— Как бы это ни прозвучало цинично, но только из-за 24 февраля я смог попасть на серьезный государственный проект с достаточно неплохим финансированием. Связано это с тем, что по-настоящему талантливые и квалифицированные специалисты, которые могли проявить себя там, отказались от работы в госсекторе. Оставшиеся единицы либо завершали проекты и увольнялись, либо продолжали работать, постепенно увядая от постоянного стресса. Здесь даже не помогал абсентеизм (уклонение от активного участия в политических процессах, здесь в широком смысле саботаж — прим. ред.), к которому вынужденно прибегли многие, включая меня, — на условиях анонимности рассказывает «Новой газете Европа» сотрудник на руководящей позиции в одном из государственных проектов по цифровизации.

Несмотря на карьерный рост, собеседника газеты, однако, довольно быстро стали удручать «нарастающий хаос» в госуправлении и «разбазаривание государственных денег». В результате сейчас он находится на грани увольнения: от ухода с должности его удерживают только отсутствие перспектив в России, незавершенные проекты и обязательства перед коллегами.

— Я собирался уйти в марте, когда СВО [специальную военную операцию. — Ред.] только объявили, — говорит еще один собеседник «Новой-Европа», руководитель подразделения в федеральном министерстве. — Начал передавать дела Евгении [имя чиновницы изменено. — Ред.]. Но Евгения успела уйти раньше. Остался на месяц — и все затянулось. В августе пришли новые задачи, начался «чес» по промке [поездки на промышленные предприятия. — Ред.] — наконец-то работа обрела смысл даже больший, чем все, что мы делали последние несколько лет. Я решил остаться. А потом и мобилизация. Теперь без брони никуда.

На волне ковида 

Чиновников при правительстве Михаила Мишустина принято считать технократами, людьми, далекими от идеологии и исполняющими конкретные задачи. Набирали их задолго до войны, во многом как антиподов неэффективного правительства Дмитрия Медведева, ушедшего в отставку в январе 2020 года. Как считает экономист, приглашенный исследователь Центра Дэвиса в Гарвардском университете Андрей Яковлев, команда технократов Мишустина была необходима, прежде всего, для повышения качества госуправления, но к таким потрясениям, как пандемия и война, она была морально не готова.

— В 2018 году [после очередных президентских выборов] людей в медведевском правительстве просто поменяли креслами, при этом по большинству из них было не очень понятно, что они до того шесть лет делали. В целом это напоминало басню Крылова про «квартет», — объясняет Яковлев. — Но были отдельные ведомства, и конкретно ФНС [Федеральная налоговая служба] под руководством Мишустина, которые заметно повысили свою эффективность за счет активного использования цифровых технологий. Именно этот успех привел Мишустина и его людей в правительство.

О планах цифровизировать реальный сектор экономики, наладить отношения между бизнесом и государством, говорил и сам премьер-министр после назначения.

Яковлев замечает, что, хоть и с оговорками, новые министры с задачей справились: система раздачи субсидий была выстроена демократично и действительно работала, так что государственные деньги смогли получить не только «свои» игроки, но и обычные предприниматели. Это был исключительно технократический подход, при котором чиновники пытались избежать явной коррупции. В результате, по данным института «Центр развития» ВШЭ, Россия смогла пройти через кризис даже лучше, чем мир в целом: в 2020 году ВВП страны сократился на 3,1%, в то время как глобальная экономика показала снижение в 3,5% (правда, несмотря на отсутствие серьезного экономического провала, Россия вошла в число стран — лидеров по смертности).

— В какой-то мере этот же подход сработал и в 2022 году. Антикризисные меры, запущенные [после начала боевых действий], в значительной степени опирались на опыт 2020 года, — рассказывает Яковлев. — Первичные проявления обоих кризисов были похожи: и там, и там встали цепочки поставок, просто во время ковида это произошло из-за карантинов, а сейчас — из-за санкций. О военной экономике весной-летом речь не шла. Из общения с людьми из обычного бизнеса я могу сказать, что базовая позиция Кремля весной-летом 2022 года сводилась к тому, что нет никакой войны, а идет «спецоперация», которая обычного бизнеса, в том числе и гражданской промышленности, не касается.

