Отношение к войне с большой вероятностью предсказывает то, как человек ответит на большинство вопросов. Война — главный фокус исследований проекта «Хроники», и поэтому в анкетах основные вопросы были «военными». На основе таких вопросов особенно отчетливо проявляется поляризация мнений.

В течение всего исследования около трети респондентов (31%) затрудняются или отказываются отвечать на прямой вопрос о поддержке войны, что выглядит аномально высокой долей по отношению к определяющему вопросу в жизни страны. Максимальная доля уклонившихся от конкретного ответа (36%) приходится на 29–30 сентября 2022 года, то есть сразу после объявления «частичной» мобилизации.

Вербально «не поддерживаю» на протяжении всего года нам отвечали 10–13% респондентов. Данные показывают, что этот показатель в реальности в 2–2,5 раза выше за счет тех, кто из соображений безопасности ушел в позицию «не хочу отвечать на этот вопрос» (их доля составляет от 12 до 17%). Позиция «затрудняюсь ответить» по этому вопросу набирала 15–19%. Анализ распределения ответов на дополнительные вопросы дает основание утверждать, что противники войны в России составляют 30%.

Кто такие «неопределившиеся»

Неопределившиеся — это респонденты, которые затруднились или отказались ответить на прямой вопрос о поддержке «специальной военной операции».

Эти варианты ответов стали убежищем для противников войны, местом для тревожных сторонников войны и территорией для действительно не имеющих мнения по сложным вопросам. Последние имеют высокую долю неответов по большинству вопросов, не всегда даже сензитивного характера. Они не столь замысловаты, как противники войны, и не беспокоятся о своем ответе.

Среди «молчащих» фактически присутствует три подгруппы: те, кто склонен поддерживать войну, те, кто склонен ее отвергать, и действительно неопределившиеся. По данным «Хроник», по большинству вопросов они стоят ближе к противникам войны, хотя в пересечении на проективные вопросы (непрямые вопросы, которые предполагают ответ как бы от лица другого человека. — Прим. ред.), как правило, выглядят как смягченный вариант противников.

Демографическое смещение также подтверждает нашу модель: среди неопределившихся существенно выше доля молодых. На протяжении всего периода измерений в группе 18–29 лет наиболее высока доля открытых противников войны, а также уровень отказов и затруднений — 42–52%(!).

Неопределившиеся — ресурс для увеличения числа открытых противников войны. Но инерция, привычка к адаптации, некритичность мышления и психологическая защита от признания реальной ситуации делают этот процесс осознания медленным.

Что мы знаем о противниках войны

Противники войны оказались самым сложным сегментом для изучения и анализа, поэтому мы обращались к разным источникам.

Группа противников была детально описана исследователями Лаборатории публичной социологии. Выводы коллег подтвердили структуру мнений, полученную в количественных опросах, и позволили объяснить сложность группы противников.

Противники войны представляют собой котел противоречивых взглядов на различные аспекты войны. Гнев в адрес власти, развязавшей войну, сочувствие и стыд перед украинцами, отчаяние из-за невозможности остановить войну присущи наиболее радикальной части этой группы. Противники войны могут быть мотивированы различными факторами: это и неприятие войны в целом, и страх перед потерями или мобилизацией, и негативное влияние на экономику.

Неприятие мобилизации — пожалуй, наиболее универсальная характеристика.

Такие же цифры получаются в ответе на вопрос, поддержали бы вы решение Путина вывести войска из Украины. Около 80% людей из этой категории хотят войну остановить. 82% противников войны (против 34% среди сторонников) относятся с пониманием к тем гражданам, которые уклоняются от воинской службы.

Существенной части этих людей сложно сформировать или открыто выразить позицию относительно важных для них и общества явлений. Тем не менее ответы на не столь сензитивные вопросы позволяют приписать их к партии войны или к партии мира.

Полезно напомнить, что среди противников войны много молодых. Наиболее антивоенной группой являются молодые женщины. Они же и самые «молчаливые»: половина из них отказывается или затрудняется ответить на вопрос о поддержке войны. Но мы можем ориентироваться на первую спонтанную реакцию на войну.

В опросе «Афина», проведенном в первые дни войны (28 февраля — 1 марта), еще до принятия закона о фейках и эскалации страха, в группе женщин 18–24 лет доля открытых противников «СВО» составила 47%! С тех пор молодые женщины частично ушли в «молчание», но по-прежнему демонстрируют наибольшее непринятие войны.

Наличие высшего образования в целом не влияет на отношение к войне. Но если это молодая и образованная женщина, то шансов, что она противник войны, больше, чем для пожилого мужчины со средним образованием. Мужчин после 50 лет стоит искать среди сторонников войны, мобилизации (которая им не грозит) и «победы».

Еще три фактора, которые позволяют предсказать отношение к войне:

1. Сотрудники госпредприятий поддерживают войну в большей степени, чем люди, вовлеченные в частный бизнес.
2. Огромный вклад в формирование неприятия войны делают независимые СМИ. Использование VPN дает однозначную корреляцию с противниками войны и является меткой неготовности принять официальную пропаганду.
3. Последствия войны: потеря работы, дохода, ссоры с родными — помогают смотреть на войну трезвыми глазами.

Издержки антивоенной позиции 

Группа противников войны на протяжении года находится в тяжелом моральном состоянии. В отличие от сторонников войны, они не чувствуют возможности повлиять на свою жизнь; основные их эмоции — гнев, стыд, разочарование и усталость (61% против 26% у сторонников войны), нарастающая тревога (с 53% весной 2022-го поднялась до 76% в феврале 2023-го) и апатия.

