Художник, обидевший верующих

Даже далекий от театра зритель вспомнит по ключевому слову «Тангейзер» историю 2015 года: тогда на филигранно поставленную оперу в Новосибирском театре оперы и балета оскорбился местный батюшка, и Кулябину предъявили обвинение в оскорблении чувств верующих. Времена были вегетарианские, поэтому масса публичных высказываний (в том числе от Евгения Миронова, Марка Захарова, Галины Волчек, Олега Табакова и Олега Меньшикова) и общественный резонанс, очевидно, сделали свое дело: Кулябина признали невиновным. Впрочем, спектакль всё равно сняли с репертуара, а в театре поменяли директора: Бориса Мездрича сменил одиозный Владимир Кехман.

Спустя какое-то время Кулябин в «Красном факеле» (тоже в Новосибирске. — Прим. ред.), где к тому моменту уже был главным режиссером, выпустил спектакль «Процесс». В абсурдистском мире Кафки угадывались отсылки к опыту самого режиссера. В конце 2016 года в интервью для «Коммерсанта» Елена Смородинова напомнила Кулябину, как на простой вопрос «чего вам хочется сейчас?» годом ранее он ответил: чтобы этой истории с «Тангейзером» не было.

Карьера Кулябина тогда набирала высоту, как сверхзвуковой самолет: премьера «Иванова» в Театре Наций с Евгением Мироновым, Елизаветой Боярской и Чулпан Хаматовой, премьера в Большом, фантастический успех «Трех сестер», сыгранных на русском жестовом языке на главном театральном фестивале Wiener Festwochen в Вене, статус одного из самых молодых главных режиссеров в стране — и при этом одного из самых модных, предстоящие репетиции в Германии. На вопрос, чего ему хочется теперь, Кулябин ответил: «Снова чуть больше полюбить театр».

Как уехал?

Кулябин уехал из России в декабре 2021 года, выпустив 17 декабря премьеру спектакля «Дикая утка» в «Красном факеле». Ибсеновский текст был опрокинут в сегодняшний день, а его герои пытались выбирать между иллюзией и реальностью, правдой и обманом. Кулябин улетел на новогодние каникулы, а затем — в Прагу выпускать оперу Франца Шрекера «Дальний звон». 26 февраля Кулябин со своей командой опубликовал заявление, которое выложил на официальных страницах пражский театр: там сообщалось, что творческая команда, возглавляемая русским режиссером, не поддерживает решение правительства России и выступает против войны в любой ее форме.

Кулябин уже не вернулся и продолжил работать в Европе: в сентябре 2022 года в берлинском Deutsches Theater прошла премьера спектакля Тимофея Кулябина «Платонов», в апреле 2023 года во Франкфуртском драматическом театре он выпустил «Макбета» (замысел постановки появился еще осенью 2021 года), в мае на сцене рижского театра «Дайлес» сыграли спектакль «В одиночестве хлопковых полей» на двух артистов — Ингеборгу Дапкунайте и Джона Малковича (его начинали репетировать как проект Фонда поддержки и развития современного искусства «Территория» в январе 2022-го).

Что говорил?

В интервью Антону Хитрову на «Медузе» Кулябин, рассказывая эту историю, признавался, что у него были разногласия с родителями: «Им казалось, что я могу вернуться в Россию, продолжить возглавлять театр, несмотря на мою позицию. А мне казалось, что невозможно, несовместимо». В декабре отца Тимофея, Александра Кулябина, уволили с поста директора театра «Красный факел», который он возглавлял последние 23 года, а в конце января Новосибирская прокуратура сообщила, что Кулябин-старший задержан, возбуждено уголовное дело о растрате денежных средств в особо крупном размере (часть 4 статьи 160 УК, наказывается лишением свободы на срок до десяти лет). С конца января Кулябин-старший находился под домашним арестом, и только 21 августа, за неделю до премьеры Кулябина-младшего в Таллиннском театре, арест заменили на запрет определенных действий. В интервью уже эстонской прессе Кулябин на фразу «отец отвечает за позицию сына» реагирует так: « Существует заказ или запрос на арест — и он реализуется. А повод и статью найти не составляет труда в наше время, когда и мысль, и слово, и комментарий в социальных сетях могут быть объявлены преступлением».

Как поставил «Страх и отчаяние в Третьей империи» в Таллинне?

Новый спектакль Кулябина сыграли 25 августа в Русском театре Эстонии (Vene Teater) — премьера «Страх и отчаяние в Третьей империи» по одноименной пьесе Брехта. И этот спектакль, поставленный на русском, можно уже сейчас, на старте сезона назвать одним из важнейших и самых прямолинейных высказываний российских режиссеров на зарубежной сцене.