Однако скоро игнорировать войну стало невозможно.

Технократы в форме

Как рассказывает политолог Иван Преображенский, процесс милитаризации российской экономики после начала войны можно разделить на несколько этапов. В первое время, когда у Кремля еще была надежда на быструю победу, о милитаризации речи не шло. После того как стало понятно, что война будет долгой, начали происходить первые существенные изменения. В июле министра промышленности и торговли Дениса Мантурова повысили до вице-премьера с сохранением прошлой должности, а вице-премьера Юрия Борисова, который до этого курировал промышленность и ВПК, перевели в «Роскосмос». Как тогда «Новой-Европа» рассказывали политологи, это решение передало ответственность за ВПК в руки главы Минпромторга.

Тогда же начали приниматься первые законопроекты, позволяющие проводить дополнительную мобилизацию экономики. В частности, закон о «специальных мерах в сфере экономики», который запрещает предприятиям отказываться от выполнения госзаказа на обеспечение армии, а также регулирует сверхурочную работу. Несмотря на то, что «специальные меры» так и не ввели (как утверждал в сентябре пресс-секретарь президента Дмитрий Песков), де-факто закон начал действовать уже летом: некоторые предприятия в ОПК стали работать в несколько смен.

Следующий этап милитаризации экономики последовал за объявлением «частичной мобилизации» в сентябре, говорит Преображенский. С одной стороны, продолжились законодательные изменения: так, в конце сентября Владимир Путин подписал закон, согласно которому нарушение условий гособоронзаказа стало уголовным преступлением и может привести к десятилетнему тюремному сроку (раньше это было административным нарушением и каралось штрафом в миллион рублей). С другой стороны, менялась работа ОПК: через месяц после начала мобилизации Путин создал координационный совет для обеспечения потребностей «спецоперации» в Украине, а гражданские предприятия взялись за выполнение гособоронзаказов. Последний на сегодняшний день этап милитаризации начался в декабре.

Как полагает источник «Новой-Европа» в экономическом блоке правительства, повышенное внимание к предприятиям могло быть обусловлено двумя моментами. Во-первых, это было попыткой замотивировать само руководство предприятий и их сотрудников, показав их важную роль в войне. Во-вторых, приезд высокого начальства должен был поддержать и легитимизировать вмешательство федеральных гражданских чиновников в ОПК. По данным источника газеты, некоторые визиты политиков были напрямую связаны по времени с приездом проверяющих от правительства.

Так, Владимир Путин съездил на тульский военный завод «Щегловский вал» и Обуховский завод в Петербурге. Дмитрий Медведев отчитался в своем телеграм-канале, что посетил 61-й Бронетанковый Ремонтный Завод. В начале февраля Денис Мантуров приехал на Уралвагонзавод — единственный производитель танков в России.

В этот же период Медведева назначили первым заместителем председателя Военно-промышленной комиссии (ВПК). Эта комиссия, которую возглавил сам Владимир Путин, была образована еще в 2014 году для организации госполитики в сфере оборонной промышленности. В новостях стали появляться слухи, что Дениса Мантурова на посту главы Минпромторга в скором времени должен сменить Алексей Дюмин, губернатор Тульской области — для ВПК это важный регион, где сосредоточены многие оборонные предприятия.

Кроме того, как замечает Андрей Яковлев, замена Мантурова на Дюмина означает, что Путину нужны будут чиновники, которые готовы действовать в режиме приказа — Дюмин в числе наиболее лояльных Путину людей. Прежде чем стать губернатором, во время первых двух сроков Владимира Путина Дюмин был офицером охраны в Службе безопасности президента. Его называли личным адъютантом Путина, хотя сам он это и отрицал. Такой человек на месте министра не будет пытаться отстаивать свою позицию или позицию Ростеха и других крупных лоббистов, в отличие от пусть и абсолютно лояльного, но более своенравного Дениса Мантурова.

