Кейс Гилберт всколыхнул англоязычный медиа- и литературный миры. Все ведущие западные издания выступили с осуждением решения Гилберт. «Ешь, молись, сдавайся», «ешь, молись, притворяйся», «литература в паутине цензуры», «недопустимый акт цензуры», «теперь люди, пережившие домашнее насилие, будут противостоять новым постановкам “Отелло”?» и так далее — пишут наши коллеги на Западе. ПЕН-Америка надеется, что Гилберт пересмотрит свое решение, а литературный обозреватель The Spectator и вовсе обрушился на критиков Гилберт:

«Есть такое мнение, что кампания против неопубликованной работы миссис Гилберт была благонамеренной, но “направленной не туда”; что она отражает понятную боль украинцев. <…> Это мнение — робкая и двусмысленная чушь. Эти люди — идиоты, злобные солипсические идиоты притом. Их нельзя оставлять без присмотра со смываемыми маркерами, не говоря уже о том, чтобы оставлять отзывы на книги. <…> Начнем с того, что они бескомпромиссные расисты».

Литературный критик из Австралии Джеймс Ли высмеивает Гилберт, «которая всерьез считает выход своего романа событием геополитического значения», а великая американская писательница Джойс Кэрол Оутс сетует: «Всё больше уважения [я испытываю] к писателям вроде Салмана Рушди, которые никогда не сдавались и не уступали своим самопровозглашенным врагам».

Как видите, за западную «отмену культуры» можно особо не волноваться.

за литературу; игнорирование своих моральных обязанностей как писателя (буквально в таких выражениях!), отступление с фронта борьбы за культуру.

Некоторые более тонкие комментаторы замечают, что Гилберт, вообще-то, никогда не претендовала на роль «солдата культуры». И «Ешь, молись, люби», вообще-то, — книга из жанра селф-хелп, а вовсе не глубинное и важное исследование человеческой натуры. А тот ее бестселлер тоже много критиковали за экзотизацию чужих стран, за взгляд «страдающей белой богатой женщины». Потому «сочувствующая» и «эмпатичная» Гилберт, отзывающая публикацию, — с одной стороны, точное попадание в ее же имидж, с другой — выдающийся маркетинговый жест: книга-то всё равно выйдет, а событием она уже стала.

Все эти точки зрения — как и исходное уважение к Гилберт, потому что это, вообще-то, ее роман и ей самой решать, что с ним делать, — могут и существовать и даже сосуществовать. Нам с вами уж точно не обязательно занимать позицию. Уходить в область нравоучений и разбираться о «высокой миссии литературы», мне кажется, и вовсе отдает какой-то пошлостью. Интересно, мне кажется, здесь совсем другое.

Обозреватель британского The Spectator защищает свою позицию против отзыва романа о России следующей аналогией: в конце 1920-х роман Ремарка «На западном фронте без перемен» вышел на английском языке. Но несмотря на то что наши города были полны сломленными искалеченными ветеранами, никто не критиковал книжку Ремарка на основании, что она «пробуждает сочувствие» к немцам. Наоборот, единственными, кто пытался остановить выход романа, были нацисты.

Легко обернуть эту аналогию в наши дни. Роман Гилберт про семью религиозных отшельников, ушедших в Сибирь от советской власти и живущих «в мистической связи с природой», наверняка покажется российским читателям «клюквенным» (в обыденной речи) и экзотизирующим, если не «колониальным» (в речи специалистов). При этом, очевидно, советская власть выступит там в роли «плохих парней» — а значит, книжку с удовольствием запретят в Российской Федерации.

Это точная часть аналогии. Но есть и неточный, вернее, совсем не отражающий дух времени момент.

Со времен Ремарка и Первой мировой войны всё-таки прошла сотня лет. Изменилась и Европа, изменился и весь мир. Тезис, который уже стал трюизмом, но проговорим его еще раз: война в Украине стала первой войной, разворачивающейся в пространстве так называемых «цивилизованных стран», и первой войной, за которой весь мир наблюдает — и фиксирует — в режиме онлайн. Онлайн-войны уже были; но онлайн-войн, которые бы интересовали весь мир, еще не было. Это первая такая война.

Если Клаузевиц считал, что война — это «продолжение политики другими средствами», то сегодня на наших глазах социальные медиа стали «продолжением войны другими средствами». Главное, что нужно понимать про этот фактор, — он вошел в нашу жизнь прочно и надолго. Ваше отношение к нему весит мало и вряд ли что-то изменит. Нравоучительная оптика здесь представляется тупиковой и бесполезной, если не вредной.

Бороться за сохранность здравого смысла нужно. Но в этой борьбе стоит разобраться в первую очередь в подлинных причинах этой новой угрозы. И в кейсе Гилберт, как и во всей дискуссии о смешении «культуры отмены» с «культурной военного времени», обсуждать либо интернет-троллей, либо «сдавшуюся» (а на деле — получившую грандиозную пиар-кампанию) писательницу выглядит как интеллектуальная лень.