Детство

Евгения Беркович родилась в Ленинграде 29 апреля 1985 года в семье поэта и прозаика Бориса Берковича и филолога и журналистки Елены Эфрос. Прадед по отцу — политработник в рядах РККА Лев Майзелис — в 1938 году был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению «в участии в военном заговоре». Приговор приведен в исполнение в тот же день, посмертно реабилитирован был той же Военной коллегией Верховного суда в год развенчания культа личности Сталина — в 1956-м. Дочь Льва Майзелиса Галина, учитель русского и литературы, много вложила в Женю и ее старшую сестру Марию.

Другая их бабушка по матери Нина Катерли — писательница, публицистка и правозащитница. В свое время ее вызывали на допросы в КГБ за переправленные на Запад произведения. Ее дочь Елена Эфрос, мама Жени известна тем, что придумала и ведет проект «Сказки для политических заключенных», когда все желающие и неравнодушные пару раз в неделю пишут сказки и посылают их в СИЗО тем, кто сидит за свои убеждения, какими бы они ни были.

«Моя семья, — рассказывала в одном из интервью Евгения, — состоит из журналистов, правозащитников, писателей, учителей, диссидентов.

Мое обостренное чувство справедливости — в больши-и-их кавычках — связано с раннесоветской детской и подростковой литературой: «Дорога уходит в даль…», «Два капитана». <…> Это как гендер. Часть моей идентичности, которая не то чтобы главная, но неотменяемая. Так же как мой маленький рост. Это специфическое советское еврейство.

И ленинградство, и еврейство как опыт отвержения меньшинства, необходимости принимать решения. У меня есть два маленьких носатых еврейских дедушки — я очень во многом из них. Один остался тихим инженером и 40 лет в своем НИИ работал. Человек кристальной честности и порядочности, но выбравший тихую маленькую жизнь. Не в смысле «не высовываться», а в смысле «сохранять себя, не мараться».

И второй дедушка, которого гнобили, — он вступил в партию, сделал карьеру научную, объездил весь мир, при этом все, какие можно, диссиденты, иностранцы тусили у него дома, очень многим помогал. Это два разных типа и советской интеллигенции, и еврейской в том числе. Это вопрос выбора способа выживания.

Детство Беркович тоже прошло в Питере. Вместе с сестрой Марией она занималась в Театре юношеского творчества. По словам родных, именно там у Жени появился интерес и способности к режиссуре. И именно там Беркович поставит свои первые спектакли — с подростками.

Родители развелись, когда они с сестрой еще были маленькими. Отец эмигрировал в Израиль и женился второй раз. В силу консервативности отца во многих вещах, отмечала Беркович впоследствии, отношения с ним складывались непросто, но они понимают друг друга и могут обсуждать любые вещи — «от Бориса Гребенщикова до ленинградской улицы».

В 2007 году Беркович окончила Санкт-Петербургскую академию театрального искусства по специальности «театровед-менеджер», еще год после окончания продолжала работать в Театре юношеского творчества в качестве режиссера-педагога, а потом поехала в Москву.

Москва

В столице Беркович оказалась в 2008 году. Она пыталась поступать в Школу-студию МХАТ на режиссерский факультет. Ей было 23. Она провалилась. Видимо, судьба. Приехала на следующий год. В тот год курс набирал Кирилл Серебренников. И она поступила.

Во время учебы вместе с режиссерами Ильёй Шагаловым, Максимом Мышанским и Александром Созоновым Евгения участвовала в работе над поэтическим перформансом «Красная ветка [Поэзия мегаполиса]», показанным в Центре современного искусства «Винзавод».

«Мастер мой, — вспоминала она в другом интервью, — Кирилл Серебренников, нас пи… Как это сказать? Сильно ругал, если кто-то из нас говорил: «У меня артист плохо сыграл, у меня артисты — такие говнюки». Если артисты плохо сыграли, значит, ты плохо с ними поработал. А если артист прямо вообще профнепригодный, значит, ты плохо его прикрыл, не придумал способ, как у тебя дуб-дерево будет выглядеть хорошо, — не задымил, не подсветил».

