● Мия спит на вокзале прифронтового города. За что нам это?

● Я стирал вещи, на всякий случай. Прибежала Мия, учил ее, как стирать руками. Конечно, я хотел однажды научить ее этому, но жизнь внезапно ускорила. Она теперь тоже ребенок войны?

Мия — дочь киевлянина Владимира И.; когда началась война, девочке было 3 года и 10 месяцев. С 24 февраля 2022 года Володя вел в фейсбуке дневник, предназначенный, по его словам, в первую очередь для Мии, «чтобы она могла в далеком будущем прочитать, как всё было в эти дни и месяцы». И вопрос про ребенка войны вовсе не риторический: приблизительно 7 миллионов детей до 14 лет (и еще больше — если считать до 18 лет) в одночасье, в 4 часа утра по киевскому времени стали детьми войны.

По поручению Офиса Президента Украины создан специальный государственный портал «Дети войны», и он приводит леденящие душу цифры: по состоянию на 1 августа 499 детей в Украине погибли, 1090 — ранены, 1041 — исчез, 19546 — депортированы и/или вынуждено перемещены. И это только те дети, о которых известно точно: из-за активных боевых действий и временной оккупации части территории Украины достоверную информацию о пострадавших детях получить невозможно. Цифры тем страшнее, что меняются в реальном времени: не проходит практически ни дня, чтобы в Украине не был убит или ранен ребенок.

— говорит Ольга Осокина, бывший профессор детской и подростковой психиатрии Донецкого университета, которая сегодня работает в Университете Турку. По ее словам, около 40% детей в зоне боевых действий так или иначе склонны к суициду.

«В Украине можно ожидать огромную психологическую катастрофу», — подтверждает ее коллега, профессор Андре Сурандер из Университета Турку. Цифры, которые приводит Осокина, взяты из исследования 2017 года, еще до полномасштабной войны, а сейчас ученые собирают материал для нового исследования, и уже появились первые итоги: у 36% процентов опрошенных детей один или оба родителя находятся на фронте, у некоторых — родителей убили, 10% видели ракетные удары, убитых и раненых. Половине пришлось покинуть свои дома.

«Дайте ребенку место и время, чтобы поговорить о своих чувствах», — говорит профессор детской психологии и психологии развития, заместитель ректора Университета Ювяскюля Марья-Леена Лааксо в интервью Radio Keskisuomainen. «Новая-Европа» собрала такие свидетельства: что дети самого разного возраста и самого разного опыта — те, к кому война пришла прямо в дом, и те, кто переживает ее издалека, — говорят о самом сейчас важном, о войне. И что говорят их родители.

Мия

Из дневника Владимира И.:

● Заснула, и буквально через 15 минут прозвучала сирена. Разбудить ребенка, одеть полусонную, 19 этажей вниз бегом по лестнице. Просидели час в убежище, решили вернуться за чемоданом.

Пошли вверх по лестнице… Мия — сильная девочка. Но 19 этажей — слишком много для сильной девочки трех лет. Решил не нести ее, слишком опасно потратить мои все силы на подъем. Мия плачет, мы идем. На 19-м этаже завыла сирена. Забегаем в квартиру, хватаем чемодан. Бежим вниз с ребенком и чемоданом.

● Когда читаю новости и посты от друзей, заметно дрожат руки. Перекличка «кто где» в рабочем чате еще ничего, а вот перекличка в чате детского сада вызывает слезы. Да, я, взрослый мужик, плакал сегодня. Камин, сука, аут.

● Воспитанный в советском милитаризированном мире, я с детства знал, что по тревоге солдаты должны одеваться, пока горит спичка. Никогда не думал, что такое будет отрабатывать моя семья с маленьким ребенком.

В первые, самые страшные дни Владимир с семьей выехал в Каменец-Подольский. Но безопасных мест в Украине с начала войны нет:

● Мия спала, когда сегодня была тревога, очень плакала, когда мы ее разбудили, одевали, бежали в подвал. Старый сводчатый каменный подвал. Интересно, прятались ли в нем в 41-м? Киевлян сразу видно: они быстро бегают по сирене.

