Кафе на главной площади старинного городка Корте, бывшей горной столицы Корсики, переполнено местными жителями, в основном, пожилыми мужчинами. Кажется, здесь все друг с другом знакомы. Посетители пьют анисовую настойку. Временами звучит корсиканская речь, которую теперь на острове почти не услышишь. На самом видном месте за спиной бармена висит вырезанная из газеты карикатура, на которой Владимир Путин с плотоядной ухмылкой говорит: «А если Макрон будет хорохориться, я еще и независимость Корсики признаю!» Я спрашиваю у бармена, что он думает о президенте России. Хмуро оглядев меня с головы до ног, он бросает:

— Путин прав. Он делает то, что давно нужно было сделать. Выполняет работу за тех, у кого на это не хватило смелости.

Посетители кафе одобрительно покачивают головами. Я замечаю, что к углу картинки пришпилена желто-голубая фенечка. О ней я тоже хочу спросить, но бармен дает понять, что на этом разговор закончен. У меня остается полчаса до встречи с Андре Фази, политологом и преподавателем местного университета, который давно изучает корсиканский национализм. У него я и хочу попросить разъяснений по поводу мартовских событий.

Тогда на Корсике прошла мощная волна протестов, в которой ряд провластных российских СМИ разглядел «Донбасс образца 2014-го». Во второй половине марта вышло сразу несколько однотипных статей, намекавших, что Франция увлеклась украинской повесткой и проглядела «Донбасс» у себя под боком.

При этом несмотря на то, что, по мнению автора статьи в NEWS.ru, «сравнение Корсики с Донбассом в эти дни во Франции не делает только ленивый», ни одно французское СМИ не проводило таких параллелей. Несколько журналистов ссылаются на одну и ту же статью франкоязычного издания L'Observateur Continental, в которой есть пассажи вроде: «Корсика, как и Донбасс, давно пытается добиться независимости от Франции» и «Кажется, на территории Франции тоже есть свой Донбасс». На деле L'Observateur Continental — это маскирующийся под французское СМИ сайт, который распространяет в Европе пророссийские нарративы. По данным европейской организации EU DisinfoLab, сайт был запущен в 2019 году и связан с российской разведкой через новостное агентство «ИнфоРос».

Российские пропагандисты убеждены, что ситуации похожи: и там, и там жители хотят отделиться от метрополии и говорить на своем языке, и там, и там правительства боятся федерализации и отказываются идти на уступки. Макрона сравнивают с Зеленским, национальное самосознание корсиканцев — с самоопределением жителей Донецка и Луганска, а многократный переход восточных областей Украины от одних государственных образований к другим — с историей бесконечных завоеваний Корсики.

На первый взгляд, аргументы убедительные. Но на самом деле, называть остров «французским Донбассом» — значит упрощать многогранную историю корсиканского сепаратизма, лидеры которого, будучи не согласны друг с другом во многом, сходятся в одном: в отказе опираться на любую силу, кроме поддержки самих корсиканцев.

Возвращение черноногих

До присоединения к Франции в XIX веке Корсика около 20 раз переходила из рук в руки: в разное время остров захватывали финикийцы, карфагеняне, римляне, византийцы, тосканцы и генуэзцы. Последних корсиканцы под предводительством генерала Паскаля Паоли выгнали с острова в 1755 году, и Корсика обрела наконец независимость от всех.

Паоли, у памятника которого я дожидаюсь Андре Фази, здесь до сих пор почитают как героя. При нем на Корсике произошло разделение властных институтов, была написана Конституция, открыт университет в Корте (сегодня носит имя Паскаля Паоли) и учреждены выборы. Но уже в 1768 году Генуя, которая формально сохраняла господство над островом, поняла, что не справляется с повстанцами, и передала колонию Франции — в счет долгов. В 1769 году зарождавшаяся демократия на Корсике пала под натиском французских порядков.

— Кроме этих 15 лет, Корсика никогда не была независимой политической единицей, — говорит подоспевший ко мне на встречу Фази. — До начала XIX века на острове еще вспыхивали вооруженные мятежи, но со временем его полностью интегрировали во французскую государственную систему, и корсиканская национальная идея практически исчезла.

Современное националистическое движение проснулось в 1960-х от потрясений, которые принесла на остров государственная программа по «возрождению Корсики». Для начала французское правительство попыталось развить на Корсике массовый туризм, что вызвало протесты местных жителей: проекты на юге острова вроде громадных комплексов на 100 тысяч мест угрожали природе и обостряли земельный вопрос. Помимо этого, программа подразумевала модернизацию сельского хозяйства: вместо того, чтобы по традиции собирать каштаны и оливки или пасти скот в горах, фермерам предлагали обзавестись сельскохозяйственной техникой и взяться за освоение равнин на восточном побережье Корсики. Но и здесь инициатива сверху не нашла отклика у населения.

