— Как началось для вас 7 октября этого года?

— Война застала нас с мужем в Бейт-Шемеше (город в Иерусалимском округе. — Прим. ред.) в гостях у дочери. В 6:30 утра заревела сирена, а через несколько часов по рации стали созывать волонтеров ЗАКА. Что в точности происходит, еще мало кто понимал, и мы поехали в больницу Барзилай в Ашкелоне, где помогали с опознанием тел и погрузкой их на грузовики. Погибших было очень много, и каждую минуту привозили новые трупы.

Когда стали отправлять добровольцев в кибуц Реим, где проходил музыкальный фестиваль, муж вызвался ехать, а меня просил вернуться домой. Я возразила, что до сих пор мы всё делали вместе, и нет причин этому правилу изменять. Тем более что я выросла в этих краях, жила в поселении Авшалом, в нескольких минутах от Газы, поэтому знаю там каждый кибуц.

Еще с тремя волонтерами в амбулансе мы двинулись в путь, полагая, что требуется помощь раненым или содействие в эвакуации, — собственно, этим мы занимались в Украине. И даже не могли представить, что нас ждет.

Дорога из Ашкелона через кибуц Яд Мордехай была перекрыта: там ещё шла перестрелка, а вдоль шоссе 34 стояли разбитые и простреленные машины и были разбросаны мертвые тела.

Когда свернули с перекрестка Саад в сторону кибуца Беэри, увидели целые колонны уничтоженных авто. Метров за 500 до кибуца начался обстрел, там еще горел кустарник — видно, бой продолжался, но до точки назначения оставалось совсем немного, так что решили не останавливаться.

— Это тот самый принявший на себя первый удар кибуц Беэри, где были жестоко убиты более 130 человек?

— Именно так. У поворота на кибуц рядом с бетонным укрытием лежал труп мужчины, словно кого-то обнимавшего. Мы остановились, заглянули в само укрытие и ужаснулись, обнаружив примерно 15–20 обгоревших и слипшихся тел. Разобрать это месиво было нам не под силу, тут требовалась целая команда. Тела еще не остыли… Возможно, люди, бросив машины, забежали сюда, и террористы просто расстреляли их и забросали гранатами.

Вскоре мы наткнулись на еще одно подобное укрытие, где тоже были трупы, а на месте самого фестиваля увидели просто страшную картину: всё было усеяно телами или частями тел. Здесь уже стоял ЦАХАЛ, но некоторые молодые солдаты просто окаменели от этого зрелища, и многочисленных волонтеров не хватало, чтобы собрать останки.

— И эта задача легла на вашу группу?

— Нас было, наверное, с десяток команд, по четыре-шесть человек в каждой. В эту бесконечную ночь я готовила мешки, а мужчины паковали тела — одно за другим, одно за другим. По радио объявили, что погибли уже 200 израильтян, но было ясно, что жертв намного больше. Закончив, вернулись к укрытиям на остановках и продолжали собирать там сгоревшие останки. Мешки и перчатки (мы надевали их по две-три пары — одни на другие) просто плавились от жара, приходилось тушить тела водой из бутылок.

Обезглавленные дети, один просто с топором в голове, выколотые глаза, отрубленные ноги и руки, связанные трупы детей, жестоко изнасилованные женщины…

Я занималась в основном логистикой: помогала с мешками, искала предметы, принадлежавшие погибшим, чтобы идентифицировать тела, иногда просто морально поддерживала.

— Каковы были реакции военных и коллег по ЗАКА, когда они видели вас? И как вы сами себя ощущали, будучи единственной женщиной среди десятков мужчин?

— Поначалу удивлялись, но быстро привыкли. Времени не было: требовалась любая помощь здесь и сейчас. Я сама не очень концентрировалась на этих моментах, да и многие волонтеры знали меня по прежним миссиям.

— Насколько «работа в поле» физически опасна для самих добровольцев ЗАКА?

— Когда звучит сирена или приходит оповещение о проникновении террористов, мы прячемся или бежим в укрытия. Правда, нередко укрытия нет вообще, или оно слишком далеко, поэтому действуем от обратного — выбегаем из разрушенных домов, где в эти минуты опаснее всего. Если честно, об этом не очень задумываешься: делаешь всё на автомате, нет времени на страх, когда столько еще предстоит сделать. В первые дни большинство волонтеров вообще работали без касок и бронежилетов — их просто не было.

— Возникали параллели с Украиной, учитывая, что десятки населенных пунктов подверглись артиллерийским обстрелам?

