Звонок раздался в тот момент, когда я по фрагментам увеличивала групповой снимок-видео, который разместил в Телеграме руководитель Офиса президента Украины Андрей Ермак, и старалась рассмотреть лица. Уникальный обмен, полностью женский. 37 эвакуированных с «Азовстали», 11 женщин-офицеров, 85 — рядовых и сержантов, есть служащие в морской пехоте, в Нацгвардии, на границе и так далее, плюс 12 гражданских, всего 108 человек. Звонил муж Люды. Ему официально сообщили: Гусейнова — среди освобожденных. Отвечаю, что поверю, когда услышу голос. За три года надежда загоралась и гасла столько раз, что станешь суеверной. И тут же незнакомый номер, и звонкое:

— Оля, я уже в автобусе! Не знаю, где точно сейчас находимся, давно здесь не ездила! Всем раздали пакеты с едой и телефоны, чтобы связаться с родными!

Еще через несколько часов: уже в Днепре, на медицинском обследовании. Когда заметка увидит свет, Люда (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!) снова отправится в дорогу — на Киев. Здесь всем будут восстанавливать документы, а Людмила еще и встретится с прокурорами Международного криминального суда, по их просьбе. Разговор состоится конфиденциальный.

Следующим летом, в Новоазовске

Заочно мы познакомились до войны, летом 2013-го. Я приезжала в командировку в село Безыменное Новоазовского Донецкой области готовить репортаж о чудовищной истории: как российский пограничный катер таранил украинский рыбацкий баркас. Оказалось, похожие драмы на азовском побережье разыгрывались много лет кряду. С рыбаков «та сторона» требовала оброк, людей регулярно похищали с целью выкупа — на побережье жили богато. Иной раз кто-то уходил на промысел и не возвращался: «Море забрало». Но так, чтобы стрелять из табельного оружия в упор и резать тела винтами, — такого еще не было. Терпеливое Безыменное взбунтовалось, вышло на берег моря с лозунгами «Россия нас убивает!» После материала Люда написала комментарий на сайте российской «Новой», поблагодарила за честность: «Наша районка об этом промолчала».

Подружились в Фейсбуке. Договорились развиртуализироваться на следующее лето: у них в Новоазовске дом и сад, так что гостиница не нужна, море в двух шагах, и много газетных тем. Людмилу, инженера по технике безопасности местной птицефабрики, в городе знали как человека деятельного, но одобряли не всегда. Вот есть, например, школа-интернат для сирот и полусирот: хватит того, что государство о них заботится по мере сил и возможностей, чего ты еще депутатов и общественность напрягаешь и сама вокруг них вертишься?

В оккупированный Россией Новоазовск мне удалось проехать в декабре 2014-го. «Знаешь, Украина интернат не эвакуировала… А «эти» его расформировали», — написала Люда. Больше тридцати детей попало в село Приморское, как раз на линию фронта. Школьников, от малышей до старшеклассников, вернули нищим бабушкам-опекуншам и родителям, лишенным родительских прав… Новой «власти» было не до сантиментов.

Она везла купленные на инженерскую зарплату печенье и конфеты и выписанные директором птицефабрики «под личную ответственность» окорочка, — из них в школьной столовой сварят суп, и можно будет хоть раз в день поесть горячее. Для детей это была не просто еда — это была их связь с бывшей, как теперь оказалось, счастливой жизнью.

После моего репортажа из Новоазовска («Контуженный город». «Новая газета», 23 декабря 2014 года) план родился сам собой. Люда предложила: мы с друзьями в Киеве собираем детскую одежду и обувь по размерам, непременно б/у, иначе блокпосты задержат (подумают, что товар на продажу), переправляем в подконтрольный Украине Мариуполь, в волонтерский центр, а она оттуда доставляет в Приморское. И обязательно делает фотоотчеты! К одежде-обуви сразу добавились книги. «Как можно больше книг на украинском языке!» — просила Людмила. «И, пожалуйста, пишите именные открытки. Дети их носят с собой, перечитывают, пока не истреплются». Альбомы для рисования, карандаши, краски, игрушки, школьная канцелярия, витамины, лекарства от кашля, шампуни, яркие зубные щетки, бижутерия для старших девочек, шоколадки, рассованные по карманам…

Поток только рос — хоть весной, в распутицу, хоть зимой, в гололед, хоть под обстрелами, которые становились всё злее. Почти пять лет на фоне военных операций шли успешные операции Люды — «Ботиночки» и «Белые мешки против белых КАМАЗов». Россия тогда с большим пиаром отправляла на оккупированные территории в качестве гуманитарной помощи автопоезда белых грузовиков с тентами, содержимое которых, разумеется, никто не проверял. Передачи для детей из Приморского, что ехали в багажнике и салоне «жигуленка», были упакованы в белые строительные мешки, сто раз проверенные боевиками «ДНР».