Эти люди живут в состоянии изоляции и дефицита нужной им информации. 44% противников войны лишились важных для них интернет-ресурсов, тогда как среди сторонников войны это число составляет всего 9%.

На протяжении всей войны более 40% противников войны переживают конфликты со своими близкими. Противники войны ожидают и от близких, и от людей своего референтного круга отвержения войны. Встретив провластную риторику или позицию «не всё так однозначно», они продолжают дебаты в окружении пропаганды и рисков. Больше 40% противников эти отношения рвут.

Они расстаются со своими близкими не только из-за разногласий, но и из-за их отъезда: уже в конце марта 2022 года треть противников войны сообщали об эмиграции близких (пусть не только в военный период).

При этом появилась группа «вернувшихся»: за границей их никто не ждал, адаптация оказалась трудной или невозможной, к тому же в некоторых странах истек срок трех месяцев разрешенного пребывания. Сложно даже представить себе чувства людей, выдавленных из страны, расставшихся с семьей и затем фрустрированных в чужой среде настолько, что пришлось возвращаться.

75% противников войны летом считали, что в стране должна быть возможность критики «специальной военной операции». Но такой возможности у них нет: в мае 60%, а в июле уже 73% чувствовали опасность публичных выступлений, и они правы. Власть реагирует жесткими репрессиями даже на косвенную непубличную критику. А 58% сторонников войны сегодня одобряют уголовное преследование граждан, публично осуждающих «специальную военную операцию».

С тех пор ужесточением цензуры, расширением репрессий и показательными расправами российская власть добилась еще больших успехов в нагнетании страха на не согласных с ней.

73% противников войны ощущают всё меньше каналов и форматов самовыражения, групповой поддержки и самоидентификации. Противники войны более требовательны в коммуникациях, эмоционально неустойчивы, разнородны, что создает дополнительные сложности социальной адаптации в кризисное время.

Самооценка материального положения в этой группе ухудшилась радикально сильнее, чем в группе сторонников войны: 72% против 35%. Их массово увольняют за нелояльность, особенно это касается профессий, подразумевающих публичность. Преследуются учителя и преподаватели. Доносительство стало повседневной практикой. Идеологизация общественной жизни, культуры, образования затрагивает в первую очередь тех, кто не соответствует стандартам этой идеологии.

Закрытие границ, осложнения с визами и прекращение полетов изолируют от мира этих людей, 77% которых считают важным сотрудничество России с Западом.

Кто смог, уехал и уезжает. Наше исследование всё больше ограничено теми, кто остается жить в окружении пропаганды, громкого большинства и репрессий.
Принятие поправок к федеральному закону о воинской обязанности и воинской службе окончательно выводит группу противников войны в резервацию бесправных людей. Да, это относится к мужчинам, но повлияет на жизнь всех остальных членов семьи.

Противники войны потеряли будущее и ощущают экзистенциальный тупик.

Почему так сложно остановить войну

Внутри России продолжается самоотверженная работа активистов: контрпропаганда по всем доступным каналам, антивоенные митинги и одиночные пикеты в первые месяцы войны, которые привели к тысячам задержаний, поддержка политзаключенных, призывников и мобилизованных, целая сеть волонтеров, помогающих украинским беженцам, конфиденциальное финансирование антивоенной активности, активный саботаж в разных формах и так далее.

Но в целом протест не охватил сотни тысяч и миллионы россиян, которые категорически не хотят войны. И это в то время, когда от этих людей внешний мир, украинцы ждут активных и массовых действий. Ловушка сознания рисует образ противников войны как партии оппозиционеров, протестующей толпы. Но это было бы упрощением.

Результаты качественных исследований Лаборатории публичной социологии помогли интерпретировать наши количественные данные и понять, что противники войны не обязательно являются радикалами. Те 10–13% опрошенных, которые открыто не поддерживают «спецоперацию», включают такую категорию антивоенных протестантов, но это число, очевидно, не может быть велико.

Это открытие — изначальная, довоенная неполитизированность основной массы сегодняшних противников войны — позволило лучше понять тревожный, депрессивный и как будто бы пассивный профиль этих людей. Они были, по определению, настроены на нормальную мирную жизнь, они работали на квалифицированной работе, растили детей, занимались волонтерской деятельностью.

В условиях демократического государства они являлись бы нормальной здоровой частью общества, средним классом, похожим на европейский, у которого протесты против терактов или повышения пенсионного возраста — лишь часть их обыденной жизни. Но в России индивидуальная нормальность этого контингента сломана.

Война призвала их к протесту или уходу в себя, возможному обострению неприятия режима Путина и осознанию бесперспективности жизни в России.

Несмотря на их сегодняшнюю атомизированность и пессимизм в целом,

и далее к доступным формам антивоенной активности.

Сегодня люди находят в себе силы жить ради близких, ради учеников и пациентов, ради своего профессионального долга, при этом всё меньше надеясь на скорое завершение войны. Внутри этой группы развивается не только апатия, но и потенциал сопротивления и волонтерства.

Нельзя забывать, что мы говорим о 30 миллионах социально активных, более образованных россиян, 70% из которых моложе 49 лет.

Конечно, неподдержка войны — в жизни или заявленная в социологическом опросе — это необходимое, но не достаточное условие полного причисления таких людей к противникам войны. Но это граница света и тьмы. Дальше начинается зона оттенков, которые нам еще предстоит изучать.