Война дала некоторым поэтам то, что не смогли им дать 30 лет относительно мирной жизни: чувство собственной значимости в масштабах страны. Если верить стихам, они и в танке горели, и собственноручно города брали. С началом полномасштабной агрессии в Украине поэтов стали активно пиарить по ТВ, усилиями Симоньян, Прилепина и других любителей чистого искусства вышло несколько Z-сборников. Они попали в фокус внимания Кремля. Но зачем поэты власти? И зачем власть поэтам? Что заставляет этих людей так самозабвенно врать и верить собственному вранью? Объясняет поэт Всеволод Емелин.
— Недавно попались на глаза стихи Z-поэта Оленичева:
Призовите меня. Не берут.
Староват, да и болен не в меру.
Очень жаль, только нервы, как жгут,
Натянулись за правду, за веру.
Призовите меня, старика,
Я мудрей и хитрей, я «бывалый».
Ещё сможет подняться рука
С автоматом за Русь, за Державу.
Призовите, сумею сберечь
Чью-то жизнь, что свята и лучиста.
Только прежде чем замертво лечь,
Я себя подорву и нацистов.
И примерно такое же — у именитых Караулова, Ватутиной, Артиса, Долгаревой… Сева, они рехнулись?
— Не думаю, они долго ждали своего часа. Дело в том, что для поэтов наконец-то заработал социальный лифт, его включили 24 февраля. А ты же знаешь, как живут в России стихослагатели. Раза два в год съездишь на поэтический фестиваль, похлопают тебе, водки нальют, а остальное время сидишь тоскуешь. Скучно, ничего не происходит, болото.
И вдруг из этой мутной тоскливой жизни ты выбираешься на новогодний «Огонёк», Маргарита Симоньян с тобой ручкается, крупные государственные чиновники аплодируют.
Вдруг выяснилось, что можно стать современным Константином Симоновым, современной Ольгой Берггольц, тебя возьмут в телевизор, начнут возить по стране с концертами.
— Z-поэт Мария Ватутина пишет: «Разве не самое время — создать фронтовую газету с духоподъемными очерками, с упоминанием наших героев, с общими сводками с соседних участков фронта, со стихами нашими?!»
— Вот-вот. И перед тобой выбор: либо ты и дальше сидишь в своей осточертевшей тусовке и пишешь о непонятном, либо ездишь по госпиталям, передовым, по городам нашей бескрайней Родины. Как остановиться, когда пошёл такой драйв, кайф, лайф, бабло? Наконец-то они попали в поток, ухватили нерв времени.
Поэтесса Мария Ватутина. Фото из личного архива
— И агитируют за войну. Как пропагандистский инструмент это эффективно или не очень?
— Смотря где. Представь: в маленький городок, где прошла мобилизация, приезжает поэт со своими огненными стихами. Встаёт на табуретку, и начинается: «За наших мальчиков в окопах, которые защищают нас от проклятых англосаксов», «Весь мир против нас, а мы все сплотились и встали в тот же час…» Люди реально слушают, рукоплещут. Им приятно. Оказывается, есть ещё поэты, которые за наших мальчиков переживают. На них обратили внимание, специально стараются, из самой Москвы прислали поэта, который не сухим языком телевизионных ток-шоу, а с рифмами красиво все объяснил.
— А в Москве?
— В Москве эффект нулевой, здесь людям, по большому счёту, на всё насрать. Циничный город, уж чем-чем, а стихами его не проймёшь.
— А как все это сочетается с гуманистической традицией русской литературы? Они же фактически одобряют массовые убийства.
— Прекрасно сочетается. Русская поэзия всегда призывала к убийству ради торжества гуманизма: «Убьем всех плохих, и наступит гуманизм!» К убийствам призывали и Маяковский, и Пушкин, и Тютчев.
Причем это не какая-то особенность русских, такое есть в любой европейской литературе. Из боевых песен, вообще говоря, и родилась поэзия в античные и доантичные времена.
— То есть моральных претензий у тебя к Z-поэтам нет?
— А при чем тут мораль? Людям пруха пошла, и они ее не прозевали. Думаю, они сами верят в то, что пишут, так проще. Но и перед начальством выслуживаются. А с другой стороны, и Пушкин временами выслуживался, несмотря на все свое фрондерство и оду «Вольность», тут тоже ничего нового. Я давно говорю, поэзия в России существует, только когда на неё смотрит начальство. Поэты могут быть либо при начальстве, либо против него, больше они особо никому не нужны. Сама по себе поэзия — это текст, напечатанный на кусочке сетевого пространства или листке бумаги, который скорее всего никто никогда не купит.
Главная беда, которая случилась с поэтами в девяностые годы — утрата начальственного внимания. А сейчас начальство вновь заинтересовалось поэтами. Слава богу, пока, в основном, теми, кто «за». А начальство умеет только две вещи: одних сажать, других награждать. При Сталине одни поэты ехали валить тайгу или становились к стенке, а другие получали восьмикомнатные квартиры на улице Горького. Но и тех, и тех замечали.
