Вы удивитесь: донбасской тематики у Прилепина практически нет.

Зато есть много другого. Например, самая что ни на есть желчная ненависть в адрес «либеральных культурных элит», которые то и дело «отменяли» его творчество, мешали печататься и не давали премий. То, что роман «Обитель» был обласкан кем только можно, — молчание. Статус самого цитируемого писателя России, госнаграды и политическая карьера — всё это, видимо, тоже не может восполнить глубокую обиду на тех, чьего признания Захар так безуспешно искал.

Даже эта книга вышла внушительным для non-fiction тиражом — 12 тысяч экземпляров, а работала над ней команда из редакции Елены Шубиной. Одна из самых, если не самая престижная редакция русской прозы в стране — она долгое время и публиковала литературное творчество Прилепина. Однако сейчас лейбла прославленной редакции на обложке нет. Такую стеснительность объясняет содержание.

Сермяжную фронтовую правду войны, пусть и преступной, отыскать здесь можно с трудом. «Координата Z» находится в двух слишком «возвышенных» плоскостях — геополитики и истории.

Логично: история — ее уже нет, а геополитика — удел немногих. Обывателю остается вздохнуть, признать «сложность этого мира», принять неизбежное, а если придет повестка — отправиться на фронт. Прилепин намеренно пытается придать этому определенный лоск: «Вы умираете не просто так».

Фашистские корни

Книга состоит из 50 очерков, написанных в разное время и не всегда связанных между собой. Однако за этой какофонией всё же просматривается определенная идейная система. Правда, очищенная от высокопарной риторики и трюизмов, она предстает чем-то простым, как кувалда вагнеровцев. Символично, что книга летела ко мне в одном пакете с «Майн Кампф» Гитлера (последняя — дань моим профессиональным интересам как историка Холокоста).

Классик исторической социологии Майкл Манн писал, что фашизм — это «попытка создать трансцендентное национальное государство при помощи парамилитаризма проведя народ через чистки». В тексте Прилепина мы найдем с этим много общего: и вера в преобразующее «идеальное» государство, и опора на парамилитарные группы, и готовность к чисткам несогласных.

Идеи Прилепина расходятся с упомянутым определением фашизма лишь в части органического национализма. Грубо говоря, «классические фашисты» верят в нацию как в принцип «крови и почвы». Прилепин же тут намного аккуратнее — он пытается комбинировать три элемента: русскость (в духе стародавней «народности»), государство (политическая форма) и империя (внешнее пространство власти).

С одной стороны, он, пытаясь представить смысл войны, заявляет, что идет борьба между «подделкой» и «оригиналом», «нам» противостоят «вымороченные, липовые квазиукраинцы, недомалороссы, антирусские». Но с другой стороны, выше Прилепин пишет: «Они — враги украинского, малорусского, русского народа и казачьего рода, а мы и есть этот народ, этот род» (С. 49).

Главное для Прилепина — этатизм. Государство предстает как нечто объединяющее, организующее и хорошо функционирующее, только если действует жестко. Показательны рассуждения Прилепина о Великой Отечественной войне, а именно об энтузиазме деятелей культуры, которого сегодня не наблюдается. Ответ — разница в государстве: «Это случилось потому, что государство упрямо и последовательно работало, выстраивая год за годом кадровую пирамиду на принципах тотальной преданности Отечеству. Не режиму (хотя и ему тоже) — но прежде всего Отечеству» (с. 195).

Этот тезис, конечно, не выдерживает критики, поскольку Прилепин совершенно некорректно описывает то, как только накануне Второй мировой начали формироваться идеи «советского патриотизма». Главным достоинством Алексея Суркова и Константина Симонова как деятелей культуры оказывается то, что «они ездили и воспевали все военные конфликты, куда их Родина направляла» (с. 283). Даже как-то обидно за писателя, который отводит себе такую роль.