Правда, несмотря на то, что о замене Мантурова на Дюмина «в скором времени» говорили еще в январе, пока состав правительства не менялся. Эксперты, с которыми поговорила «Новая-Европа», в принципе сомневаются в реалистичности этого прогноза.

Старая новая мобилизация 

На последнем этапе экономической мобилизации возникли и новые инициативы. Недавно Андрей Белоусов сообщил, что правительство обсуждает с крупными компаниями вопрос «однократного добровольного взноса» в бюджет по модели windfall tax — единовременного взимания налогов. Кроме того, правительство внесло в Госдуму законопроект о передаче конфискованных таможней и другими уполномоченными органами одежды и обуви «в качестве гуманитарной помощи» Минобороны и МЧС.

Повышенную активность последних месяцев Иван Преображенский связывает с тем, что российские власти не справляются с подготовкой к возможной новой волне мобилизации, да и не могут обеспечить даже уже имеющуюся армию. К тому же Кремль явно начал готовиться к тому, что война в Украине может продлиться несколько лет.

Проводимая в 2022 году экономическая мобилизация вряд ли стала для чиновников чем-то удивительным. Фактически, «ползучая милитаризация» идет далеко не первый год. Как сходятся во мнении эксперты, опрошенные «Новой-Европа», увеличение количества военных задач и засекречивание военного бюджета начались еще до боевых действий на юго-востоке Украины и аннексии Крыма в 2014 году.

Эксперты называют отдаленность правительства от войны иллюзорной. Преображенский справедливо замечает, в 2020 году при назначении Мишустина Владимир Путин вполне мог думать о грядущей войне, особенно если учесть, что и последующее переписывание Конституции, и попытка отравления Навального, и политические репрессии были похожи на зачистку поля перед битвой. В правительстве ему был необходим человек, который сможет перестраиваться под разные задачи.

Генеральный директор «Трансперенси Интернешнл — Россия» Илья Шуманов обращает внимание на то, что настоящих «ястребов войны» в правительстве тоже немало. На эту роль подходят и представители силового блока — министр внутренних дел Владимир Колокольцев, министр обороны Сергей Шойгу, — и отчасти министр промышленности и торговли Денис Мантуров (в Минпромторге есть департаменты, курирующие оборонную промышленность, хотя до войны они не имели сильного контроля над ВПК). Образ технократов в основном создает экономический блок правительства, который напрямую не связан с политическими процессами, в том числе с войной, но, по мнению Шуманова, его влияние не слишком велико.

— Если мы проанализируем людей в правительстве поштучно, то быстро поймем, что многие либо связаны с военно-промышленным комплексом или силовым блоком, либо находятся от них на расстоянии вытянутой руки, — говорит Шуманов.

Военные задачи перед гражданским сектором правительства стоят далеко не первый год, добавляет Андрей Яковлев. В 2012 году, после того как Владимир Путин вернулся в президентское кресло с поста премьер-министра, правительство из реального центра принятия решения стало достаточно техническим органом. Управление переместилось сначала в администрацию президента (куда на должности помощников перешли министры, работавшие с Путиным), а потом в Совет безопасности.

— Это может сейчас звучать как забавное проявление «бюрократической конкуренции», но я помню бумаги Минэкономразвития в 2014 году с предложениями по изменению статуса министерства, в которых они просили включить своего министра в Совет безопасности — с аргументом, что туда входит министр финансов, — вспоминает Яковлев изменения значимости органов, — После того, как Совбез стал центром принятия решения, в министерства экономического блока оттуда стали сыпаться поручения в режиме «секретно» и с датой исполнения «вчера». Сейчас дистанция сократилась, если раньше для выпуска таких поручений силовым ведомствам нужно было пройти через аппарат Совета безопасности, то сейчас эта работа ведется на заседаниях Координационного совета.