По дороге в Корте я проезжала через эти обетованные пахотные земли, которые так отличаются от остальной Корсики, сплошь покрытой горами (за что остров называют «горой в море»). Вся дорога по ровному участку восточного берега заняла меньше часа — больше пригодных для возделывания территорий на острове нет. На аграрных картах Франции Корсику иногда даже не отмечают: здесь всего 7% земель подходят для посевов и еще 9% — для плодовых садов и виноградников. В 1960-х годах правительство решило отдать 90% этого аграрного оазиса не местным фермерам, а чужакам — «черноногим». Так во Франции называли тех, кто стал возвращаться на родину после окончания войны в Алжире. Начиная с 1962 года почти 20 тысяч репатриантов приехали на Корсику, где вне очереди получили от государства дома и участки плодородной земли.

— Им выдают выгодные кредиты и сельскохозяйственную технику, они разбивают на восточных равнинных землях виноградники и цитрусовые плантации, — рассказывает Фази. — В общем, Франция позаботилась об этих людях так, как никогда не заботилась о корсиканцах.

Для местных все это напоминало колонизацию, и острое чувство несправедливости породило на острове протестное движение. Тогда его возглавили регионалисты, которые еще не ставили под вопрос территориальную целостность Франции, но уже выступали против того, что считали ущемлением прав местного населения. Не добившись ответа от Парижа, в 1975 году группа умеренных регионалистов под предводительством Эдмона Симеони захватила винный погреб одного из репатриантов-виноделов, которого подозревали в том, что он подделывает вино и разоряет мелких фермеров. Прежде Симеони выступал против применения насилия, но в тот момент не увидел другого способа привлечь внимание правительства к проблемам острова.

Это у него получилось — Париж ответил. Свыше тысячи жандармов, бронемашины и вертолеты окружили винодельню. Двое полицейских погибли в завязавшейся перестрелке, правда, не с захватчиками, а с толпой протестующих, которые пришли поддержать Симеони. Среди них были те, кого сам Симеони призывал к спокойствию, — радикализовавшаяся молодежь, которая очень скоро создаст великий и ужасный Фронт национального освобождения Корсики.

Пробуждение нации

Пока одни регионалисты на острове занимались делом, другие в Париже поддерживали их словом. В 1970-х годах группа парижских интеллектуалов — в основном корсиканских студентов, писателей, журналистов и юристов — закладывала идейный базис под эту национальную борьбу. Дело в том, что такие прозаические проблемы, как раздел земли, всколыхнули спящий национальный дух корсиканцев и подняли со дна целый пласт их языковых и культурных притязаний. Встал ребром вопрос идентичности, и в корсиканском обществе началось мощное движение «культурного переосмысления».

В отличие от французского, корсиканское общество всегда было ближе к средиземноморскому клановому типу, который опирается на коллективизм, а не на либеральные ценности. Что до корсиканского языка, он сформировался прежде, чем остров завоевали носители французского, и сильно от него отличается. Тот факт, что Корсика — остров, тоже внес свой вклад в культурную специфику, акцентировав идею отдельной корсиканской нации. На все это накладывалась память о французской колонизации, и регионализм стремительно превращался в национализм.

Сегодня на улицах Корте сложно найти место, где не было бы видно националистических лозунгов. Самые частые — «Французы, вон отсюда» и «Проснись, нация». У входа в университет уборщица сдирает со стены приклеенные в ряд манифесты студенческого национального союза, над ней на ветру издевательски реет огромный транспарант с теми же призывами. Это единственное на острове высшее учебное заведение; после завоевания французы закрыли его и долго отказывались открывать.

— В 1970-х государство было не в состоянии удовлетворить даже самые скромные запросы местного населения, такие как открытие университета или факультативное обучение корсиканскому языку, — говорит Андре Фази. — Тогда и начался процесс радикализации общества: казалось, что без насилия не обойтись.

— Молодежь становилась все более радикальной. Еще до событий в Алерии 1975 года на одном из собраний группы Симеони кто-то выкрикнул: „Эдмон, пора выбрать — удочка или ружье!“, — рассказывает бывший активист националистического движения и писатель Жан-Пьер Сантини.

Он был среди тех самых поставщиков идей из парижской богемы, которые вдохновляли корсиканцев на национальную борьбу, и участвовал в создании в 1976 году Фронта национального освобождения Корсики (FLNC) — вооруженного сепаратистского подполья, которое поставило себе целью полную независимость Корсики от Франции. В своем первом же манифесте FLNC потребовал признать права корсиканского народа, убрать с острова все инструменты колониального владычества, включая французскую администрацию и армию, и установить на нем народную демократическую власть.