Дипломной работой Беркович в МХТ стал спектакль «Жаворонок» по одноименной пьесе Жана Ануя, где суд над Жанной д’Арк становится метафорой отечественного правосудия. Спустя 11 лет, когда Беркович окажется в СИЗО за другой свой спектакль, ее бывший педагог Серебренников напишет ей открытое письмо, в котором впервые признается:

В год выпуска из МХТ Беркович представила на «Винзаводе» российскую премьеру оперы Сергея Невского Autland, основанную на текстах и стихах аутистов. Критика восприняла ее неоднозначно, как и последующую работу — спектакль «Человек, который не работал. Суд над Иосифом Бродским», основу которого составили стихи Бродского и сделанная журналисткой Фридой Вигдоровой запись судебного процесса над ним. Критика называла первые шаги Беркович в режиссуре несколько наивными и драматургически натянутыми. Впрочем, она всё равно вызывала интерес.

Потом была «Русская красавица» по одноименному роману Виктора Ерофеева, поставленная 28-летней Беркович уже в «Гоголь-центре». Ставила она и в родном Питере, на Новой сцене Александринки. В частности, известность получил спектакль «Солнечная линия» по одноименной пьесе Ивана Вырыпаева.

О Беркович постепенно узнавали в широких кругах. Далее последовало сотрудничество не только с «Гоголь-центром», возглавляемым тогда ее бывшим мастером Серебренниковым, но и с Большим театром, Московским театром юного зрителя, Пермским академическим театром, Красноярским театром юного зрителя, Екатеринбургским театром драмы, «Мастерской Дмитрия Брусникина» и другими.

Режиссерка и свобода

«Ну да, я феминистка. Это осознанная, мотивированная позиция, которая хорошо подкрепляется тем, что я не настолько серьезно к себе отношусь, чтобы страшно запариваться. Я, в конце концов, женского пола. Но есть масса обстоятельств, когда я на этом не настаиваю. Если, например, общаюсь с людьми старшего поколения, с которыми мне важно заниматься делом, а не доводить их до приступа. Это важный вопрос, но мне не кажется, что он каждый раз требует кровавой бойни. Я вправе называть себя так, как хочу, — моя личная дурь, от которой точно никому не плохо».

Так она объясняла журналистам свою приверженность феминитивам.

Еще Беркович не раз говорила, что не приемлет для себя быть приглашенной режиссеркой в государственном репертуарном театре. Она вообще считает репертуарные театры наследием Советского Союза: «Построили гробы, прописку ввели, сделали колхозы — государственные репертуарные театры. Золотое, великое время МХТ Станиславского с большой натяжкой длилось 20 лет. Всё остальное время это потихонечку превращалось в гроб, мавзолей, смерть. <…> Очень много инерции и бессмысленности. Много выученной беспомощности, потому что никто ни на что не влияет, никто ни от чего не зависит: продались билеты или не продались — в целом театру более-менее по барабану. Никто не может никого выбирать, никто не может ничего решать, все в подчинении, включая худрука, который находится в подчинении департамента — у него свои директора, у которых своя цензура, ограничения. Очень рабская история. <…> Мое совершенное счастье, что можно жить и работать в своем режиме. Если я понимаю, что нужно несколько месяцев, чтобы актрисы вышли на новый вокальный уровень, мы изворачиваемся с директором Шурой, находим договоренности. Если мы поймем, что не готовы, можем еще три месяца хреначить. Мы сами себе хозяева, у нас нет репертуарного плана. Свобода во всех смыслах слова».

Осенью 2018 года Евгения Беркович создала независимый театральный проект «Дочери СОСО», который никогда не получал и не получает постоянного государственного финансирования, существует в основном на гранты частных фондов, например, фонда Михаила Прохорова. Название «Дочери СОСО», как она признавалась, Беркович с коллегами придумала «от балды». В тот момент она ставила пьесу «Считалка» писательницы Тамты Мелашвили о жизни детей на фоне грузино-абхазского конфликта в начале 90-х и разучивала с коллективом грузинские песни.

«Считалка» в итоге получила высокую оценку критиков и зрителей, вошла в лонг-лист Национальной театральной премии «Золотая маска» как один из самых заметных спектаклей сезона 2018/2019.

Следом Беркович поставила эскиз спектакля «Метео-чёртик» по графическому роману заключенной ГУЛАГа Ольги Раницкой и материалам журналистского расследования обозревателя «Новой газеты» Зои Ерошок. Эскиз был создан на площадке Музея истории ГУЛАГа в рамках театральной лаборатории, куда позвали Беркович.

«От таких тем я не умею отказываться, — говорила она про спектакль в интервью Maskbook — интернет-ресурсу фестиваля «Золотая маска». — Там совершенно невероятный материал мне дали.