● Впервые в жизни боюсь купать ребенка. Купание — это такой светлый и теплый момент. Был. Разрешили Мие буквально 5 минут. Я сижу рядом и мучительно жду сирену, чтобы выхватить Мию из ванны, завернуть в полотенце и бежать вниз в холодный подвал. И при этом жутко стыдно: дети Киева, Харькова, Мариуполя сидят в метро и убежищах три-четыре дня подряд. Обошлось.

Через пару часов:

— Фу, противная сирена. Папа, скажи, что сирена фу!

— Фууу, — говорю.

— Тебе понравилась твоя новая подружка Маша?

— Да. Она придет к нам в гости!

— Куда, в нашу комнату?

— Нет, в Киев. Мася сказала, что любит Киев.

Господи, я знаю, что тебя нет, а если и был, то давно отвернулся от мира. И не станешь слушать двух маленьких украинских девочек. Но если ты есть, то пора бы услышать хотя бы их.

До войны трехлетняя Мия знала про существование только ракет для полета «в космут» и не понимала, что происходит. «Пришлось объяснить ей про плохие и хорошие ракеты, — рассказывает Владимир. — А когда видит наш флаг, говорит не “флаг”, а громко кричит: “Україна, наша Україна!”»

● Ночью была сирена, но Мия спала так крепко, что не проснулась. Решили не будить ее, я завернул в куртку и понес в укрытие. По пути Мия проснулась-таки и первое, что спросила:

— Котенок?

— Есть.

— Два котенки?

— Два котенки.

Какой всё же силы в человеке потребность заботиться о других и какое чудовищное преступление — ломать и извращать эту потребность. Это преступление против человечности.

● Стало понятно, что Мия очень мало ест эти дни. Ну то есть она по жизни ест немного, но тут она совсем почти отказалась от еды, не смогла доесть одно яйцо. Как-то же должен был этот бесконечный стресс вылезти...

Заметил, что детский смех тоже стал жертвой войны. Когда сейчас ребенок смеется, то хочется сказать: «Тише, тише! Нельзя смеяться, война же». Мерзкий карлик, похититель смеха.

Сейчас Мия в безопасности, в Румынии, ходит в англоязычный детский сад и уже завела новых подружек. Но вместе с родителями с нетерпением ждет, когда можно будет вернуться домой, в Киев. Туда, где сейчас под ежедневными и еженощными бомбежками живут тысячи детей, и среди них Миша Г., 6 лет 9 месяцев.

Миша

«До полномасштабного вторжения Миша знал о захваченном россиянами Крыме и о странной войне в Донбассе. Он не мог этого не знать: хоть мы и живем в Киеве, но мама и бабушка родом из Донецка, вокруг очень много знакомых переселенцев. А еще есть прабабушка в Крыму, куда никак не доедешь, — говорят Мишины родители, Вика и Эдуард. — Мы рассказывали ему правду и с первого дня большой войны. Ему тогда было пять. Естественно, старались избежать самых грустных, тревожных или мрачных моментов и сосредотачивались на успехах, юморе или ярких историях, например, спасении животных. Но скрывать ничего не скрывали».

Родители Миши правдиво отвечали и на его вопросы о городах, где он был и которые оставили след в его памяти. «Он очень переживал за Харьков и за турбазу под Харьковом, где провел два лета. Про базу успокоили. Про Харьков сказали, что, увы, сейчас сильно обстреливают, но это прекрасный город очень смелых людей, и он выстоял. Потом радовали тем, что окрестности освободили». Пришлось рассказать Мише и про оккупацию Бердянска, откуда родом его отец, и про Мариуполь, где были в свое время проездом, когда ехали в Бердянск, и кормили там вокзального кота.

Родители рассказывают Мише и о знакомых: кто ушел на фронт, кто волонтерит, кто уехал за границу. Про то, что люди на фронте получают ранения и погибают, он тоже знает. О чем не говорят — так это о попаданиях ракет по жилым домам, о гибели людей от ракет и дронов.

Война, по словам родителей, повлияла и продолжает влиять на Мишу очень сильно. Во-первых, он перешел на украинский язык. Это случилось добровольно и само собой. «Мы эвакуировались во Львов. Там на прогулках говорили с ним на украинском, погрузились в украиноязычное информационное пространство. Дома (это был дом наших знакомых, поселивших нас у себя) говорили в основном на русском. Но в один прекрасный день у ребенка будто переключили кнопку. По Мишиным словам, ему “мега” нравится украинский язык, он украинец и хочет разговаривать на украинском. Случилось это примерно на третий месяц нашей жизни во Львове. Сейчас, больше года спустя, он, правда, “выучивает” обратно отдельные русские фразы, но делает это больше для смеха или чтобы подразнить родителей. При этом частенько исправляет наш или бабушкин суржик».