— Мы создавали смыслы и пытались создавать их правильно, — вспоминает Сантини. — Мы считали, что вооруженная борьба невозможна, и предлагали заниматься вооруженной пропагандой, то есть совершать вооруженные действия, из которых можно извлечь идеологическую пользу. Например, взорвать мост в качестве символического жеста. Примерно как это было с Крымским мостом.

Прощай, оружие

В FLNC никогда не входило больше 150 боевиков, но за время своего существования Фронт совершил тысячи терактов — в основном подрывов зданий французской администрации, банков, туристической и военной инфраструктуры и недвижимости, принадлежащей «чужакам». Но бывали и покушения на людей. В 1998 году члены FLNC совершили самое громкое убийство за всю историю корсиканского сепаратизма: жертвой стал главный представитель Франции на острове, префект Клод Эриньяк.

— При этом на Корсике за 40 лет насчитывается всего около 60 жертв, треть из них — сами бойцы FLNC. Такой уровень насилия не сравним, например, с ситуацией в Северной Ирландии или Стране Басков, — рассуждает политолог Андре Фази. (Этнонациональный конфликт в Северной Ирландии длился с 1960-х годов до конца XX века и унес более 3,5 тысячи жизней; половина погибших — гражданское население. Вооруженное противостояние басков правительствам Франции и Испании тоже началось в 1960-х и завершилось в 2011 году. Жертвами конфликта стали не менее 850 человек. — Прим. ред.) — Здесь насилие всегда было инструментальным, символическим. Его целью было воззвать к сознанию людей или надавить на местных политиков.

С момента появления FLNC националисты разделились на тех, кто поддерживал насилие, и тех, кто был против. Радикальное крыло сепаратистов требовало независимости и самоопределения, а умеренные националисты выступали за диалог с Парижем и частичную автономию острова. В 2014 году FLNC объявил о том, что выходит из подполья и прекращает вооруженную борьбу, и на то было сразу несколько причин.

— Насилие всегда ослабевает, его нельзя поддерживать долго. Последние два десятка лет уровень насилия на Корсике неуклонно падает, — говорит Андре Фази. — К тому же оно стало неэффективно с точки зрения расплаты: 10 лет тюрьмы за то, что ты подложил бомбу, и это все равно ни на что не повлияло! Ведь появились новые способы слежения. Те, кто в 1998 году убил префекта, даже не думали, что их найдут с помощью телефонной прослушки.

— 50 лет назад, когда создавался FLNC, не существовало таких [продвинутых] технологий, как сейчас, — соглашается Жан-Пьер Сантини, которого тоже несколько раз арестовывали. — Когда меня в очередной раз задержали в 1988 году, я смог заглянуть в полицейские отчеты: оказалось, за нами следили день за днем, час за часом! Французские жандармы уже тогда знали про националистов абсолютно все — кто вооружен, кто нет, кто их поддерживает, кто потенциально может совершить преступление. И периодически пользовались этим, устраивая массовые аресты.

Несмотря на то, что в 2010-х FLNC прекратил свою деятельность, небольшие вооруженные группировки существуют по сей день. Одну из них Сантини, как оказалось, до сих пор вдохновляет своими «смыслами». Чтобы поговорить с писателем, мне пришлось приехать к нему в горную деревню на мысе Кап-Корс, поскольку писатель вот уже два года находится под судебным надзором за «посягательство на безопасность французского государства».

— И это всего лишь за мои идеи, за мои статьи! То есть, получается, за инакомыслие, — разводит руками Сантини. — Полиция нашла связь между мной и небольшой вооруженной группировкой, якобы я на них «повлиял». Хотя вообще-то я уже 50 лет беспрестанно пишу, поэтому мог много на кого «повлиять». Но самое интересное, что единственное, с чем я обратился к той группировке, так это с призывом не использовать оружие против людей. Вот и весь мой вклад! Я написал: если хотите, беритесь за оружие, но не направляйте его на людей. На Корсике и без этого хватает драм.

Историческая победа 

Однако главная причина, по которой на Корсике прекратилась вооруженная борьба, — это электоральный прогресс корсиканских националистов. В 1980-х годах французское правительство присвоило острову особый статус «территориальной общности», а вместе с ним дало расширенную автономию в вопросах экономики, образования и экологии. Тогда же на Корсике появилась Национальная Ассамблея — местный парламент, куда поначалу вошли одни сепаратисты. Но к концу 1990-х их сменило новое поколение умеренных националистов, и сегодня у власти на Корсике находятся именно они.