В течение двух лет она рисовала комикс, в котором персонажем был чёртик. Комикс про выдуманное существо, которое живет в лагере. Это такие маленькие картиночки с маленькими двустишиями — стихотворными смешными подписями о том, что там с ним происходит. Такая его жизнь: как он шубу потерял и чуть не замерз, как его на лесоповал отправили. И это единственный в мире такой артефакт. Даже дневников нет, потому что расстреливали сразу. А она умудрилась, рисовала это для своего подростка-сына, который остался на воле. Он же не выдержал постоянных издевательств, что у него мать сидит, и повесился: он никогда не видел ни маму, ни эту книжку. Я просто не могла сказать, что я не буду это делать. Однако пока непонятно, как с ним работать в театре…».

А в 2020 году «Дочери СОСО» представили тот самый спектакль, на который активисты прокремлевского Национально-освободительного движения (НОД) написали донос, в результате чего Евгения Беркович и сценарист Светлана Петрийчук через три года окажутся в СИЗО по обвинению в «оправдании терроризма».

Тот самый спектакль

В пьесе «Финист Ясный Сокол», основанной на документах и судебных приговорах, рассказываются истории женщин, которые вышли замуж за представителей радикального ислама и переехали в Сирию. Вот что Евгения Беркович говорила в различных СМИ как на этапе создания спектакля, так и после премьеры:

…

«Я, при всём моем имидже страшно социально заряженного человека, реагирую всё же на художественный материал, а не на темы. И надо сказать, что у меня сейчас есть одна пьеса: она очень, очень, очень остросоциальная. Но она такая классная! Художественная, современная пьеса, российская. Это очень интересное соединение абсолютно документального материала с совершенно драматургическими, очень странными, очень точными именно художественными приемами. Это история о современных российских девушках, с которыми знакомятся в сети исламские фундаменталисты-террористы, они уезжают туда невестами, и, в общем, известно, чем это дело заканчивается. Кого-то ловят по дороге, кто-то успевает уехать. Пьеса такая поэтическая, такая красивая! Но при этом она очень жесткая, очень страшная. Вот я сейчас внутренне вокруг нее хожу».

…

«Мы сделали документальные монологи оказавшихся в этой ситуации. Смотрели много интервью, искали реальных героинь, что-то придумалось абсолютно из головы. И они поют, и они говорят, и они играют этот суд, играют в эти инструкции: как носить платок, как печь халяльный торт…»

…

«Это очень красивая история про то, что если людей не любить, не поддерживать и обижать, то всем жопа и хана. Например, эти люди начинают выходить замуж по скайпу за представителей радикального ислама и уезжать в Сирию. Приходите, поговорим о любви и смерти».

…

«Это попытка неочевидным способом найти неочевидный ответ. Почему это плохо — нет вопроса. Мы уже довольно долго репетировали к моменту, когда девчонки [актрисы] сказали: «Блин, мы всё равно не понимаем…» Я сказала: «Так, копаем дальше. Давайте просто разговаривать — каждый от своей героини». Мы четыре часа сидели, как такой клуб анонимных кого-нибудь. Как психотерапия. Женщины собрались и обсуждают, что каждая из них собирается поехать [в Сирию]. <…> Что это плохо — понятно. Мы искали, почему в этой точке оказались абсолютно разные люди. А их там сотни и тысячи, этих приговоров. Такой же спектакль можно было бы сделать про мужчин, которые едут в этот же ИГИЛ (организация, запрещенная в РФ. — Прим. ред.) или на Донбасс. Мне было бы интересно, наверное, попробовать в этом поразбираться. Большую часть жизни я себя представляла человеком, который скорее уехал воевать на Донбасс, чем замужем и «за стеной». Сейчас уже ни то и ни другое. Все знают про Варвару Караулову (студентка, несколько лет назад осужденная за попытку уехать на территорию ИГИЛ). А когда начинаешь копаться, оказывается, что это общечеловеческие вещи, так близко к нам, внутри сидит у каждого, что это, факинг, про нас».

…

— Ты бы хотела, чтобы девушки, которые сейчас собираются в ИГИЛ, посмотрели этот спектакль? Думала о том, что твой спектакль поможет им отказаться от этой затеи? — спрашивал Беркович корреспондент издания «Такие дела» Алексей Полихович.

— Надеюсь, что кто-то, посмотрев спектакль, в какой-то жизненной ситуации на полпроцента с меньшей вероятностью уйдет в тоталитарную секту. Потому что это одно и то же», — отвечала Беркович.