«Страх и отчаяние в Третьей империи» — альманах отдельных сцен-эпизодов Бертольда Брехта. Каноническая версия содержит 24 эпизода, чаще всего используются не все. Кулябин вместе с драматургом Романом Должанским включили в текст спектакля примерно половину (впервые пьесу Брехта сыграли в 1938 году в Париже, и тоже играли на родном — немецком — языке для немецкоязычной эмиграции. Брехт находился в эмиграции с 1933 года. Интересно, что на немецком название звучит как «Страх и отчаяние Третьей империи», предлог «в» появился уже в русском переводе; также можно встретить русскоязычное название «Страх и нищета в Третьей империи». — Прим. ред.).

Сценография (художник — постоянный соавтор Кулябина, Олег Головко) кадрирует сцену: игровая площадка обрамлена светящейся рамкой, внутри которой сменяют друг друга эпизоды. В одной из новелл, «Жене-еврейке», ставшей в этом спектакле «Женой-диссиденткой», используется крупный план: героиня пытается записать монолог мужу о том, как и почему она уезжает, с помощью айфона и кольцевой лампы, которую используют и инстаграм-блогеры, и артисты для самопроб.

Открывает спектакль сцена пропаганды (у Брехта — «Радиочас для рабочих»). В студии звукозаписи — диктор и три сотрудника завода. Им раздали текст, которым они должны бойко отвечать на вопросы. Запись всё время срывается: то уставшая женщина назовет открывшиеся на пять сотен рабочих шесть душевых «душевными», то молодой сотрудник завода попробует рассказать о давке в этих душевых, но быстро осечется, когда диктор поинтересуется его фамилией.

За реальность немецких 1930-х отвечает практически неизмененный текст Брехта. За хорошо знакомую российским зрителям реальность — звуконепроницаемая обивка студии, строгий черно-белый костюм диктора, пластиковая бутылка в руке, то, с какой скоростью ведущая буднично здоровается с теми, с кем ей предстоит записать очередной эфир, — она здесь просто делает свою работу.

Две брехтовские сцены, «Шпион» и «Жена-диссидентка», разбиты на три эпизода, образующие своеобразный сериал внутри спектакля. В первой отец и мать боятся, что их сын, отправленный в дождь за хлебом, в это время доносит на критикующего власть отца, и доходят в своей паранойи до разработки стратегии: что они будут говорить сыну и полиции.

В «Жене-диссидентке» героиня решается на отъезд: просит знакомых приглядеть за мужем-профессором, записывает ему объяснение, пытается уже вживую с ним поговорить и, наконец, уезжает, прося мужа подать ей шубу в кофре, — хотя она уезжает в Стамбул (в оригинале — в Амстердам) якобы всего на несколько недель. Так одной брехтовской деталью и сменой географии Кулябин и Должанский кивают русскоязычному зрителю, который тоже часто уезжал одним днем (в том числе и в теплые Стамбул/Ереван/Тель-Авив) с не всегда логичным набором вещей и без обратного билета.

Спектакль идет почти два часа без антракта, и тревожная музыка Тимофея Пастухова в сочетании с мельканием световой рамки и калейдоскопом брехтовских эпизодов уже на середине способны довести до панической атаки. Практически во всех сценах есть деталь, в которой спрессовано напряжение и ощущение загнанности в клетку: идущий за всё уменьшающимся окном дождь в «Шпионе», стук ножа, которым бедная мать режет картошку в «Башмаках», попутно объясняя дочери, почему не может дать ей денег на поездку с классом в деревню, нож, который сын, поддерживающий режим, всаживает в пол рядом с кроватью умирающего отца в «Нагорной проповеди» (в этом эпизоде отец спрашивает священника, будут ли на том свете затыкать рты).

Если от уехавших российских режиссеров всё еще ждут высказываний о том, «что же будет с родиной и с нами», то Кулябин — возможно, даже излишне прямо, — ответил и за себя, и «за тех парней», составлявших цвет российского театра. Нужен ли этот ответ эстонскому зрителю, которому в роскошных интерьерах зала Русского театра предложат посмотреть на сцены из российской жизни последних полутора лет (простите, из немецкой — почти столетней давности)?

Своеобразный ответ на него дает в эстонской газете «Столица» Борис Тух: «Окно, открытое Брехтом/Должанским/Кулябиным в пока что чужой нам мир, в какой-то миг может обернуться зеркалом. Решимся ли мы вглядеться в него? Или в отчаянии наедине с собой признаемся, что и нами владеет страх?»

Пример Кулябина, который не просто свободно владеет английским, но и до поступления на режиссуру размышлял о дипломатической карьере, — история востребованности, которая началась задолго до 2022 года. Но несмотря на возможность поставить спектакль в Германии, его заявление (а именно так считывается «Страх и отчаяние в Третьей империи») сделано на русском. Приметы Третьего рейха в российской действительности начали искать и замечать вовсе не театралы.

Ближайшие показы спектакля: 27 октября, 24 ноября