Совет войны

Координационный совет России по обеспечению потребностей Вооруженных сил России, других войск, воинских формирований и органов был создан указом президента 21 октября прошлого года, через месяц после начала мобилизации, на фоне многочисленных сообщений о нехватке снаряжения для призванных на фронт. Возглавил его премьер-министр Михаил Мишустин. Создание структуры стало принципиально важным изменением в администрировании войны: роль гражданских чиновников в ней выросла в разы, а работа ВПК и механизм его финансирования претерпели значительные изменения.

Для правительства такой формат организации не новый — схожий совет был создан в 2020 году после начала пандемии, и руководил им также премьер-министр. Структура, созданная в октябре 2022 года, должна была начать заниматься всеми вопросами, связанными с обеспечением потребностей российской армии во время войны, в том числе определением целевых заданий по поставкам вооружений, техники, бюджетным финансированием, формированием цен, подбором поставщиков, подрядчиков, созданием инфраструктуры.

Помимо Мишустина в совет вошли восемнадцать человек: шесть вице-премьеров (в том числе вице-премьер, глава Аппарата правительства Дмитрий Григоренко и вице-премьер, министр промышленности и торговли Денис Мантуров как его заместители), а также министры экономического развития, финансов, обороны, МВД, МЧС, мэр Москвы Сергей Собянин, директор ФСБ Александр Бортников и другие представители ведомств.

С момента создания заседания совета проходили регулярно. Поначалу — каждую неделю, потом встречи стали ежемесячными. Кроме того, под руководством вице-премьеров создали отдельные рабочие группы, которые решают вопросы в текущем режиме, однако, в открытом доступе подробной информации о том, по каким конкретно темам они собраны и кто туда входит, нет. Известно, что их возглавляют Денис Мантуров, Марат Хуснуллин и Татьяна Голикова.

Андрей Яковлев замечает, что одновременно с работой совета каждую неделю Мишустин и ключевые министры по видеосвязи участвуют в совещаниях с Путиным либо присутствуют на заседаниях Совбеза.

— Заседания Координационного совета показательны с точки зрения практического механизма милитаризации экономики, — говорит приглашенный исследователь Центра Дэвиса. — Из новостей на сайте правительства известны даты заседаний, участники и ключевые вопросы в повестке. Этот совет является площадкой, где Минобороны и другие силовые ведомства формулируют свои запросы, а экономический блок правительства в оперативном режиме должен реагировать на них, выстраивая гражданский сектор под нужды армии.

Таким же показательным экономист называет и состав совета.

Они формулируют запросы, которые правительство должно исполнять. Разногласия решают на совещаниях уже непосредственно с Владимиром Путиным. Политическая журналистка Фарида Рустамова в проекте Faridaily трактовала такой состав иначе: выбор гражданских чиновников, по ее данным, был вызван провалом силового блока в первые полгода войны. В результате министр обороны Сергей Шойгу оказался не больше чем членом «военного кабинета» Мишустина.

Как рассказывает источник «Новой газеты Европа» в экономическом блоке правительства, с созданием координационного совета в правительстве начали перестраивать схему финансирования ВПК и разрабатывать систему контроля за оборонным производством. Скупо об этих процессах можно прочитать на сайте правительства — вступительное слово Михаила Мишустина к каждому заседанию публикуется в открытом доступе. По словам источника, весь конец года в правительстве формировали систему кураторов на предприятиях, которые сейчас работают на нужды фронта. Их вводили в дополнение к уже существующим ответственным из Минобороны или Минпромторга (зависит от уровня секретности предприятия), чтобы повысить эффективность трат и избежать коррупционных схем.

В конце ноября правительство разрешило силовым ведомствам проводить закупки для нужд войны в упрощенном режиме у единственных поставщиков, то есть фактически без конкурсных процедур. В пресс-релизе на сайте правительства сказано, что это решение позволит быстрее выполнять «задачи, связанные с обороной и безопасностью государства».