«Во-вторых, — добавляет Эдуард, — поменялось отношение ко многим вещам. Информационный простор почти полностью изменился: без русских и советских мультиков, без русскоязычного ютуба. Русскоязычные переводные книги и мультфильмы остались, но их процент заметно уменьшился».

Изменилось и отношения мальчика к военным. «Ребенок очень уважает наших вiйськових и сам заявил, что хочет стать военным. А еще он хочет стать ученым и создать для Украины ядерную бомбу. Миша очень расстроился, узнав, что Украина когда-то отдала ядерное оружие. Теперь своей задачей он видит его вернуть». Изменились и игры, стали воинственными и ролевыми — про то, как звери выгоняют из леса «москалей»: зайчики с ружьями, белочки с базуками и ежик с пулеметом.

О военном быте семьи с маленьким ребенком Эдуард и Виктория рассказывают просто — до дрожи. «Четыре месяца в начале войны — со 2 марта по 1 июля — жили в эвакуации во Львове. Выехали в первую очередь из-за ребенка. Добирались тяжело, но на ребенке это не отразилось. Очень помогли друзья. Львов стал ярким впечатлением и любовью.

В самом начале войны (первую неделю, до эвакуации во Львов) и потом осенью 2022 (уже в Киеве), во время массовых обстрелов инфраструктуры, ходили в бомбоубежище — подземный паркинг. Мише даже понравилось, особенно когда там было людно: он гладил котиков-песиков и нашел себе приятеля-одногодку. В декабре в бомбоубежище уже мало кто ходил, было пусто, грустно и холодно, и мы оставались дома. В садике их водили в укрытие на территории, там уютно, воспитатели с ними занимались, кормили, ставили мультики».

«В начале весны ракетные и дроновые обстрелы стали реже, и мы немного расслабились. Когда в начале мая начались постоянные ночные обстрелы — за месяц было лишь пять ночей без тревог! — никто уже никуда не ходил. Если ребенок спит (так чаще бывает), мы выносим его в коридор, чтобы быть “за двумя стенами”. От прямого попадания ракеты или дрона это не защитит, но мы верим в киевскую ПВО. Зато защитит от стекла, ударной волны или просто испуга от летящих обломков. Во всяком случае, это максимум, что мы можем сделать.

«Если тревога днем, он сам бежит в коридор и в первую очередь эвакуирует своих плюшевых зверей и живых улиток. Дневные тревоги чаще связаны со взлетом МИГов — носителей “Кинжалов”. Когда МИГи перебазировались из Беларуси, такие тревоги стали реже и короче».

«Когда были массовые отключения света, ребенок сначала боялся темноты, но мы купили много свечей и фонариков. Мы сидели на полу на подушках и при свете свечей читали “Муми-троллей”. Потом купили много пауэрбанков, зарядную станцию и влогерскую лампу. Теперь Михаил с ностальгией вспоминает эти отключения — ему прямо хочется, чтобы они вернулись».

«Михаил очень любит котиков. Вскоре после начала войны у него появилась собственная теория. Война котов и людей. Коты — хорошие, люди — плохие. Когда-то давно цивилизация котов победила, ударив планету людей ядерной бомбой, но потом обломок этой планеты оказался на планете котов. Это была Россия. Все, кроме россиян, — котики. Россияне — люди. А еще есть китайцы, которые лисички. Хорошие люди тоже есть — их всего 16. В частности, наш друг, переехавший в свое время из РФ и очень поддерживающий Украину, входит в это число». Это, по словам Мишиной мамы, своего рода защита психики — особенно когда ребенок нервничает. «А еще Михаил ради шутки может орать на улице “Увага, повітряна тривога, пройдіть в найближче укриття”. Выходит очень похоже. И очень любит песню “Ой у лузі червона калина”».