Абсолютное большинство в парламенте (32 места из 63) занимает партия Femu a Corsica (в переводе с корсиканского «Сделаем Корсику») Жиля Симеони, сына того самого Эдмона Симеони, «разбудившего» корсиканское национальное движение в Алерии в 1975 году. Второе место среди националистов (8 мест) у Partitu di a Nazione Corsa («Партии корсиканской нации») Жана-Кристофа Анджелини. Обе фракции выступают за автономию Корсики в составе Франции, хотя многие парламентарии называют себя «этапистами», то есть автономия для них — только первый шаг на пути к независимости острова.

Автономисты не поддерживают идею насильственных действий и опасаются, что радикальное крыло может скомпрометировать их диалог с Парижем. «В конце концов, насилие на Корсике так и не принесло особых плодов, — объясняет политолог Андре Фази. — Местная ассамблея — это скорее администрация, а не парламент. У корсиканцев нет права адаптировать законы, нет своих правоохранительных органов или налоговой службы».

С ним категорически не согласен глава местных сепаратистов Жан-Ги Таламони:

— Все, чего мы добились на сегодняшний день, мы добились благодаря вооруженной борьбе. Например, учреждения Ассамблеи (для нас это именно политический, а не административный орган). Или особого статуса Корсики, который изменил работу наших институтов. Или открытия университета в Корте. Все это — плоды вооруженной борьбы, благодаря которой Париж раз за разом соглашался на диалог, а мы смогли достичь хоть какого-то прогресса, пусть этого и недостаточно.

Таламони — адвокат, преподаватель права и литературы в университете Корте и лидер сепаратистской партии Corsica Libera («Свободная Корсика»), которая выступает за полную независимость и самоопределение корсиканцев. Таламони был постоянным членом Ассамблеи на протяжении последних 30 лет и возглавлял ее последние 6 лет. Штаб-квартира его партии находится в портовом городе Бастия, «северной столице» Корсики. Север острова традиционно считается «сепаратистским» — здесь базировались радикальные ячейки и до сих пор бросается в глаза протест против всего французского. На дорожных указателях можно прочесть только корсиканские названия городов, французский вариант почти везде закрашен черной краской — той же, которой густо расписаны стены в самой Бастии. Здесь от надписей «французы — колонизаторы» и «свободу Корсике» не скрыться нигде: даже на вершине генуэзской цитадели XIV века французов на каждом углу посылают восвояси.

По дороге к адвокатскому бюро Таламони я прохожу мимо летних террас кафе: кое-кто из пожилых горожан переговаривается на корсиканском языке, гораздо больше напоминающем современный итальянский, чем французский. Вплоть до начала XX века именно корсиканский язык был языком общения на острове, но теперь почти все здесь говорят на французском, и лишь небольшая часть пожилого населения (в основном, на севере острова) использует корсиканский в повседневной жизни.

Вот и нужная мне дверь, напротив очередного ультимативного граффити во всю стену. На столе у адвоката-сепаратиста громадная черная голова мавра — символ независимости Корсики.

— Я вступил в ряды националистического движения в 16 лет, всегда боролся за независимость и был сторонником вооруженной борьбы, — рассказывает Таламони. — Но в 2015 году мы объединились с автономистами и выиграли выборы в Ассамблею. С тех пор казалось, что мы движемся к политическому варианту [разрешения конфликта с Францией].

Речь об исторической победе националистов, когда партии Симеони, Анджелини и Таламони выступили единым списком и впервые в истории заняли большинство мест в корсиканском парламенте. Не последнюю роль сыграл тот факт, что за год до выборов FLNC решил сложить оружие — это было согласованное решение, позволившее сепаратистам сблизиться с автономистами.

Через два года, в 2017 году, сторонники автономии и независимости снова договорились и успешно продлили свой мандат. Оказавшись главной политической силой на острове, националисты выдвинули ряд общих требований.

Во-первых, они настаивают на признании корсиканского языка официальным наравне с французским; тогда его станут преподавать в школах и, например, использовать в госучреждениях. Во-вторых, они требуют дать жителям Корсики особые права на покупку домов и земли (французам так полюбились загородные владения на «острове красоты», что спрос на недвижимость здесь взлетел, а цены стали неподъемными для местного населения). В-третьих, националисты призывают к тотальной амнистии корсиканских борцов за независимость, которых они считают политическими заключенными.

«С этими пунктами в парламенте согласны даже не националисты», — подчеркивает Таламони. А вот четвертое требование — усилить полномочия местных органов власти — уже не находит поддержки у других парламентариев, республиканцев и бонапартистов из группы Un Soffiu Novu («Новое дыхание», 17 мест из 63). Эти правоцентристские партии находятся в оппозиции националистам, которые хотели бы сами определять налоговую и социальную политику, оставив центральному правительству только вопросы обороны, охраны порядка и правосудия.

