Приговор будет оглашен лишь на следующей неделе. Вернее, даже оглашен не будет — его выпустят в письменном виде. Суд универсальной юрисдикции, которого добивались правозащитники разных стран и организаций, прошел за два дня. Место действия — Санкт-Галлен, Швейцария. Обвиняемый — Юрий Гаравский, бывший боец белорусского СОБРа (СОБР этот в Беларуси давно уже называют простым словосочетанием «эскадрон смерти»). Обвинение — участие в похищениях и убийствах бывшего министра внутренних дел Беларуси Юрия Захаренко, бывшего председателя ЦИК Беларуси Виктора Гончара и бизнесмена Анатолия Красовского, помогавшего оппозиции. Потерпевшие — Валерия Красовская и Елена Захаренко, дочери похищенных.

«Новая газета Европа» уже описывала предысторию этого суда. Если коротко, то в конце 2019 года на «Дойче велле» появилось большое интервью Гаравского, в котором он рассказывал, как убивали Захаренко, Гончара и Красовского и как он лично в этом участвовал. Причем в редакцию Гаравский написал сам: мол, могу многое рассказать и хочу это сделать. Сделал. И тогда правозащитники из белорусской «Вясны» предложили Международной федерации прав человека (FIDH) выяснить, где находится Гаравский, и попытаться привлечь его к суду. Те, в свою очередь, обратились к швейцарским коллегам из организации Trial International. Швейцарцы наняли частного детектива, который нашел Гаравского, а местный юрист подал заявление в прокуратуру с просьбой возбудить дело по факту насильственных исчезновений. И дело было возбуждено.

Глазами и ушами белорусов в том суде стала бывшая политзаключенная Ольга Класковская, получившая после освобождения политическое убежище в Швейцарии и передававшая все, что там происходило, в режиме реального времени сайту «Новы час». Три чудовищных убийства уместились в несколько часов показаний в швейцарском суде. Правда, Юрий Гаравский решил минимизировать свое участие в преступлениях. Сначала он пожаловался, что «Дойче велле» сделала из него убийцу, а он никого не убивал, просто рядом стоял: «Другие люди убивали, почему я должен нести за это ответственность?» Потом начал видоизменять показания — точнее, собственные слова из интервью немецкому изданию. Давайте сравним.

Из интервью «Дойче велле»:

— И вот в район этого стрельбища (Воловщина, учебная база внутренних войск. — Прим. ред.) мы подъехали, достали Захаренко из машины. Он был в балдахине: мы, когда его в машину садили, надели ему балдахин, такую без глаз черную шапку, и вывезли. И когда Захаренко из машины выставили — положили на землю, Павличенко (Дмитрий Павличенко, командир СОБРа. — Прим. ред.) мне машет, типа, давай пистолет. Перед этим он дал мне пистолет.

— Что за пистолет?

— Пистолет ПБ, бесшумный. Внешне похож на пистолет Макарова, но немножко модернизированный. На нем был глушитель. Павличенко два раза выстрелил в Захаренко в район сердца. Захаренко лежал на животе. Минут 10–15 подождали. Шкиндеров нагнулся, потрогал, есть ли пульс. Сказал, что нет.

А теперь о том же самом, но в суде, во время прокурорского допроса:

— Пистолет, которым был застрелен Захаренко, им проводятся в Беларуси расстрелы?

— Да.

— Откуда вы знаете? Вы уже держали его в руках?

— Держал похожий.

— Когда вам стало понятно, что Захаренко собираются убить?

— Когда Павличенко выстрелил в него.

— Вы сами раньше говорили, что достали из машины пистолет и дали его Павличенко.

— Павличенко достал пистолет из машины, и я это видел.

В интервью Гаравский говорил, что Захаренко с самого начала знал, куда и с какой целью его везут, и лишь просил, чтобы не было больно. «Но мы это проигнорировали», — спокойно вспоминал Гаравский.

А когда бывшего министра застрелили, вообще будто бы хотел уехать оттуда. Но вместо этого отправился спустя четыре месяца на новое убийство.

Сравним теперь убийство Гончара и Красовского в разных версиях рассказа Гаравского.