Сеня, Леонид, Лиза

Братья Семён и Леонид Ш. встретили полномасштабную войну в Харькове. Семён, в тот момент 12 лет: «Первые недели полторы было очень страшно, потом привык, единственное — бесили постоянные прилеты. Когда перебрались в дом с подвалом, страх вообще ушел. В быту всё было так же, как и до этого, только приходилось прятаться в ванную раз в плюс-минус 3 часа».

Информацию подростки получали в основном не от взрослых, а из интернета, и шестнадцатилетний Леонид прямо-таки оскорбился: «Это скорее я говорил с моей мамой о войне, и в вопросах войны я более компетентный».

Мальчикам казалось, что всё скоро кончится, и к решению матери уехать в Германию они отнеслись негативно. «Было понятно, что это не обязательно нисколько, но мама забоялась, и выбора у нас особо не было», — рассказывает Сеня. Леонид взрослее и категоричнее: «Что по поводу эвакуации: это решение было принято моей мамой единолично на основании недостоверной информации из недостоверного источника».

Решение вернуться домой ребята «строго», по их словам, поддержали. «В Германии, — говорит Семён, — первое время ощущал себя как в отпуске, потом, когда началась школа, как в очень странном симбиозе жизни под замком и нормальной, затем, когда свыкся, как дома, но чуть хуже и всё еще страннее, и под конец, когда услышал, что мы можем убраться отсюда, — будто я скоро досижу свой срок в тюрьме».

Очень хочет домой в Киев и Елизавета Ш., которая находится сейчас под временной защитой в Финляндии. О первых днях войны ей вспоминать тяжело: «Это было, как мне тогда казалось, обычное утро, разве что какое-то шумное: родители что-то паковали. Моя сестра пошла в комнату родителей, спустя несколько минут я услышала ее плач. Я спросила, что случилось, мама мне ответила, что началась война. Я засмеялась, но это был точно не искренний смех, а скорее защитная реакция. Весь день мы провели дома и под вечер решили ехать в село к бабушке и дедушке». В городе, по словам Лизы, царила паника, люди не знали, как действовать и что предпринять: «Были большие пробки, так как все хотели покинуть город».

Решение эвакуироваться созревало в семье с первых дней полномасштабной войны, но конкретного плана, в каком направлении двигаться, не было. «Маме позвонила ее сестра, которая живет в Финляндии, и предложила поехать к ней. Я очень не хотела уезжать из-за папы, поэтому решение об эвакуации для меня было нерадостным. Безусловно, я благодарна Финляндии, а особенно людям, которые помогают, принимают и направляют украинцев. Это бесценный опыт. Но дом есть дом, и желание туда вернуться было с первого дня проживания за границей».

«Война изменила каждого украинца, и меня в том числе, — по-взрослому рассуждает пятнадцатилетняя Лиза. — Я поменяла взгляды на многие вещи. Благодаря войне удалось узнать, кто мои друзья, а кто дружит со мной по ситуации. Также за время пребывания в Финляндии стала намного самостоятельнее. Одолела барьер в английском языке, могу объясняться и общаться на английском. Но и также поняла, насколько сильно я люблю своих близких и как сложно жить без папы».

Катя, Вероника, Денис, Алёша

Как в России переживают войну семьи с детьми и подростки, не поддерживающие российскую агрессию?

«Война повисла в нашей семье с первого дня, она всё время с нами, — говорит москвичка Марина П. — Я предлагала дочке подписаться на “Медузу” или на новости для подростков от Линор Горалик. Она отказалась — мне кажется, ей слишком страшно. Я рассказываю ей самые важные новости и то, что может ее непосредственно коснуться: про русский военный корабль, про контрнаступление, беспилотники над Кремлем, мятеж Пригожина. Новости о ежедневных обстрелах, смертях мирных жителей, о горе, крови и слезах я оставляю себе. Когда дочка решит, что готова это знать, она узнает сама — все источники для нее открыты. Еще весной 2022 года я рассказала о правиле двух стен и о том, что делать в случае воздушной тревоги, если рядом нет взрослых,

По словам Марины, в школе, где учится ее дочь Катя, о войне говорят мало: «Даже “Разговоры о важном” ни разу не касались войны — один раз только был урок на тему “как хорошо, что Крым с нами”. Но вот учительница истории (ей под 80) любит во время урока провести политинформацию и кратко пересказать то, что вчера говорили в телевизоре. Катя рассказывает потом дома. Обсуждаем вместе, смеемся. Ребенком войны одиннадцатилетняя Катюша себя, по ее словам, не ощущает. “Дети войны — это те, чьи близкие сейчас на фронте”, — говорит она».