Сделка с Макроном

В коалиции Симеони-Таламони почти сразу наметились противоречия — в том числе по поводу того, насколько далеко стоит заходить в четвертом пункте требований. Накануне выборов 2021 года Симеони в последний момент решил баллотироваться в одиночку, разорвав договоренности с партией Таламони. Так партия Симеони и заняла большинство мест в Ассамблее.

«Нам известно, что избавиться от сепаратистов ему предложил Макрон. И Симеони пошел на эту сделку. С такими людьми в разведку идти не стоит, мягко говоря», — усмехается Таламони. Сейчас у Corsica Libera остался только один представитель в Ассамблее, но там есть и другие, хоть и малочисленные, сторонники независимости — недавно созданная партия Core in Fronte («Сердцем вперед», 6 мест из 63).

— Сегодня автономисты в одиночку представляют Корсику, но их позиция не приведет к дальнейшим подвижкам. Они находятся в полном подчинении у Парижа и все больше выставляют себя на посмешище: Париж совершенно к ним не прислушивается, — возмущается Таламони. — На протяжении 40 лет нам выкатывали ровно два аргумента: вы практикуете насилие, и вы в меньшинстве, поэтому с вами невозможно разговаривать. Что ж, с 2015 года года вооруженная борьба прекратилась и мы в большинстве. Но Париж не открыл нам ни единой двери! Произошло обратное: с нами вообще перестали разговаривать. Я думаю, сейчас Симеони понимает, что никакого прогресса он не достигнет. Париж никогда не соглашался на переговоры с Корсикой, пока его к этому не принуждали. А принуждала его к этому вооруженная борьба. Вот и все, вот такой элементарный механизм. И это грустно.

Пока те, кто у власти, стараются не радикализировать дискуссию, те, кто обещал сложить оружие ради создания «подлинной политической силы», начинают жалеть о своем решении. Среди надписей, оставленных в переулках Бастии краской из баллончика, часто встречаются вариации на тему «FLNC», чаще всего — «FLNC победит». В 2021 году Фронт национального освобождения Корсики заявил, что готов возобновить вооруженную борьбу, поскольку Франция не выполняет свою часть сделки. Писатель Жан-Пьер Сантини считает, что сейчас возвращение к вооруженной борьбе невозможно, но в арсенале борцов за национальное освобождение есть и другие виды противостояния. Например, институциональное.

— Оно подразумевает, что мы создадим альтернативную власть, наши собственные параллельные институты в противовес государственным, а не будем встраиваться во французские структуры, как это изящно сделали автономисты, попутно обведя вокруг пальца всех остальных, — говорит Сантини.

Еще одним способом достичь своих целей националисты считают «народную» борьбу: массовые протесты, забастовки профсоюзов, общественные манифестации. Вроде тех, что прокатились по острову в марте этого года и привлекли внимание журналистов.

Вместе против колониализма 

Началось все с того, что 2 марта во французской тюрьме было совершено нападение на одного из самых известных корсиканских националистов Ивана Колонну. Именно он в 1998 году убил префекта Эриньяка, за что вот уже 20 лет отбывал пожизненное наказание. На Колонну напал сокамерник, в результате чего корсиканский борец за освобождение впал в кому и через три недели скончался. Протесты начались сразу же после известия о нападении и не утихали до конца апреля. Митингующие сжигали французские флаги, разводили костры, поджигали машины, блокировали паромы с материка. Некоторые вступали в столкновения с жандармами, забрасывали их камнями и коктейлями Молотова; в результате сотни человек получили ранения.

На стенах корсиканских городов остались следы этих протестов. Повсюду, даже на церквях, виднеются трафаретные портреты Ивана Колонны и надписи, воспевающие его как символ вооруженной борьбы за свободу Корсики. Иногда по соседству огромными неровными буквами выведено «Французское государство — убийца»: почти никто на Корсике не верит, что смерть Колонны была несчастным случаем. Чуть реже попадаются граффити в поддержку других политзаключенных, отбывающих наказание в тюрьмах Франции. Организации в их защиту, как и студенческие союзы, активно участвуют в уличных демонстрациях и в политической жизни Корсики в целом.

Ветеран националистического движения Жан-Пьер Сантини вспоминает, что раньше было легко представить идейный 10-тысячный митинг: «А теперь, чтобы вышли эти 7-8 тысяч человек, понадобилось убить Ивана. Но это была эмоциональная реакция — осознанных манифестаций с целью чего-то добиться здесь давно не бывало. А эмоции вспыхивают и гаснут».

— Корсиканцы этим известны: то буря, то штиль. При этом политически ничего вперед не движется, — говорит Пьер Поджоли, один из самых именитых лидеров корсиканского националистизма. — Еще студентом я заинтересовался группой Симеони, но быстро понял, что регионализма недостаточно. Пришла идея внутренней автономии, потом мы стали просить самоопределения, пытались выстроить альтернативную власть. В молодости я попал в FLNC, был в Алерии.