«Финист Ясный Сокол» стал одним из самых обсуждаемых спектаклей в 2020–2021 годах. Он был награжден дипломом Ассоциации театральных критиков, стал победителем премии «Сделано в России» проекта «Сноб» и лауреатом Национальной театральной премии «Золотая маска» в двух номинациях: «Драма / Работа художника по костюмам» и «Драма / Работа драматурга».

Мама 

На момент ареста Женя Беркович пятый год была мамой. Двух приемных детей-подростков. Она вообще-то была чайлдфри. Но так получилось.

Несколько лет Беркович работала художественным руководителем фестиваля для подростков из детдомов «Я не один», который помогал им выйти за пределы закрытого образа жизни и реализовать себя в творчестве. Подростки изучали сценическую речь, движение, танец, вокал и ставили спектакли. Проект в том числе давал шанс участникам найти родителей или опекунов. В итоге пятеро подростков попали в семьи. Сама Беркович познакомилась с маленькой девочкой Кирой, которая, по словам Жени, «совершенно попала ей в сердце». Она понимала, что рано или поздно станет приемной мамой, но только не в ближайшее время.

Беркович и ее коллеги решили поискать Кире семью. Нашлась мама, которая ее взяла, в этой семье еще была девочка Аня, тоже приемная. Однако буквально через несколько месяцев приемная мама сильно заболела. Девочек вернули в приют. Узнав об этом, Беркович решила срочно оформить временную опеку, чтобы их оттуда вынуть. А потом стало понятно, что женщина-опекун уже не выздоровеет. И Беркович забрала себе детей окончательно.

Ей было 34 года. И ей было страшно. Первый год дети проверяли, насколько у нее хватит терпения: бросит, не бросит, побьет, предаст, сломается. Потом она поняла, что так они справлялись со страхом в очередной раз потерять взрослого, в них уже начала расти привязанность. Беркович признавалась, что орала на них как резаная. Один раз даже шлепнула по попе. Потом долго извинялась. В общем, делала все ошибки, которые только можно делать родителям. Пыталась всё сразу в них впихнуть: книги, английский, хорошие манеры. Второй год был полегче. Беркович забила на многое, чтобы не сойти с ума. «Да, ежесекундно мне хочется выйти в окно или убиться кошкой, — говорила она в интервью Анне Монгайт (признана властями РФ иностранным агентом. — Прим. ред.) в программе «Женщины сверху». — Но это лучшее решение моей жизни. Я стала взрослой».

В других интервью также делилась: «Абсолютное ощущение, что мне до 34 лет было всё время 14, потом сразу стало 34. Это принудительный экзистенциальный опыт. Ты вынужден меняться со страшной скоростью в невероятных направлениях. Я перестала бухать. Потому что это могло очень плохо закончиться: невозможно совмещать никакую зависимость, даже в лайтовом богемном виде, потому что ты должен быть не просто взрослый, а супергипервзрослый во всех смыслах».

В 2022 году Беркович вышла замуж за коллегу по театру «Дочери СОСО» и удочерила девочек. В инстаграме она тогда написала:

Даже такая бестолковая! Про политические основания этого решения я писать не буду. Но если со мной что, то они мои, мои, никто не заберет».

Сейчас старшая Аня (ей уже 18 лет) и несовершеннолетняя Кира остаются с мужем Беркович.

Гражданин 

«Мне довольно всё равно, какой ширины тротуар, если я могу пройти по нему с теми, с кем я хочу, и громко заявить то, что я хочу заявить, — говорила она в 2020 году в интервью изданию «Москвич Mag». — Не нравятся омоновцы с дубинками, разгоняющие свободные собрания людей, сгоняющие нас с этого тротуара.

Мне не нравится то, что в Москве мы живем рядом с миллионами, а может быть, десятком миллионов совершенно бесправных людей, мигрантов. И делаем вид, что этой подводной части айсберга в нашей жизни нет».

«Всё время себя страшно ругаю — каждый день в метро вижу, как менты шмонают очередного человека южной национальности. Это чистый фашизм, это чудовищно.

<…>

Зачем ты выходишь на пикеты, ведь это ничего не изменит? Мы не знаем, что что изменит. Ну правда. Всё влияет на всё» (из интервью порталу «Такие дела»).

В день начала войны с Украиной 24 февраля 2022 года Евгения Беркович еще днем вышла на антивоенный пикет и была на несколько часов задержана. Она первой из театрального цеха открыто заявила о том, что против этой войны. И на своей странице в фейсбуке весь год регулярно публиковала свои антивоенные стихи. При этом сознательно оставалась в России. Шутила, что в случае чего вместо Берлина уедет в деревню Афонькино в Тюменской области — там «ложкари из ансамбля «Сибирские удальцы», от которых хочется плясать в партере».

