакцины недостаточно проверить только на способность вызывать образование антител. Их надо проверять именно на эффективность с точки зрения защиты от заболевания. Это очень сложные и дорогостоящие клинические испытания.

Ну и кризис с ковидом сейчас прекратился. Пока ситуация оставалась тяжелой в мире, все разработки вакцин финансировались хорошо. Сейчас уже явно возникают не «цунами», а такие «волны прибоя», поэтому финансирование вакцинных направлений резко сократилось. Специалистам, которые разрабатывают назальные вакцины, стало особенно трудно проверять их эффективность.

— Появлялись еще данные о том, что тяжесть симптомов при ковиде связана с уровнем витамина D в организме. Это правда или уже опровергнуто?

— Это чистая правда, витамин D поддерживает нашу иммунную систему, и связь здесь колоссальная. Два года назад группа ученых провела мета-анализ публикаций о том, как связан низкий уровень витамина D в организме с заболеваемостью ковидом и с тяжелым течением болезни. Они анализировали 21 исследование с участием 200 тысяч человек, и результаты показали, что у людей с выраженным дефицитом витамина D ковид протекал тяжело в 2,42 раза чаще. В другой работе авторы анализировали 54 публикации об исследованиях, в которых участвовали в общей сложности 1,4 миллиона добровольцев. Их данные тоже показывают, что люди с дефицитом витамина D чаще сталкивались с тяжелым течением ковида или даже умирали от него.

Витамин D образуется в нашей коже, когда мы загораем на солнце. Однако зимой у нас меньше контакта с солнечным светом, поэтому основным источником витамина становится пища. Тут я хочу напомнить, как важно правильно питаться, еще и применительно к коронавирусу. Витамина D много в жирной рыбе, и особенно в печени трески. Правда, постоянно ведутся споры о том, может ли витамин D предотвратить заболевание, если его регулярно принимать в качестве лекарства или пищевой добавки.