До 1989 года Поджоли единолично руководил Фронтом национального освобождения, на протяжении 14 лет избирался в Ассамблею и участвовал в создании многих националистических формирований, в том числе партии «Свободная Корсика».

— Я расторг отношения со всеми движениями и сейчас не принадлежу ни к какому, — говорит он. — Но я продолжаю поддерживать с ними контакт, потому что надо держаться вместе против колониализма.

Когда я впервые спросила его о корсиканском сепаратизме, он сразу же перебил меня:

— Я не люблю слово «сепаратизм».

— А как тогда?

— Как, как? Национализм.

Мы встречаемся в столице острова Аяччо, где в марте проходили особенно ожесточенные протесты, а толпа даже попыталась поджечь здание префектуры. «В марте я был с людьми на улицах, участвовал во всех манифестациях, — говорит Поджоли, несмотря на то, что ходит, опираясь на палочку. — Я считаю, что нужно было идти дальше. Для меня насилие не проблема. Наоборот, насилие возникает там, где есть проблема».

Видимо, на эту проблему и намекали журналисты российских СМИ, описывая, как демонстранты «превращают Аяччо в средиземноморский Киев образца зимы 2013/ 2014 года». Но, как оказалось, сравнения Корсики с Донбассом выглядят достаточно натянуто и разбиваются о сложносочиненную реальность, в которой сосуществуют разные группы корсиканских националистов. Представление о том, что Корсика «становится все более горячей точкой на карте Европы» и подрывает ЕС изнутри, тоже сильно преувеличено. Авторы сами оговариваются, что противостояние Корсики с Францией «тянется не восемь лет, как в Донбассе, а столетиями», а недавнее обострение — единичный эпизод «по конкретному поводу», а не предтеча всенародного восстания.

Все, с кем я говорила до сих пор, решительно открещивались от подобных параллелей. Я задаю тот же вопрос Поджоли:

— Как вы смотрите на сравнение ситуаций на Корсике и на Донбассе? Начинает казаться, что эта аналогия не оправдана.

— Не знаю, не знаю. На чем вы основываетесь, когда говорите, что она не оправдана? — сощурившись, Поджоли пристально смотрит на меня. — Вы знаете, я ведь не считаю, что Россия во всем неправа. И я не из тех, кто во всем поддерживает Украину. Донбасс украинский? Все не так просто. Там, как и везде, люди имеют право на самоопределение.

И это не первое встреченное мной проявление солидарности между корсиканцами и жителями Донецкой и Луганской «республик».

Антиколониальное движение Путина

«Можно спросить: откуда у корсиканцев теплые чувства к Новороссии, к русскому миру в целом? Дело в том, что корсиканский народ не дал глобализации подчинить себя. Мы сохранили нашу христианскую культуру, традиционные ценности и страстную любовь к родине своих предков. Это сближает нас с Россией», — так корсиканский националист Тьерри Бьяджи в 2017 году объяснял «РИА Новостям», почему «восстание» на Донбассе «вызвало отклик у консервативных корсиканцев».

Бьяджи — лидер небольшой национал-патриотической группы Leia Naziunale («Национальные узы»), которую в другом материале «РИА Новости» называют «друзьями Новороссии». В 2016 году Бьяджи с «единомышленниками» ездил на Донбасс, а в 2021 году оказался в избирательном списке радикальной сепаратистской партии Forza Nova («Новая сила»). Не путать с итальянской праворадикальной и тоже лояльной Кремлю партией Forza Nuova. Или путать? Что у представителей корсиканской партии, что у ее итальянской тезки зачем-то есть официальные страницы в ВКонтакте, и с началом войны в Украине обе заняли сторону России. При этом корсиканская Forza Nova считает Россию «святой», а ее лидер, итальянец Филиппо Де Карло, называет Донбасс «Домбассом» (dombass). Однако сама партия, созданная в 2019 году, до сих пор находится на периферии политического пейзажа и не имеет веса в общем раскладе.

— Это даже не партия, а группка людей, — считает политолог Андре Фази. — Они как-то поддержали одного кандидата на территориальных выборах, и все.

— Очень незначительная группа людей, которая никого не представляет. Я думаю, там максимум 20 человек. Правда, если считать с членами семьи (а на Корсике всегда нужно считать членов семьи), то сто, — говорит писатель Жан-Пьер Сантини и добавляет: — В националистическом движении на Корсике уже были фашисты, так что я прекрасно понимаю идеологию этой группы. Это классическая крайне правая идеология.

