Этот текст следовало бы написать к 8 марта, но семь лет Саше Скочиленко дали сейчас.

В день оглашения приговора продолжалась война: солдаты обеих сторон погибали в бою, Россия бомбила мирные города, убивала и калечила гражданских людей — казалось бы, так ли важны эти семь лет, не расстреляли же? Но приговор Саше — это тоже вести с фронтов. Война, начавшаяся как «специальная военная операция», то есть как что-то, предназначенное находиться на периферии общественной жизни вплоть до парада на Крещатике, захватила собой всё. Теперь и детские сады, и конференции по культуре, и спорт — театр военных действий.

С точки зрения политкорректности надо, наверное, не замечать гендерную принадлежность субъекта каких-либо слов или действий. Но мне себя не переделать: человеконенавистнические высказывания женщин поражают меня сильнее, чем столь же омерзительные — мужчин. Но и подвиги и самоотверженность женщин восхищают больше, чем героизм мужчин, а когда именно женщины становятся жертвами этой тупой и злобной системы, это вызывает у меня куда больший эмоциональный отклик.

Так случилось, что, помимо безумной истории с Сашей, в последние дни произошло очень многое, так или иначе связанное с женщинами и с проблемами женщин. Государство в очередной раз озаботилось абортами. Нет, не тем, чтобы сделать их безопасными с точки зрения возможности дальнейшего деторождения, а тем, чтобы их максимально затруднить и, в конечном счете, запретить. Так, сенатор от Крыма Ольга Ковитиди предложила ввести уголовную ответственность за «склонение к аборту» (склонением, как вы понимаете, органы могут посчитать всё, что угодно). Аборты, по мнению начальства, надо запретить и по морально-религиозным соображениям, и потому, что с демографией, несмотря на победные рапорты и материнские капиталы, проблемы: рождаемость продолжает падать, а естественная убыль населения — превышение смертности над рождаемостью — расти. На этом фоне коллега Ковитиди по Совету Федерации Маргарита Павлова, которая, кстати, называет аборт убийством, а во время войны — и вовсе угрозой национальной безопасности, говорит о необходимости переориентировать молодых женщин с образования на рождение детей: иными словами, не надо учиться, а надо рожать.

На самом деле, за навязчивым стремлением запретить аборты — не только глупость и игнорирование многократно в человеческой истории проверенных фактов. Запрет на аборты ведет к росту криминала и социального неравенства, и никогда — к решению демографических проблем. Появляются подпольные абортарии, где женщины теряют здоровье, в том числе и возможность рожать, а иногда и жизнь. Причем страдают в основном люди, находящиеся на нижних этажах социальной лестницы: богатые либо едут на аборт в другую страну, либо за дополнительную плату получают качественные услуги, несмотря ни на какие запреты.

Но представителям государства же важно не столько аборты запретить, сколько утвердить свою власть над людьми: та же Павлова выступает за запрет суррогатного материнства, то есть пытается запретить людям, находящимся в сложной ситуации, иметь детей.

«Мое тело — мое дело!» — не наш, экстремистский лозунг, а человек принадлежит государству. В контексте этой идеологии такое проявление свободы как аборт — недопустимо. Именно по этой причине фашисты всех стран предельно негативно относились к аборту, иногда прикрывая запреты болтовней про демографию.

Фашистская диктатура четко определяет предназначение людей: мужчины должны воевать и, желательно, погибать за Родину, женщины — рожать новых воинов, хранить домашний очаг, чтобы неубитому солдату было куда вернуться, и восхищаться подвигами мужчин. Валентина Ивановна Матвиенко, например, даже восхитилась заранее, предсказав, что мужчины выстроятся в очереди в военкоматы, лишь бы побыстрее попасть на фронт. Жесткая гендерная идеология, впрочем, не вчера у нас появилась: в Москве, которая слезам не верит, Гоша, не поднявшийся в жизни выше пусть даже и хорошего, но слесаря, тем не менее, говорит главной героине фильма — пробившейся с самого низа директору комбината — что он всё будет решать сам, просто потому, что он мужчина. Она в результате с его позицией соглашается!

Правда, задание жесткой системы гендерных ролей иногда создает проблемы и самому диктаторскому государству. Оно постулирует императивность почтительного и трепетного отношения к женщине (лишь к той, конечно, которая блюдет свой долг по отношению к семье и Отечеству). А что делать, если женщины именно в ходе выполнения этого долга вступают в конфликт с властями?

