— Какие новости от Жени, Лена?

— Она начала отвечать на письма. Пишет, что у нее всё нормально, что не надо делать из нее Жанну д'Арк, она не героиня, она просто хочет домой.

— В письме, которое ты выложила в соцсети, есть такие слова: «Не буду тебе описывать СИЗО, сама знаешь». Что имеется в виду? Почему «сама знаешь»?

— Потому что я уже семь лет веду проект «Сказки для политзаключенных», организую переписку с узниками, в том числе из СИЗО-6 «Печатники», где находится Женя. Поэтому она уверена, что я знаю, как там и что.

— И как?

— Говорят, раньше в Печатниках женщины лежали на полу, по ним тараканы бегали. Но это информация многолетней давности, сейчас вроде бы не так. Поменялось руководство, условия стали лучше. Как я поняла, Женька сейчас находится в карантине, в одиночке. Потом ее переведут в общую камеру.

Во время обыска у нас изъяли компьютер, в котором вся информация по «Сказкам». И теперь мне немного тревожно. Кто их знает, что они могут с этой информацией сделать.

— Но это же не противозаконная деятельность.

— Абсолютно не противозаконная. Но там списки узников, в том числе тех, кто сидит по террористическим статьям. Могут сказать: «Ага!»

— Обыск был жесткий?

— Вообще нет, явно для галочки. Полчаса они топтались на лестничной площадке в ожидании понятых. Потом вошли, сказали: «Отключайте компьютеры!» Муж сказал: «Слушайте, у меня работа, мне надо ее закончить». Они говорят: «Пожалуйста». В итоге изъяли компьютеры у Глеба и у меня, но больше ничего не трогали.

— А зачем они вообще к вам нагрянули, что искали?

— Понятия не имею. Я тоже говорю им: «Женя тут не живет много лет, у нее квартира в Москве, она там прописана». «А нам велели».

Еще она пишет про поддержку, очень благодарит.

— Поддержка действительно мощная.

— Была огромная толпа около суда, когда выбирали меру пресечения, Женя считает, что это помогло. Не знаю, потому что толпы у судов — дело достаточно обычное, но как минимум это ее поддержало морально.

В суд были переданы поручительства театральных деятелей, всех я не помню, запомнила, что там был Константин Райкин, Ксюша Собчак почему-то, Вениамин Смехов, Олег Меньшиков. Даже Розенбаум вступился. На концерте в БКЗ «Октябрьский» он сказал: «Я не смотрел спектакль, но Светлана Петрийчук и Женя Беркович написали об обманутых женщинах русских. Я не про политику сейчас говорю, ни в коем случае. Мы понимаем, что кому-то захотелось, но у нас же умное государство, мы надеемся. Разве можно такие вещи… В кандалах двух девушек…» Немножко удивил Пархоменко, который эту тему упомянул и сказал, что типа всё понятно, Розенбаум наверняка знает семью Жени, это известная семья в Петербурге. Между строк читалось: и еврейская. Передайте ему, пожалуйста, что, при всем уважении к творчеству Розенбаума, мы не знакомы и никогда не были. Кстати, по поводу спектакля он абсолютно прав.

— Ты его видела?

— В записи, Женя мне прислала, у меня не всегда есть возможность ездить в Москву из Питера. Очень красивый спектакль, прекрасная музыка и костюмы, за которые дали «Золотую маску» совершенно заслуженно, я считаю. И сильный гуманистический, антитеррористический месседж: девочки, не делайте так! Это спектакль о том, почему девочки так делают, кто их доводит до этих чудовищных ошибок и к чему эти чудовищные ошибки приводят.

— Тут многое зависит от воспитания. Как вы воспитывали Женю, в кого она такая пошла?

— В бабушек. Бабушка Нина Семеновна Катерли, писательница, известная своей правозащитной деятельностью времен перестройки, заложила эти традиции.

— Писали, что ей стало плохо во время обыска.

— Это неправда. Какой-то израильский журналист это написал, видимо, чтобы раскрасить сюжет, добавить красок, но это не так. Бабушке было хорошо, она, как старая полковая лошадь, оживает при звуках боевой трубы. Она не ходит, нога не срослась после перелома, но с энергией у нее всё в порядке. Когда пришли эти товарищи, она сразу позвонила депутату Борису Вишневскому и Олегу Басилашвили. Он тоже всячески выражал поддержку, спрашивал, чем можно помочь.

Женина прабабушка, моя бабушка Елена Иосифовна в 50-е годы была вторым секретарем Ленинградского Союза писателей. К ним домой приходили репрессированные писатели, вышедшие на свободу после смерти Сталина, она им помогала. Так что традиция у нас хорошая.

— А стихи, театр — откуда это у Жени?

— Это бабушка со стороны отца. Она всю жизнь проработала преподавателем русской литературы. Театр — это мой отец Михаил Григорьевич Эфрос, который в свое время в 50-е, еще во времена борьбы с космополитизмом, пытался поступать в театральный институт на режиссерский, но не прошел по пятому пункту. Когда она в 90-х поступала в петербургский Театр юношеского творчества, папа ей помогал подготовиться.

— Год назад она написала свое знаменитое стихотворение про деда и войну. И уже тогда было видно, что над ней сгущаются тучи. Был довольно сильный накат со стороны пропагандистов, еще не силовиков.

— Тучи сгустились не конкретно над моей дочерью, а над всей нашей страной.

— Она понимала, что сильно рискует?

— Старалась не рисковать. Был случай, когда она опубликовала стихотворение не от своего имени, а как бы от имени некоего общественного мнения, некой группы. И на нее набросились в Z-каналах с угрозами: мы знаем, где ты живешь, мы напишем в прокуратуру. В итоге она удалила это стихотворение. Сказала, что оно неудачное. Мы говорили об этом. Она обещала быть осторожнее. Сказала: «Если совсем уж будет стремно, уеду». Не успела.

— А донос всё-таки был.

— Но он же старый, от нодовцев. Я думаю, там на всех нас лежат целые пачки доносов — на меня, на тебя. А потом в один непрекрасный день им дают ход. Кто мог знать, что это произойдет именно сейчас и именно так? И за мной могут прийти, и за кем угодно, нельзя ничего исключать.

— Ты боялась за нее?

— Была тревога, хотя конкретных поводов вроде бы не было, но разве им нужен повод? Один раз я сорвалась и написала яростный пост в адрес Кати Марголис, пыталась защитить Женю. Писала, что, если с Женей что-то случится, я покажу кузькину мать людям, живущим в Германии и Италии. Хотя как бы я им показала? Это эмоции. Пользуясь случаем, хочу сказать, что «либеральный обком» и всевозможные марголис с маленькой буквы не имеют отношения к тому, что произошло с Женей, это так не работает.

«После этого» не означает «вследствие этого». Тем более что Марголис извинилась. Правда, в своем духе, но как могла. Как в еврейском анекдоте. Суд обязал Рабиновича извиниться перед Хаимом, которого он назвал свиньей. Рабинович сказал: «Хаим не свинья? Извините!»

— Какие нужды сейчас у тебя и твоей семьи?

— Материально у нас всё в порядке, нам помогают. Прямо в день обыска привезли компьютеры взамен изъятых, чтобы мы могли работать. Понадобится, вероятно, сиделка для мамы, если мне надо будет ездить на свидания. Но пока всё нормально, всего хватает.

— А здоровье как?

— Ничего. Я только перестала спать почему-то. Сижу вот разбираю старые стихи Жени.

— Она пишет что-нибудь под арестом?

— Уверена, что да. Но узнаем мы об этом чуть позже, сначала ей надо прийти в себя.