Несмотря на то, что подобные движения слишком радикальны, чтобы найти отклик у большинства, сегодня корсиканский национализм, отстаивая свою идентичность, периодически перекликается с ультраправыми течениями. Например, делает упор на христианские ценности или выступает против мигрантов из Северной Африки. Кроме того, Forza Nova предлагает солидаризироваться с другими малыми народами: как пишет у себя на странице Тьерри Бьяджи, «сегодня Донбасс, завтра Косово, Северный Кипр, Карабах»… А потом Корсика? По крайней мере, после сентябрьских референдумов в четырех аннексированных областях Украины в сторону крайне правых корсиканцев и «всех борющихся европейских народов» повеяло «надеждой».

Я вспоминаю плакат из кафе в Корте, на котором Путин грозился признать независимость Корсики назло Макрону. В целом, отношение к правительству Макрона, который игнорирует запросы корсиканских националистов, здесь настолько негативное, что на последних президентских выборах почти 60% жителей острова проголосовали за Марин Ле Пен — и это при том, что она выступает против автономии.

— На Корсике всегда голосовали за консерваторов, это неудивительно, — говорит Андре Фази. — Но не стоит недооценивать правый консерватизм, который мечтает о сильном лидере. Его для Запада и олицетворяет Путин. Путин — это своего рода антитеза «загнивающему» Западу.

— Речи Путина против западной идеологии слышны тем, кто испытал на себе колониализм, — объясняет Жан-Пьер Сантини. Сам Путин с недавних пор охотно эксплуатирует образ России как лидера угнетаемых Западом народов и как страны, которая «в XX веке возглавила антиколониальное движение». Если Кремль всерьез оседлает колониальную повестку, в ход как раз могут пойти тезисы про ущемление малых наций и кризис традиционных ценностей.

Корсиканский национализм по своей природе даже более консервативен, чем другие: зародившись в 1960-х годах из жгучего чувства несправедливости и страха перемен, он обернулся попыткой защитить права и культурную идентичность корсиканцев от внешних угроз. Например, от колонизаторов, глобалистов, США, НАТО и Евросоюза — его FLNC еще в 2014 году называл альянсом, который «отрицает права народов, их культурные особенности и традиции». Сегодня главная претензия праворадикального движения к корсиканской Ассамблее в том, что, «встав на сторону НАТО», та «попрала основополагающий принцип корсиканского национализма — право народа на самоопределение».

— Естественно, у народа должно быть право на самоопределение, — соглашается Сантини. — Сейчас эта проблема встала в некоторых областях Украины перед людьми, которые считают себя русскими или хотят присоединиться к России. И, конечно, они свободны реализовать свое право на самоопределение. Но при условии наблюдателей от ООН.

— Forza Nova — это ерунда, они не имеют никакого значения. Но корсиканские националисты всегда выступали против НАТО, — напоминает их бывший лидер Пьер Поджоли, постукивая палочкой. — Сегодня многие вдохновляются аргументами крайне правых, но мы-то всегда говорили, что НАТО — это движущая сила американского империализма. Мы даже как-то устроили взрыв на их военной базе на юге Корсики. Сегодня НАТО и ЕС хотят припереть Россию к стенке, ликвидировать ее, но это опасно для всего мира. Я считаю, что Россия необходима для поддержания равновесия в Европе. Ошибся ли Путин с Украиной — вот об этом уже можно поспорить.

Сами по себе

Среди студентов Университета Корте преобладает вполне определенное мнение: ошибся.

— Когда началась война, я был так потрясен, что целый день не мог встать с кровати, — признается один из студентов Андре Фази с курса политологии. — Я бы сказал, что сейчас большинство из нас поддерживает украинский народ. Точнее, оба народа — как жертв. И критикуют оба режима — и Путина, и Зеленского. Я провожу много времени в интернете и вижу, что есть небольшой процент тех, кто поддерживает действия Путина. Но таких людей очень и очень мало даже среди крайне правых.

— Ни в одной стране Европы нет ничего аналогичного Донбассу, — убежден сам Фази. — Сравнивать то, что произошло там в 2014 году, с корсиканским национальным движением — это безумие. Разница в накале и в масштабе насилия гигантская, я уж не говорю про вмешательство третьей стороны.

Кстати, корсиканские националисты 1920-х и 1930-х годов были итальянофилами и считали, что корсиканский — это диалект итальянского языка. Но многие из них поддерживали фашизм, и современные националисты захотели дистанцироваться от этих настроений. Сегодня речи о возвращении под крыло Италии не идет. В социальных сетях есть несколько групп, призывающих корсиканцев восстанавливать культурные связи с Италией, но зачастую их создают сами же итальянцы.