Когда в марте 1943 года женщины-немки потребовали освободить своих мужей-евреев, — демонстрация на улице Роз в Берлине длилась несколько недель, — нацисты отступили, мужья этих женщин были освобождены. Приказ об освобождении отдал лично Геббельс. Гитлеровская банда не страдала излишним гуманизмом (наши сегодняшние власти тоже лишены этого недостатка), но, по-видимому, они считали невозможным разгонять или репрессировать немецких женщин, выступавших в защиту своих семей.

Но вот и Владимир Владимирович сталкивается с похожей ситуацией: на Красную Площадь вышли жены и матери мобилизованных. Они не против войны (женщины улицы Роз тоже ни слова не сказали об антисемитской политике, в целом), они лишь требуют вернуть своих — власти ведь объявили, что мобилизованные будут на фронте до победы, то есть что они не вернутся никогда. Но сошлось два фактора. Женщины не решились или не догадались устроить бессрочный протест — не уходить с Красной площади. А наши власти оказались решительнее нацистских: следующие акции запрещают, вы не поверите, из-за коронавируса! Одновременно потенциальных и бывших участниц стали запугивать: сиди, мол, тихо, а то твоему еще хуже будет. Кажется, это работает. Ну, а общество, как и всегда, индифферентно. Если власть и беспокоилась, то теперь, по-видимому, поняла, что с женскими протестами можно справляться не хуже, чем с мужскими.

Говорят, при осуществлении кровной мести у многих народов запрещено было убивать женщин, — война шла между мужчинами. Наши власти от этих предрассудков отказались — сажают всех, не глядя на пол. Многие сидят уже давно — ни за что, как и мужчины; но набирают и новых. Вот, недавно взяли журналистку «Свободы» Алсу Курмашеву: а чего она не сообщила о втором гражданстве, да еще и не донесла на саму себя, чтобы ее сочли иноагентом?

Но даже на этом фоне дело Саши Скочиленко поражает. Пять ценников в магазине, замененных на пять маленьких бумажек с антивоенной информацией, — и семь лет! Потерпевших нет, узнали об этой истории только благодаря следствию и суду — так бы это никуда и не пошло.

Здесь трое женщин.

Во-первых, доносчица — семьдесят шесть лет, пенсионерка, которая возмутилась и вызвала полицию. Она дала интервью «Бумаге»: не раскаивается, не понимает, за что ее называют доносчицей. Кстати, привет Павловой: не умела бы пенсионерка читать — и не возмутилась бы, а значит, и не донесла бы. Вот он, вред образования! Но поражает не сам донос, а то, что она — не сторонник Путина! Единственное хорошее, что он, по ее словам, сделал, — это вернул Крым. А еще она говорит: вину Саши в ее глазах подтверждает то, что за люди приходят выразить с ней солидарность в суде, — не русские они! Фашизм в России выходит далеко за границы группы поддержки Владимира Путина.

Во-вторых, судья Оксана Демяшева. Она не похожа внешне на эсэсовок из советских фильмов, но дала бы фору любой из них. То, что приговор ни за что — это, как это ни парадоксально, еще полбеды: ей приказали и для нее это не внове — она уже много раз судила за митинги. И за всю свою судейскую карьеру не вынесла ни одного оправдательного приговора. Но вряд ли у нее был приказ мучить Сашу: не позволять принимать лекарства и заменить батарейку на кардиостимуляторе, не давать встречаться с врачами (Саша серьезно больна — уже появилось коллективное письмо врачей в ее защиту, к настоящему моменту его подписали несколько десятков специалистов). Или не позволять проносить в зал еду и воду — а Сашу часто увозили из СИЗО до завтрака и привозили после ужина, она не ела сутками. И не пускать в туалет! Думаю, ее честь делала это просто для удовольствия. Власть, опирающаяся на подонков, не брезгует и садистами.

И наконец, сама Саша Скочиленко. Наверное, когда она меняла ценники, она не ждала такого кошмара: полутора лет в СИЗО, издевательств и тюрьмы. Но столкнувшись со всем этим, она проявила чудеса стойкости, а ее речь на суде — по-моему, лучшая из произнесенных в последнее время. Надеюсь, она займет достойное место в книге выступлений в судах путинской России. Она уже не просто жертва жестокости этой преступной власти — она героиня. Если даже ничего не знать ни о войне, ни о пытках, ни о воровстве, а знать только о деле Саши Скочиленко — этого достаточно, чтобы понять, что такое режим Владимира Путина.