Из интервью «Дойче Велле»:

— Павличенко нас за два или три дня до этого собрал. Мы тогда находились на базе СОБРа в районе между Бегомлем и Докшицами. Он собрал наш костяк и говорит: «Кто поедет на задержание? Надо будет двоих задержать и ликвидировать…»

— Кто участвовал в задержании?

— Всего нас было восемь человек. Я и Панков работали по Гончару, а Бородач и Кожевников — по Красовскому. Я достал из бардачка специально взятую металлическую цепь — сантиметров 50 длиной. Говорю: «Паныч, когда будешь за дверь дергать, подожди, я разобью стекло, и потом ты дернешь дверь». Гончар и Красовский последними вышли из бани, сели в машину. Улица темная, там фонарей нет, людей не было — мы контролировали. И когда пошло движение их машины, мы перекрыли дорогу. Я сделал буквально два шага, разбил стекло и цепью попал в губу и переносицу Гончару. Панков открывает дверь, я этой цепью беру Гончара на задушку, достаю его из машины, кладу на землю.

Потом Гончара и Красовского привезли на базу СОБРа, где уже были выкопаны могилы. Гаравский продолжает:

— Ко мне подходит Павличенко, я ему даю пистолет. И Павличенко делает два выстрела в область сердца Гончару и два выстрела в область сердца Красовскому. После первого выстрела Гончар вскрикнул, потому что, видимо, пуля не в сердце попала, а где-то рядышком прошла. Ну а второй выстрел его уже приговорил.

— Почему пистолет сначала был у вас, а потом вы его передавали Павличенко?

— Павличенко — любитель пафоса, но носить оружие он не любил. А почему мне отдавал пистолет — есть понятие иерархии, я уже служил по контракту полгода, а другие только заступили. Ну, или он, может, мне больше доверял.

В суде же Гаравский утверждал, что специально разбил нос Гончару во время захвата, чтобы пятна крови остались на земле в качестве следов: «Я уже тогда понял, что это преступление». А еще он с легкостью произносил словосочетания вроде «страшная диктатура» и «диктатор Лукашенко». На вопрос, каким образом он вообще оказался в Швейцарии, Гаравский отвечал туманно:

Прокурор Петер Хангартнер обо всей этой путанице в показаниях, разумеется, говорил. И о том, что доказательств вины более чем достаточно, — тоже. В конце своего выступления он потребовал в качестве наказания для Юрия Гаравского три года лишения свободы, два из которых — условно.

Вся долгая сложная операция с частным детективом и выслеживанием Гаравского, подачей заявления в швейцарскую прокуратуру и судом универсальной юрисдикции закончится годом. Нет, не так — годиком. Годиком в швейцарской тюрьме. Прокурор заявил, что экстрадиция в Беларусь невозможна (при том, что в убежище Гаравскому было отказано), так что вскоре он начнет новую жизнь где-нибудь в предгорьях Альп. И это может открыть ящик Пандоры: оказывается, убивать в Беларуси можно — европейское законодательство оценит это в годик-другой. Можно убивать, можно состоять в эскадронах смерти, можно выполнять преступные приказы и получать за это премии. Главное — воспользоваться потом возможностью ускользнуть за границу, дать интервью и с готовностью пойти под суд. Европейский, гуманный, немногословный. А после — пробация, социальная реабилитация, помощь в поисках работы и места в обществе. В гуманном западном обществе.

И тем не менее, теперь уже независимо от того, каким будет приговор — два ли года условно или вообще один, — этот процесс был важен. Просто его не стоит воспринимать как суд. Будем считать, что это был не суд, а допрос. Каждое слово зафиксировано в протоколе. Печати и подписи, логотипы и гербы — всё на месте. Это начало большого расследования, а не его завершение. Продраться сквозь несоответствия в показаниях, добиться показаний от других участников похищений, пройти по проволоке до самых высоких зданий — всё это еще предстоит. Гаравский — винтик, шпунтик, болтик. Словом, крошечная скрипучая деталь смертоносного механизма. И этот будущий символический приговор — тоже лишь начало. В том числе и для Гаравского.