— У нас не прикрыты тылы, как в случае с Донбассом, за которым стоит большая страна, говорящая на том же языке, — усмехается Жан-Пьер Сантини. — Вот если бы Италия захотела вернуть Корсику, можно было бы говорить об аналогиях. А так нет, корсиканцы сами по себе.

— Мы не хотим ни к кому примыкать, ни-к-ко-му! — подчеркивает лидер партии Corsica Libera Жан-Ги Таламони. — Мы выступаем за то, чтобы Корсика стала независимым государством.

Вполне объяснимо, учитывая, что на протяжении всей истории Корсики ее жителям почти 40 раз пришлось устраивать вооруженные восстания против завоевателей.

При этом Париж никогда не допускал вооруженного столкновения с сепаратистами. Он всегда пытался вести с ними диалог, хотя, как уверены многие, диалог этот рано или поздно обречен зайти в тупик. «Даже автономисты бессильны: они выступают за признание корсиканского народа в Конституции Франции, чего никогда не произойдет, потому что в Конституции Франции есть только один народ — французы», — говорит Жан-Пьер Сантини.

Французская республика признает всех своих граждан французами, а официальным языком считает только один — французский (за что Пьер Поджоли называет ее самым «диктаторским» и «якобинским» государством в мире). Для того, чтобы дать Корсике автономию, придется запустить крайне сложный и долгий процесс внесения поправок в Конституцию. Не менее сложно провернуть это и с политической точки зрения.

— Политические элиты во Франции привержены фундаментальным идеям о единой и неделимой Республике, для них это очень важно, — объясняет Андре Фази. — Сделать исключение из этого принципа значит неизбежно вызвать критику.

***

В марте, в разгаре протестов из-за нападения на Ивана Колонну, на Корсику приехал глава МВД Франции. Он заявил, что Париж готов обсуждать в том числе автономию острова, но и тогда все осталось на уровне обещаний. Тем временем сепаратисты устали от разговоров и предлагают сменить стратегию, опираясь — и в этом их главное отличие от донбасских «властей» — на то, что их избрал народ: в 2021 году националисты заняли 70% мест в корсиканском парламенте.

— Мы получили наши голоса демократическим путем. Мы выиграли территориальные, парламентские и профсоюзные выборы. Мы получили большинство даже в сельскохозяйственной палате, повсюду! — перечисляет лидер Corsica Libera Жан-Ги Таламони. — Все мы приносили присягу корсиканскому народу. Сегодня — с тем мандатом, что нам дал народ, — мы можем, например, устроить блокаду острова и принудить Париж к диалогу без какого бы то ни было насилия. Автономисты продолжают вести переговоры, но мы предлагаем идти дальше, вплоть до гражданского непослушания. Вы же избранная народом сила — так почему же вы боитесь жандармов? Я бы тоже предпочел обойтись без этого, как и без десятилетий вооруженной борьбы, но наша цель в том, чтобы наши дети жили спокойно и могли получить все, что им причитается, просто выдвигаясь на выборах.

Тем временем писатель Жан-Пьер Сантини считает, что национальное движение на Корсике распадается:

— Я недавно участвовал в протестной акции перед местной тюрьмой. Там было пять или шесть организаций за освобождение политзаключенных. И целых пять студенческих союзов. В каждом — ничтожно мало людей. Но главное — зачем их пять? Это рассредоточение поразительно, оно похоже на разложение тела, распад чего-то умирающего на частицы.

Жан-Ги Таламони, наоборот, уверен в будущем этой молодежи:

— Посмотрите, сколько сейчас студенческих организаций! Молодежь очень активная, мотивированная. Я с большой надеждой смотрю на будущее Корсики, потому что считаю, что мы выиграли битву идей. Когда в 70-х мы подростками начинали борьбу за самостоятельность, идентичность, культуру, язык, корсиканское общество нас не понимало. Но мы выиграли культурную битву, и теперь большинство нас поддерживает. Сегодня я могу сказать вам, что Корсика никогда не будет Францией.

Судя по опросам, за прошедшие 30 лет число корсиканцев, которые выступают за независимость (32%), действительно увеличилось вдвое, однако сторонников автономии среди населения все же гораздо больше (73%). Два года назад представитель корсиканцев Санту Париджи впервые попал во французский Сенат, где теперь продвигает идею о том, что «Корсика выбрала демократический путь», а «националисты доказали, что хотят поставить точку в истории насилия».

— Я не знаю, что будет дальше. Я не проектирую свои фантазии, а наблюдаю, — говорит ветеран корсиканского националистического движения Пьер Поджоли. — Сейчас складывается новый мировой порядок, и это не играет нам на руку. Теперь люди боятся. В том числе того, что происходит в России. Они хотят объединиться, чтобы защитить себя. Сейчас не время маленьких государств.