«И те, чьи дома подвергаются обстрелам, кто покинул дом, — добавляет Марина. — Те, чья жизнь из-за войны изменилась и кто не ощущает себя в безопасности. Очень страшно, когда от войны страдают дети. Очень страшно, когда в детские головы вносится всякая идеологическая фигня. И долг каждого родителя — растить детей свободными и мыслящими людьми. Мое сочувствие — тем, кому это дается тяжелее, чем нам. Мое сердце — с украинскими детьми и родителями».

А Катя посчитала нужным подробно сформулировать свою точку зрения: «Не Украина напала на Россию, а наоборот. Война готовилась не первый год. Еще в 2014-м всё стало понятно, когда под шумок гражданской войны в Украине Россия присвоила себе Крым. У российской армии меньше ресурсов, поэтому шанс того, что победит Украина, гораздо больше. Все, у кого хоть немного на месте мозги и кто может думать своей башкой, а не слепо верить всему, что говорят в телевизоре, давно всё поняли. Сейчас, хоть я и из России, с нетерпением жду проигрыша, пусть это и означает переворот, бедность и всё в таком духе.

Вероника И. из Пскова гораздо старше Кати, ей 17. Свое школьное окружение она оценивает так: примерно 60% против войны, где-то 30% аполитичны, около 10% поддерживают. «Большинство моего окружения против войны в целом, а непризнание войны с Украиной, политических игр разума конкретно в таком формате и боязнь отправки на фронт — это уже скорее следствие».

Информацию о войне Вероника, как и ее друзья, получает большей частью от друзей и родственников. «Разговоры о важном» в школе проводят каждую неделю, но впрямую о войне не говорят. Вероника вспоминает, что как-то урок посвятили традиционным семейным ценностям и показали ролик, где в кадре сидел Охлобыстин в рубахе из крапивы и говорил что-то вроде «вот женщина должна очаг дома хранить, а мужчина — он что? Знает, где волки водятся, знает, где рябина растет». Девушка избегает тем, связанных с войной, в разговорах с одноклассниками, которые поддерживают агрессию России.

«А из тех, с кем я об этом общалась, никто себя в безопасности не чувствует, я поэтому новости и не читаю. Как-то раз я словила паническую атаку, когда какой-то блогер опубликовал в телеграм-канале видео о том, что должно быть в тревожном чемоданчике. Это было после какой-то заварушки уже на территории РФ». Еще подростки тревожатся за мобилизованных, ведь, по словам Вероники, «это папы, братья, дяди моих друзей». У Вероники есть и собственный опыт: отец ее маленькой сестры — военный, и на маму, говорит девушка, страшно смотреть, когда он долго не выходит на связь. Друзья Вероники, по ее наблюдениям, не боятся, что Россию будут бомбить, скорее страшен хаос в целом и заварушки с их участием.

Родители семилетнего Дениса и одиннадцатилетнего Алёши Х. переехали в Грузию в марте 2022 года. От детей правду не скрыли: рассказали, что Россия напала на Украину, люди гибнут, и что, к сожалению, вряд ли война закончится скоро, и семья едва ли вернется в Россию. Переезд дети восприняли легко, в новой школе у них быстро появились друзья, и ходят они туда с удовольствием — в отличие от школы в их родном городе, куда Денис ходить не хотел. Со старыми друзьями Алёша общается по телефону и в социальных сетях, новости узнает в интернете и тиктоке. В школе и с друзьями о войне говорят, а младший, Денис, часто общается в интернете с мальчиком из Украины, так что источников информации у ребят много. Но, по словам Алёши, ребенком войны он себя не ощущает. «Потому что я не был участником войны, и мы не пострадали от войны», — объясняет он.