Эти изменения в работе ВПК были необходимы для того, чтобы получить возможность передавать ему деньги прямыми или почти прямыми субсидиями, предполагает источник. Сумма, которую таким образом уже передали ВПК, по подсчетам дата-отдела «Новой-Европа», может составлять порядка 1,1 трлн рублей — именно такие аномальные расходы государственного бюджета оказались заметны в январе, когда по итогу месяца доходы упали на 35%, а расходы неожиданно выросли почти на 59%. В денежном эквиваленте дефицит составил 1,7 трлн рублей — больше половины от всего заложенного на год дефицита (2,9 трлн рублей).

По расчетам собеседника «Новой-Европа» в одном из близких правительству аналитических центров, в течение ближайших двух лет у правительства хватит ресурсов, чтобы провести еще порядка 4–5 аналогичных траншей. В пользу этой версии говорит также пресс-релиз Минфина, в котором утверждается, что скачок трат в январе этого года вызван «оперативным заключением контрактов и авансированием финансирования по отдельным контрактуемым расходам». Но на что именно пошли эти деньги, по открытым источникам узнать сейчас нельзя — данные засекретили.

Разыскиваются специалисты по танкам

Как писала Новая-Европа ранее, увеличение оборонзаказа помогло избежать серьезного спада производства в России в 2022 году. По данным Росстата, по итогам года спад в промышленном производстве России составил всего 0,6%. Несмотря на то, что данные по производству продукции, связанной с войной, не раскрываются, судить о росте выпуска можно по косвенным признакам: так, производство готовых металлических изделий выросло на 7%, а выпуск электроники, компьютеров и оптики — на 1,7%. И то, и другое можно использовать в военных целях. В это же время гражданский сектор промышленности зачастую показывал иную картину:

Об увеличении производства, связанного с войной, свидетельствуют не только цифры. По словам военного эксперта, попросившего об анонимности, за прошедший год заказы на военную продукцию несоизмеримо выросли, как и ответственность руководителей и военных представителей за их выполнение. В декабре вице-премьер Мантуров говорил в интервью «Ведомостям», что «Минобороны поставило задачу по некоторым образцам увеличить выпуск продукции в 3 раза, по другим — в 10 раз». По его же словам, чтобы решить проблемы снабжения, многим заводам пришлось перепрофилироваться под нужды военных и начать работать в три смены. О том, что предприятия Ростеха, выполняющего «львиную долю» оборонзаказа, работают «практически круглосуточно», заявлял и генеральный директор корпорации Сергей Чемезов. Специалистов для выпуска новых танков пытаются хантить даже с помощью сюжетов на «России 1», а к работе привлекают и осужденных.

Собеседник «Новой-Европа», знакомый с работой ОПК в России, для описания российской экономики в 2022 году использует слово «двухконтурность», подразумевая под этим, что оборонные предприятия и деньги с гособоронзаказа оказались внутри закрытой системы, отрезанной от остального рынка.

— Раньше работа ОПК не сильно отличалась от обычной финансово-промышленной деятельности, были те же договоры, те же платежи. Всех волновала прибыль, и предприятия не были заинтересованы в изготовлении большого количества изделий, — говорит военный эксперт. — Сейчас оказалась нужна реальная продукция, и на деньги перестали обращать внимание. К примеру, если раньше «Уралвагонзавод» выпускал в год порядка 100 танков, то сейчас перед ним стоит задача выпускать, как минимум, одну машину в день, то есть 30 в месяц.

Собеседник «Новой-Европа» также замечает, что теоретически при масштабировании производства в России не должно возникнуть особых проблем: возможность увеличивать выпуск у многих предприятий сохранилась еще со времен СССР, хотя значительная часть тогдашних заводов просто не пережила реалии рыночной экономики 1990-х и в буквальном смысле была «разобрана на металл».

Кроме того, санкции не оказали такого серьезного давления на ОПК, как на гражданский сектор. Эксперт указывает, что на том же Уралвагонзаводе производство вагонов практически свернули из-за отсутствия импортных подшипников. По итогу, персонал, который был на нем занят, сейчас работает на производстве танков. Оборонная промышленность адаптировались к санкциям еще с 2014 года. Многие импортные детали, которые использовали в ОПК (в первую очередь это электроника), и раньше зачастую шли из Китая, так что рынок столкнулся скорее с логистическими проблемами.