Государство Прилепина, которое вступило в борьбу «за русский мир» против «всего западного мира», выглядит достаточно «толерантно»: имперцы, монархисты, белогвардейцы, неоязычники, сталинисты — все наши. Только поддержите борьбу за Донбасс. Приемлемы почти любые политические позиции, кроме либеральных, поскольку «за восемь лет я так и не встретил там [на Донбассе] ни одного либерала, пришедшего помочь русскому миру отстоять свои законные права» (с. 62).

Порою риторика Прилепина может приобретать антиэлитарный и даже антикапиталистический характер. Прилепин критикует то, как «СВО» провалилась с самого начала, отстаивает Ленина перед Путиным и неоднократно уличает российские власти в мягкости. Но всё это — «прививка», нужная лишь для того, чтобы его, писателя, сразу же не уличили в лизоблюдстве перед властью.

Так, в эссе «Откорм могильщиков» он представляет историю современной России как сговор между «либеральной политической элитой» — с одной стороны, и «буржуазией» и «креативным классом» — с другой. Последние были якобы главными выгодополучателями системы, одновременно манипулируя «простым народом». Однако война поменяла многое: народ якобы остался верен стране, а креативный класс и буржуазия ее предали. Завершает Прилепин «страшилкой»: на арену выходит молодое поколение, которое также против войны, а значит, буржуазия и креативный класс смогут разорвать пакт с властью: «И власть сожрут. Проблема только в одном: ее сожрут вместе со страной» (с. 91).

В день мобилизации Путин сделал выбор в сторону своего народа (с. 171). А потому война предстает чем-то очистительным: «Через войну Россия сохраняет себя… избавляясь не только от ереси украинства, но и от лжедемократии, квазилиберализма, гендерных новшеств, русофобии и прочей настырной заразы» (с. 296). Абсолютный косплей милитаристов эпохи Первой мировой.

Однако Прилепин далек от того, чтобы праздновать окончательную победу. Может, снаружи и кажется, что Россия — страна победившего фашизма, но вот сам идеолог так не считает. Эту книгу, отправленную в печать 17 марта 2023 года, он завершает намеками на то, что значительная часть вестернизированных элит осталась на местах, а также призывает к массовой мобилизации. Его идеал, обрисованный на последних страницах, — мобилизационное общество, готовое ко всему, где в центре «воин, рабочий, человек науки, священник, поэт», главные ценности — мужество, дерзость и справедливость (с. 347).

Эта идея идет в унисон с риторикой абсолютного большинства «военкоров» (то есть тех, кто лично находится в зоне боевых действий) и группы «Вагнер». Ну, по крайней мере, до провала «марша справедливости» на Москву.

Геополитическое воображение

Хотя Прилепин использует множество геополитических аргументов, собственно его представление о внешнем мире сложно концептуализировать. Внешний мир предстает неким хаосом, где, может, и наблюдаются определенные тенденции (например, «в XXI веке разумный мир будет одновременно и леветь (в экономике), и праветь (в идеологии)» (с. 237)), но в целом остается чисто негативным пространством, где множество врагов (прежде всего Запад и США). Отношение к нему России амбивалентно: она одновременно и отгораживается (ведь «СВО» — это действие на «своей земле»), и выступает светочем антиколониальной борьбы и примером для других народов.

Если обращение к «донбасскому контексту» позволяет Прилепину утверждать «русскую ирриденту», то международный контекст вводит уже противоположные имперские идеи. Так, отсылая к одним конфликтам на постсоветском пространстве и умалчивая другие, Прилепин утверждает, что «гражданская борьба ряда притесняемых народов за независимость не прекращалась на территории бывшего СССР, по сути, за эти годы никогда. А то, что всякая независимость так или иначе имела столицу в Москве, — для Москвы все эти 33 года были не праздником, а крестом. Но выбора у нас не было раньше — и не будет впредь. Кто-то же должен смотреть за пространством» (с. 200). «Бремя белого человека», ничего нового.