Дети и их взрослые

Детей, живущих в странах, где не идет война, сложно назвать ее жертвами. И тем не менее, дети слышат разговоры взрослых, а те, что постарше и пользуются социальными сетями, получают информацию, которая влияет на их психическое здоровье. Буквально в первую неделю после начала полномасштабного нападения России на Украину ведущие ученые и психологи в Финляндии озаботились этой проблемой. Профессор детской психологии и психологии развития, заместитель ректора Университета Ювяскюля Марья-Леена Лааксо в интервью Radio Keskisuomainen сказала, в частности, о том, что ребенку важно знать: война, транслируемая в новостях, его не касается, он в безопасности. В те же дни Финская ассоциация психотравм опубликовала текст под названием «Война в Украине. Что рассказать детям». Это подробные инструкции для родителей и учителей о том, как справляться с чувствами и тревогами детей, вызванными войной.

Детям из смешанных семей, где один из родителей родом из России и имеет российское гражданство, можно рассказать, что они в безопасности, но гораздо сложнее объяснить, что война их не касается. Наталия В. живет в Финляндии уже пятнадцать лет и уехала по работе, а не по политическим причинам, но и пятнадцать лет назад ей категорически не нравилось, как и кем Россия управляется. «Хотя, конечно, представить, что в 2014 году российские солдаты окажутся в Украине, а в 2022-м станут обстреливать ракетами Киев и Львов, я никак не могла», — говорит Наталия.

Ее дети родились в Финляндии, и у них нет и не было паспортов РФ. Они одинаково хорошо говорят по-фински и по-русски. «Когда началась война, я рассказала детям, что армия РФ по приказу президента Путина вторглась в Украину. Помню, старшая дочь, которой тогда было 11, негодовала: “Как в XXI веке вообще можно просто взять и начать войну?!”» — вспоминает Наталия. Она поясняет, что школа в Финляндии деполитизирована, и специально про войну детям никто не рассказывал. «Но когда учитель говорит “в нынешней ситуации”, “теперь, когда идет война”, все понимают, о чем речь. Лично у меня учителя спрашивали, не было ли у наших детей проблем из-за их русских корней, потому что к буллингу в школе нулевая терпимость.

Современные подростки не полагаются только на мнение и слова родителей. Это подверждает и Наталия: «Дети сами задают вопросы о войне, но у них и помимо меня есть источники информации — преимущественно в интернете. В первый же день войны они смотрели ролики в тиктоке: дети из Украины снимали и выкладывали видео о том, что происходит у них за окном. На ютубе дочери подписаны на канал украинского подростка, который стал беженцем. Дети не следят за военной и политической ситуацией специально, но всё равно информация о главных событиях до них доходит. Но не только о войне, конечно, — недавно они так же вовлеченно обсуждали нефтяные скважины Аляски».

Наталия родилась в Петербурге и сама из смешанной семьи: ее мама из Украины, а бабушка со стороны отца — белоруска. «Я мечтала когда-нибудь показать своим детям все три страны, в особенности Киев и Петербург. Сейчас это невозможно, и не уверена, что будет возможно в будущем. В Украине мне, думаю, еще многие годы будут не рады. В Россию я сама не поеду из-за моральной атмосферы, царящей там, а главное — потому что для родной страны я теперь предательница и преступница, так как мои симпатии — целиком на стороне Украины».

«Я хочу белое ванильное мороженое и розовое клубничное, но давай возьмем банановое и смурфиковое, чтобы было как Украина», — просит маму Арина Т., 4 года 10 месяцев, которая живет в Чехии с папой-россиянином и мамой-украинкой. С самого начала большой войны родители Арины помогают украинским беженцам. Беженцы есть и в их собственной семье: когда Харьков начали обстреливать, мамины родители выехали из Украины. Так что война приехала прямо к Арине домой, в мысли и сердце. Больше года Арина копила деньги, а когда копилка переполнилась, девочка купила себе велосипед и две игрушки, а остальные деньги попросила послать хорошим солдатам. «Нормально вышло остальных денег, берите пример с девочки Арины», — советует ее мама, Елена.

А мама Мии с горечью резюмирует: «И если есть в этом ужасе войны светлая сторона, то вот она: по крайней мере, наши дети с ранних лет знают, что хорошо, а что плохо. Многие взрослые, особенно в России, так до седых волос этого и не узнали».

Хельсинки

* Некоторые имена в статье изменены в целях безопасности.

* Все истории в статье подлинные, некоторые имена изменены в целях безопасности.