В сентябре прошлого года война начала пробираться и на гражданские предприятия. Как замечает Яковлев, если до этого бизнес больше пытался противостоять санкциям, то осенью предпринимателям пришлось столкнуться с мобилизацией и риском отправки на фронт ключевых сотрудников. Из-за этого уже в начале октября бизнес, еще до создания всяких координационных советов, начал неформально на горизонтальном уровне договариваться с региональными властями о том, что предприятия будут помогать им выполнять мобилизационные квоты в обмен на то, что ключевых сотрудников призывать не будут (забирать людей с предприятий начали в первые дни мобилизации).

— Это вполне себе проявление военной экономики, причем в неформальном виде, — говорит Яковлев. — Сейчас, уже после создания координационного совета, такие коммуникации идут и дальше. С крупными предприятиями (не только в оборонном комплексе, но и в гражданских отраслях — в части производства обмундирования, продовольствия и т.д.) напрямую взаимодействует Минпромторг. Для доведения до малых и средних предприятий требований о том, что нужно дать на нужды армии, и для контроля за исполнением этих требований могут задействоваться региональные министерства промышленности.

Информацию о том, как гражданские предприятия перепрофилируются под военные нужды, несложно найти в СМИ. Сообщения начали поступать осенью.

О перепрофилировании писали также в Петербурге, Приморском крае, Челябинской, Оренбургской, Ульяновской областях и других регионах России. «Русская служба BBC» рассказывала историю предпринимательницы из Хабаровского края, которая получила госконтракт на пошив 9418 спальных мешков. Чтобы выполнить заказ, сотрудникам ее компании пришлось отшивать спальные мешки без выходных.

Несмотря на то, что положение российской армии не лучшее (и уж точно далеко от того, чего хотел Кремль в начале войны), а о проблемах с вооружением и снабжением можно говорить бесконечно долго, военный эксперт, с которым общалась «Новая-Европа», полагает, что мобилизация экономики еще может повлиять на ситуацию на фронте.

— Военно-политический блок России решил играть вдолгую и брать Украину измором, — говорит собеседник «Новой-Европа». — Мы видим, что западные страны все еще дают оружие Украине в небольшом количестве, к тому же временят с передачей дальнобойных ракет и авиации. На войне важно, сколько дров кто закидывает в печь. У Украины сейчас по понятным причинам нет возможности производить свое вооружение, так что армия полностью завязана на ленд-лизе. В России техника тоже устаревшая и требующая ремонта, но здесь есть больше возможностей быстро привести ее в порядок.

Уже «мобилизационная экономика»? 

Спустя год после вторжения в Украину военные расходы в государственном бюджете дошли до рекордных показателей. По данным Re:Russia, сейчас на нужды фронта и обеспечение контроля над захваченными территориями власти собираются тратить даже больше, чем на поддержание экономики: в проекте бюджета на 2023 год на это заложена примерно треть от всех расходов — 9,4 из 29 трлн рублей (сюда входят статьи «Национальная оборона» и «Национальная безопасность»). Если сравнивать с проектом бюджета на 2022 год — это аномальный рост. Так, траты на «Национальную безопасность» (из этой статьи финансируются ФСБ, МВД, Следственный комитет, Генпрокуратура, ФСО, Росгвардия, ФСИН) выросли почти в два раза — с 2,5 трлн до 4,6 трлн рублей. Непосредственно военные расходы по «Нацобороне» увеличились на 1,4 трлн рублей. Структуры статей расходов засекречены, но аналитики полагают, что львиная доля бюджетных средств пойдет на военные цели.

Илья Шуманов также замечает, что деньги, заложенные на войну, могут скрываться и за другими статьями расходов, к примеру, за социальными тратами или тратами на образование, так как в них учтены льготы и для самих военных, и для их семей. Так, российским солдатам обещают щедрые компенсации за ранение и гибель на фронте — по 6 и 12 млн рублей. Им самим и их детям будет проще получить высшее образование: в конце прошлого года Госдума в третьем чтении приняла закон, по которому некоторые участники войны и их дети смогут получить бюджетные места в вузах в рамках 10% квоты. Эту практику начали применять еще во время прошлогоднего набора, тогда же Минобрнауки анонсировало увеличение университетских квот для выпускников школ из «ЛДНР».