Историческое воображение

За последние десять лет история стала главным квазиценностным языком российской власти, и естественно, Прилепин не может не говорить на нем.

Но текущий момент переживается не просто как «свершение истории». Нет, между настоящим и прошлым ломается грань, а павшие предки становятся принуждающей силой. В самом начале Прилепин говорит о 417 323 погибших советских солдатах в битве за Днепр в 1943 году, а затем вопрошает: «С чего ты взял, что твой голос весит больше этого необъятного кладбища? Ты решил это лишь потому, что ты живой?.. Разве смерть обнуляет наши голоса?.. Украина должна быть освобождена не только во имя живых. Она должна быть освобождена во славу всех павших» (с. 16).

Несмотря на обилие исторических отсылок и рассуждений в «Координате Z», на протяжении всего повествования Прилепин предложил лишь одного «забытого» героя прошлого, который ныне востребован, а именно генерала Григория Розена, который не только участвовал в наполеоновских войнах, но и подавил польское восстание в 1830 году, а затем воевал на Кавказе (с. 298–301).

Обратим внимание, что имперское начало тут у Прилепина оказалось выше, нежели этнорусское.

«СВО-и»

Всё это политическое воображение было бы неинтересно и довольно скучно, если бы не главное. Вооруженная борьба за Россию и «русский мир» является главным инструментом, позволяющим отделять «своих» и «чужих». «Свои» для Прилепина — фундаментальная категория. Правота «своих» для него очевидна, а то, что она омыта кровью, — лишний раз защищает ее от критики: «Для меня, схоронившего на Донбассе самых главных друзей, лучших людей в моей жизни, выше этой правоты ничего нет» (с. 30). В это пространство «своих» будут включены и жители Украины, но — потом, после победы. «Свои» определяются пространством общей борьбы и, прежде всего, боевого братства. Русских и чеченцы, да, воевали в прошлом, но теперь, в ходе новой войны, они друг для друга — свои. Кстати, достаточно распространенная аналогия у военкоров — они любили рассказывать жителям разгромленного Мариуполя: мол, ничего страшного, мы же Грозный также разрушили.

Смерть «своего» — это моральная претензия к другому, прежде всего либералу, выступающему против войны. Прилепин напрямую говорит: «Ты — против моих мертвых. Почему я должен сидеть с тобой за одним столом? Мне отвечают: у него другое мнение. Какое еще “другое мнение"? Вы в своем уме? У меня — убили брата!.. Я вовсе не хочу, чтобы его убили, этого человека с другим мнением. Я просто хочу, чтоб он заткнулся, — на похоронах, где мы провожаем товарищей» (С. 93–94).

За категорией «свои» можно легко угадать культ силы, утверждающей свое право вечного воинства, для которого процесс важнее итога.

Война ради войны

В книге так много про историю и геополитику, и так мало — про сущность текущего конфликта. Нужно постараться, чтобы на 340 страницах текста найти хоть что-то, оправдывающее эту войну.

Можно, в принципе, отыскать типичные для национализма мотивы почвы и культуры, права «народа Донбасса» жить «на своей земле» (будто два миллиона человек не покинуло эти территории в 2014–2021 годах и не могут считать эту землю своей). «Да, из-за языка надо воевать, если его отнимают. Язык — это совесть и память народа» (с. 106).

Но поиск конкретных причин войны не особо заботит Прилепина. Критикуя песню на стихи Евтушенко «Хотят ли русские войны», Прилепин проговаривается: «Русские воюют, потому что хотят. Их заколебало — вот они и воюют, а не подвывают» (с. 205). В одном из следующих очерков он еще более четко формулирует:

И это честно.

Но возникает вопрос: зачем еще 340 страниц, если главная идея выражена в нескольких предложениях? Удивительно, насколько голос Прилепина оказывается вторичен.