В Приморском на Люду молились. Кажется, она могла всё: вытащить из «взрослой» психиатрической больницы подростка, которого туда определили за склонность к побегам из дома, организовать для будущих абитуриентов с неподконтрольных территорий связь с «большой землей», добыть для школы компьютер. «Бесстрашная!» — отзывались о ней в Новоазовске. Одни с восхищением, другие с опаской, третьи… Третьи, видимо, припомнили саркастические высказывания в адрес «новой власти» и контакты с Киевом, которые Люда не скрывала. Доносы — оружие трусов — в оккупации поощряют.

«Все буде добре!»

9 октября 2019 года группа «МГБ ДНР» арестовала ее прямо на работе. Показательно — чтобы соседи видели — повезли в наручниках домой, проводить обыск. Изъяли компьютер с флешкой, блокноты, записи. Не знаю, успела ли Людмила спрятать большой сине-желтый флаг, который висел у них на стене в гостиной. «Дом — частная собственность. Это мое право как гражданки Украины!» — ответила когда-то Люда на мою просьбу быть осторожнее. И успокоила фирменным «Все буде добре!»

Больше месяца семья не имела никаких известий вообще: где, что, жива ли в принципе. Потом оказалось: Людмилу держали в специзоляторе «МГБ ДНР», в той самой зловещей тюрьме «Изоляция». Дальше перевели в Донецкое СИЗО, предъявили «политические» статьи — шпионаж в пользу Украины, призывы к свержению государственного строя «ДНР», призывы к экстремистской деятельности — и поместили в камеру на двадцать с лишним уголовных персон. Видимо, на перевоспитание. За разбои, грабежи и убийства всё равно меньше дадут, чем «предателям «ДНР».

Если бы Международный Красный Крест когда-нибудь посетил Донецкое СИЗО, сотрудникам хватило бы впечатлений надолго: детям и внукам рассказывали бы жуткие истории. Но и МКК, и международные правозащитные организации, похоже, сами боятся этого места. Я не очень хорошо пока представляю, как Людмила, хрупкая чистюля, выдержала на своей шконке второго яруса у форточки (все двадцать сокамерниц курили) и блатные разборки, и круглосуточный свет в глаза, и дырку-«дучку» за занавеской вместо унитаза, из которой, если не заткнуть, в камеру лезут крысы. Над дыркой заключенные мылись, экономно поливая себя водой из бутылок.

Перевоспитательному эффекту подследственная Гусейнова оказалась не подвержена, что и было отражено в характеристике, подписанной инспектором Донецкого следственного изолятора, младшим лейтенантом внутренней службы Бугаевым 28 декабря 2020 года: «За период содержания в Донецком следственном изоляторе зарекомендовала себя с посредственной стороны». Соседки, из уважения к «политической», начали курить по очереди, с интересом слушали ее рассказы, отвечали «Дякую!» на пожелание «Смачного!» («Приятного аппетита»), и всё в таком же духе. Через адвоката Люда иногда передавала просьбы. Например, разыскать по адресу в такой-то области родственников «одной девочки, которая сидит за распространение наркотиков, и объяснить, как им подать заявление в соответствующую структуру в Киеве. Девочка — гражданка Украины и должна отбывать наказание в правовом государстве».

Сама Людмила три года находилась в списках на обмен, которые подавала украинская сторона. О ней писали украинские и зарубежные медиа, в том числе «Новая газета» («Обменный курс Зеленского», 10 июня 2020 года).

Следствие вели медленно. Под статьи никак не набиралась доказательная база. Потом точно так же тянулся судебный процесс. Большая война затормозила его окончательно. Похоже, всех конвоиров, которые должны были доставлять Людмилу в наручниках на заседание, отправили в окопы. Последние полгода узниц не выводили на прогулки вообще. Зато в день «референдума» в камеру явились то ли члены комиссии, то ли надзиратели, раздали бюллетени и ручки: «Быстро голосуем за присоединение к России!» Люда поставила отметку в клеточке «Против» и отдала листок первой, как отличница. «Тварь!» — ответила ей комиссия, но бюллетень приняла.

Тот, кто хочет выйти на свободу любой ценой, ведет себя иначе. Тот, для кого свобода есть высшая ценность, — именно так. Очень хочу побыстрее обнять Люду.