— Если говорить более масштабно, весь бюджет на этот год сверстан из мобилизационных приоритетов. Мы видим, как засекречивают отдельные статьи расходов, увеличивается непубличная часть бюджета. Реально закрывается система госзакупок, так что отследить, сколько денег пойдет на войну, мы не можем, — сокрушается Шуманов.

В этом контексте весь последний год часто упоминается «мобилизационная экономика». Если объяснять простыми словами, этот термин означает сосредоточение и использование ресурсов страны для противодействия внешней угрозе или преодоления кризиса, вызванного чрезвычайными обстоятельствами. Осенью предусмотреть начало мобилизационной экономики в макроэкономическом сценарии предлагал ректор РАНХиГС Владимир Мау на заседании комитета Госдумы вскоре после того, как уголовное дело против него было закрыто (поддержки в правительстве с этой инициативой он не получил). К использованию этого термина неоднократно прибегал первый зампред правительства Андрей Белоусов, хотя в июньском интервью ТАСС он говорил, что понимает его больше как состояние общества, когда люди начинают группироваться вокруг узкого набора целей, связанных с развитием.

Несмотря на то, что, на первый взгляд, изменения в работе ВПК колоссальные, говорить о «мобилизационной экономике» все же пока рано, считает экономист Владислав Иноземцев. По словам эксперта, при серьезной милитаризации речь должна идти о кратном увеличении расходов. За примерами можно обратиться к истории: в ХХ веке даже развитые страны при вступлении в военные конфликты показывали куда более серьезные изменения экономических показателей, чем нынешняя Россия. Кратно росли расходы бюджета, увеличивался государственный долг, была заметна сильная переориентация промышленности. В США во время Второй мировой войны дефицит бюджета доходил до 30% ВВП (55 млрд долларов). Однако в целом после ее завершения развитые страны примеров такого перехода «на военные рельсы» больше не знали — даже США во время войны во Вьетнаме произвели больше изменений в экономике через финансовую систему, чем через промышленность, говорит Иноземцев.

Под эти критерии перехода на «военные рельсы» подходит ситуация в экономике Украины. На 2023 год правительство страны заложило 20% дефицит бюджета, а его расходы переориентировали на войну — на оборону планируют потратить свыше 1,1 трлн грн. Из этой суммы Минобороны Украины на обеспечение ВСУ и модернизацию военной техники получит 850 млрд грн — вдвое больше, чем закладывалось в госбюджете на 2022 до начала российской агрессии. Объем госдолга Украины в 2023 году составит порядка 100% ВВП страны — 6,4 трлн. грн.

Но в России перейти к модели военной экономики в духе Второй мировой войны вряд ли будет возможно.

— За все те годы, что шли программы развития вооружения, то есть начиная с 2011 года, военную промышленность в России удалось вывести на некое плато, но не более. Для того чтобы милитаризировать экономику по модели Советского Союза или США, нужен совсем другой подход, — утверждает Иноземцев.

Кроме того, экономист просит не переоценивать российскую промышленность, которая была серьезно разрушена в постсоветское время и на практике не может резко увеличить объем производства. К тому же Иноземцев предлагает не списывать со счетов фактор коррупции. Как уверяет экономист, чтобы понять, сколько денег реально пойдет на войну, а не будет «разворовано», надо вычесть из текущей суммы примерно треть.

С таким багажом возможности реальной милитаризации экономики для Кремля сильно снижаются. Вероятно, запаса экономической мощи и компетенций технократов вполне может хватить, чтобы поддерживать «окопную войну». Однако с затяжной войной на несколько лет с периодическими новыми масштабными наступлениями армии на территорию Украины ни экономика, ни технократы не справятся. Сколько бы еще экономическая мобилизация в правительстве ни продолжалась.