— Про квартиры я не слышал, а трое ребят с сентября сидят за то, что читали протестные стихи на «Маяковских чтениях». Думаешь, будут массовые посадки?
— Не знаю. Это все-таки не сталинизм, а жиденькая пародия на него. Мы живем в постмодернистское, пародийное время. И стихи вторичные, и репрессии, и даже военная операция. Вся Z-поэзия строится на том, что у нас сейчас Великая Отечественная, а у нас СВО. С утра до вечера говорят, что войны нет, а потом вдруг выясняется, что на нас напало НАТО. Я не знаю, кто этому верит, но людям так удобнее, многие говорят: «Да, да! Если бы не Путин, НАТО изнасиловало бы наших женщин, загорелись бы сёла на Смоленщине и пошли бы по нашим пшеничным полям с закатанными рукавами солдаты бундесвера…» Это даже не постмодерн, это уже какой-то пост-постмодерн.
Я не литературовед, но понимаешь, в чём дело — я не верю Z-текстам. Именно поэтическим текстам. Я понимаю: драйв, то сё, — но я не верю. В сорок первом году началась война, в которую нельзя было не верить. А тут люди пишут о специальной военной операции, в которой все заврались, и добавляют еще вранья. Они захвачены каким-то вихрем вранья и своим успехом в этом вранье. Их завораживают собственные героические позы и звук собственного голоса. Это же как наркотик.
— Как тебе кажется, то, что произошло с Россией, закономерно или это несчастный случай? Всё ведь шло отлично, а потом начальство внезапно сошло с ума или, как вариант, прилетели марсиане, сбили нас с панталыку, заставили воевать.
— Ох, Ян, это вопрос, который я себе с утра до вечера задаю. Мне раньше казалось, что люди-то мы хорошие, добрые. А сейчас мне всё чаще кажется, что это закономерно. То, что с нами произошло, я ничем, кроме как врождённой предрасположенностью, объяснить не могу. По моим наблюдениям, главная ценность русского мира — не богатство, не безопасность, а крутость. А самый простой способ стать крутым — война. Да, опасно, но зато, если не убьют, вернешься к своей бабе в орденах и шрамах, и все скажут, что ты уважаемый человек. Кто-то богаче, кто-то умнее, но вы всё равно фраера и лакеи, вы там не были, а я был! Желание быть крутым многое объясняет в поведении мужского населения Российской Федерации.
— Но это означает, что других способов отличиться в России не осталось, настолько скучная бессмысленная жизнь, так все достало, что из всех возможных способов самореализации остается только война.
— Боюсь, что так. Кто-то разбогател, кто-то женился на красивой женщине, но всё это ненастоящее.
Никто в России, по большому счёту, не считает это настоящим успехом. А вот то, что кровь проливал — это козырь, который не бьется. И государство уже сообразило, что можно играть на этом.
На московских остановках есть переключающаяся реклама. И на ней то и дело посреди разнообразных коммерческих брендов возникают лица «героев России» на фоне триколора. Человек смотрит и думает: «Уважают!»
— Как ты относишься к разговорам о коллективной вине? Мы действительно виноваты в том, что произошло?
— «Мы» не знаю, а лично я, наверное, виноват. Какие-то мои тексты могли в своё время сформировать у людей отношение к действительности, которое сработало спустя годы.
— Например?
— «Здравствуй броня горячая,
Сладкий запах солярки.
Каждый нормальный мальчик
Должен смотреть на танки…»
Я писал их в девяностые после просмотра телепередачи, где говорилось что-то вроде: «Стиль жизни от Наф-Наф — это не так просто, это надо совершенно переменить свою психологию!». Я писал в то время стихи, призывающие к агрессии, к борьбе. Если бы знал, чем все кончится, лучше бы писал про стиль жизни от Наф-Наф.
— Это было твоей реакцией на бессовестное богатство на фоне нищей страны, на непристойно роскошный образ жизни ворья тех лет, которое стало сегодняшним начальством.
— Но ракеты в итоге летят не в богатых хряков, а в дома простых украинцев, которые ничем от нас не отличаются. Обрушилось все на них.
Всеволод Емелин. Оптимистическое
Повод есть для позитива:
Ощущает большинство,
Что по жизни перспективы
Открывает СВО.
Много граждан нарядились
В деревянные клифты,
Но другим освободились
Социальные лифтЫ.
Плюс исчезли либералы,
Словно утренний туман.
Больше средств у них не стало
Сеять фейки и обман.
Показав своё обличье
Про спецоперацию,
Часть отправилась на кичу,
А часть в эмиграцию.
Кто-то сел, а кто уехал,
Кто развеялся как дым.
Перестали быть помехой
Дарованьям молодым.
Затаились, словно Познер,
Те, чья совесть не чиста.
Вы, пока еще не поздно,
Занимайте их места.
Есть к чему приладить руки.
Есть куда теперь расти.
Хоть в культуре, хоть в науке,
Хоть в промышленности.
План гони на производстве,
Да «ВКонтакте» не робей.
Славь родное руководство
И всегда ходи с бубей.
И найдет тебя награда
И поймёшь ты, что не зря
Брала русская бригада
Галицийские поля.
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».