Осенью 2022 года вместе с проектом «Первый отдел» (команда юристов и адвокатов, специализирующихся на защите граждан по делам о госизмене), «ОВД-Инфо» (признан российскими властями иностранным агентом) и Московской Хельсинкской группой (недавно ликвидирована российскими властями) Беркович проводила аукцион в пользу тех, кого преследуют по «цензурным» статьям — «о дискредитации действий российской армии» и «распространении фейков» о ней. Собрали 3 млн.

Еще она помогала со сбором средств то в поддержку Фонда помощи беженцам «Дом с маяком», то для организации «Дети наши» Светланы Строгановой (для детей из российских приютов), то для проекта помощи бездомным «Ночлежка». Представители всех этих НКО пришли 6 мая к зданию Замоскворецкого суда Москвы, когда избиралась мера пресечения Беркович и Петрийчук. Многие из руководителей организаций выступили за Женю поручителями.

Кот Муратов и «Правильная Российская Оппозиция»

Осенью 2022 года в семье Беркович появился большой девятикилограммовый зеленоглазый кот породы мейн-кун. Его кто-то выкинул на улицу. Подруга Жени подобрала, выходила и предложила Беркович, у которой к тому моменту помимо двух сложных подростков была кошка Чипа. Беркович кота взяла и назвала его Муратов — в честь главного редактора «Новой газеты» и нобелевского лауреата.

Муратов (который кот) спал мордой на клавиатуре, когда она писала сценарии, и требовал его гладить. Муратов слушал, как она отчитывает детей. Муратов охотился на блины и цветы на столе. Иногда, когда дети не следили, Муратов убегал из квартиры, если открывалась входная дверь. И тогда Беркович шла за ним на верхние этажи и несла девятикилограммовое и ругающееся чудо обратно домой.

А еще Муратов позволял ей себя фотографировать для рекламы спектаклей.

А последние спектакли были такие. Например, «Синяя рисовая собака», в которой актрисы читали стихи, написанные русскоязычными поэтами Юлием Гуголевым, Верой Полозковой, Алей Хайтлиной, Вадимом Жуком за первое полугодие 2022 года. Спектакль о том, что изменилось в мире, в жизни отдельных людей, детей, игрушек, собак, и что никогда не будет прежним.

Еще одна из последних работ Беркович — спектакль по ее же пьесе «Наше сокровище», тоже отчасти посвященный войне. Рождественская притча с ангелами, вифлеемскими ментами, говорящими животными, любящими матерями и царем Иродом, который велел убивать всех младенцев.

Также Беркович успела поставить по приглашению драмкружка, работающего в Доме культуры «ГЭС-2», инклюзивный спектакль «Муму» с участием глухих артистов.

Буквально за день до своего задержания по уголовному делу об «оправдании терроризма» Евгения Беркович удалила свою страницу в фейсбуке. «Получила люлей от Правильной Российской Оппозиции и немножко устала. Если коротко», — объясняла она подписчикам в инстаграме.

В тот момент в фейсбуке началась настоящая травля из-за ее поста об усыновлении украинских детей.

В спор с Беркович вступила проживающая в Венеции писательница и художница Екатерина Марголис. Последняя известна своим железным убеждением в том, что граждане РФ, выступающие против войны, должны помогать Вооруженным силам Украины, а не «формально» сочувствовать Украине. Степень и размер сочувствия определяет она, Марголис, сидя в Венеции. Зная при этом, что любая помощь ВСУ, включая финансовую, для россиян сегодня заканчивается тюрьмой по статье о «госизмене», по которой с недавних пор власти увеличили срок наказания вплоть до пожизненного. Конкретно Евгении Беркович, помимо обвинений в аморальности и незаконности такого усыновления, Марголис вдобавок ставила в вину, что ее, Беркович, «роль и так в собственных усыновительских историях тоже более чем сомнительная». Конкретики и каких-либо подтверждений Марголис, впрочем, не привела. Но после этого на страницу Беркович нахлынули другие подобные Марголис негодующие сограждане. И Евгения удалила страницу.

Многие наблюдатели сочли атаки в соцсетях на режиссерку предвестником будущего визита силовиков к ней, хоть и донос на спектакль «Финист Ясный Сокол» активисты НОД написали еще за два года до этого. Но силовики почему-то дали бумаге ход только сейчас, когда Женя обмолвилась про детей, которых хотела помочь вывезти в Украину.