— Пожалуй, нет, поскольку война в Украине началась неожиданно, в первые дни даже не верилось, что это вообще возможно. Обстрелы в Израиле — явление не новое. И это не крылатые или баллистические ракеты, как в Украине, а «Кассамы» и «Грады». В Израиле точечно оповещают, куда летит ракета, а через десять минут после тревоги можно покидать убежище. В Украине сирена может длиться часами, при этом конкретную точку возможного поражения люди не знают.

— Когда волонтеры ЗАКА появляются в том или ином поселении? После того как ЦАХАЛ дал добро, объявив о полной зачистке территории?

— Протоколов как таковых не существует, мы хорошо подготовлены к чрезвычайным ситуациям, поэтому все решения принимаем на месте. Разумеется, наши группы работали параллельно с саперами ЦАХАЛ, которые шли первыми. Они помечали уже проверенные дома, а также тела террористов. Их, кстати, тоже паковали — с моральной точки зрения это непросто, но что поделать.

— Пошлый, но напрашивающийся вопрос: какая наиболее страшная сцена стоит у вас перед глазами?

— Сложно сказать, это ведь не кино. За каждым убитым стоит целый мир. Рассказывать об этом так же тяжело, как «работать в поле», но информационная атака на Израиль заставляет снова и снова возвращаться к тому, о чем хотелось бы забыть.

— Как удается (и удается ли) отключить эмоции, чтобы не получить нервный срыв?

— Ты четко понимаешь, что делаешь, и знаешь, что не каждому это по силам — собирать останки, чувствовать их запах…

В итоге ставишь предназначение выше чувств и эмоций.

— Что объединяет и отличает ваши миссии в Израиле и в Украине?

— В Украине мы эвакуировали живых людей, пусть иногда и в тяжелом состоянии, и большинство историй завершались благополучно. Например, мы вывезли человека после двух инсультов, и после года реабилитации он начал ходить, хотя шансов практически не было. А сейчас в Израиле необходимо было просто отдать последний долг погибшим, здесь продолжение невозможно, тем более хэппи-энд.

— Как вообще получилось, что с началом российской агрессии в Украине вы стали заниматься эвакуацией?

— В начале войны мы решили уехать в Бельгию — на родину мужа, переждать пару недель. После 40-часового изнурительного пути до Молдовы остались там на пару дней — просто перевести дух перед дорогой в Антверпен. Но, увидев, какой хаос творится из-за наплыва беженцев, изменили планы и присоединились к местным волонтерам. Вскоре ZAKA Search and Rescue открыла круглосуточный центр приема заявок на оказание помощи.

4 марта нас попросили срочно эвакуировать семью, пострадавшую в результате прилета в дом на улице Лобановского в Киеве. На тот момент не было доступных «скорых», но благодаря усилиям многих людей нам удалось доставить раненых до границы с Молдовой и переправить в Израиль на операцию. Потом был еще один амбуланс, и еще — в итоге мы открыли пункт первой медицинской помощи в гостинице и отправили 16 чартеров в Израиль и Европу.

— Самый юный и самый пожилой эвакуированный вами беженец?

— Мальчик, которому не было и трех дней, и 100-летняя киевлянка — в прошлом учительница русского и украинского языков Доба Губергриц.

— Какая была самая сложная история спасения?

— Интубированная, на искусственной вентиляции и под наркозом, 18-летняя девушка. В Израиле ее удалось вылечить, Анна уже вернулась в Украину и поступила в университет.

— Что знают о вашей миссии дети и как к этому относятся?

— В Украине все дети так или иначе были вовлечены в нашу работу. Младшая — Михаль — помогала больше всех: она часами разговаривала в отеле с пожилыми людьми, нередко помогала принимать амбулансы с эвакуированными.

О нашей нынешней миссии старшие дети хорошо осведомлены, младшая представляет в общих чертах — мы от них ничего не скрываем, но посвящаем в детали в зависимости от возраста. Один из наших сыновей — тоже волонтер ЗАКА и сотрудник МАДА (израильский Красный Крест. — Прим. ред.) — водитель реанимационного амбуланса и старший санитар. После своей смены он надевал жилет ЗАКА и приезжал на место трагедии.

— Незадолго до атаки ХАМАС вы с мужем собирались вернуться в Украину. И, насколько я знаю, сейчас находитесь в Киеве…

— Да, мы уже в Украине, но жизнь научила не строить «длинных» планов. По мере возможности помогаем людям и… стараемся не падать духом после увиденного. Надо продолжать жить с высоко поднятой головой.