После начала войны я спрашивал музыкальных критиков: «А как же Земфира? Как она будет теперь петь «Девушка созрела» и «Анечка просила снять маечки»? Какая Анечка, какие маечки, когда такое вокруг творится?» И действительно, первые ее работы после 24 февраля были страшными, в них не было ничего от прежней Земфиры. Клип «Не стреляйте!» с хроникой ракетных обстрелов. И страшная песня «Мясо» — о погружении в кровавый хаос, о полном расчеловечивании. А потом она и вовсе взяла долгую паузу.

Земфире потребовалось семь месяцев, чтобы вернуться к себе. В ее новом альбоме «От Луки» примет военного времени хоть отбавляй: красная кнопка, обойма патронов, перемога, поезда из Киева в Польшу… Она отдает себе отчет в том, что произошла катастрофа. Нет там только одного — страха. Вы не найдете его ни в одной из четырех песен «Луки».

Знаете, как определить, что певец сопротивляется, борется? Голос и инструменты исполняют не то, что написано в тексте.

«Темное время, горькое время», написано в тексте песни «Двое». А звучит бодрый фанк девяностых. Голос очень уверенный, твердый. Даже когда она поет страшную строчку: «Города горят без остановки».

И темп. «Катятся слезы», — поет она, но слезы катятся очень быстро, Земфира как будто гонит к припеву. А в припеве вот что: «Двое против всех». И почему-то сразу веришь, что они устоят в огне.

Когда-то мне посчастливилось присутствовать на вгиковской мастерской Сергея Александровича Соловьева. Студенты ставили и играли сценки о любви. Одна любовь, вторая, третья. И каждая замысловатее предыдущей. Он молчал. Потом сказал: «Все не то. Вас все время отвлекает что-то, не о том думаете. Любовь — это союз двоих против всего мира!».

Вот об этом она поет.

В блюзе «Время не щадит» — то же самое. Припев «Мы будем вместе, пока смерть не разлучит» — с акцентом на «мы» и «вместе». А смерть сюда затесалась случайно, она менее важна, чем все остальное.

Если вдуматься, она пела об этом всегда. Просто тревожный девочковый романтизм ранних песен Земфиры («У тебя СПИД, и значит, мы умрем», «Пожалуйста, не умирай») еще не был всерьез подкреплен жизненным опытом, выглядел юношеским позерством, казался надуманным. Выдумала себе трагедию, страсти на ровном месте. Сейчас уже не кажется, сейчас не верить ей невозможно.

Интересно, что от внешней трагичности и сложности последних альбомов она почти полностью отказалась. Куда-то ушли мрачноватые эксперименты с современным звучанием, рваная структура, хаотичные метафоры. Это классический поп-рок девяностых, внятный, экспрессивный, запоминающийся. То, с чего она начинала.

Можно, конечно, все списать на команду, с которой она делала эту запись. Племянник Земфиры Артур Рамазанов, написавший часть музыки в альбоме и сыгравший почти на всех инструментах. Дмитрий Емельянов, который помогал со звуком. Саксофонист Хьюго Ли…

Все трое на высоте, но и с Артуром, и с Емельяновым она уже работала раньше, а результат был другим. Нет, это ее решение. Трудно представить, что Земфиру можно заставить петь то, чего она не хочет. Да и зачем? Она привыкла молчать годами. И если уж поет, значит надо.

Совершенно сознательно она делает из трагедии сентиментальный кинематограф, попкультурный перформанс. Это ее способ сопротивления. Отсюда и все эти вкусовые провалы, типа «Обойму патронов запью аперолем».

Казалось бы, что за чушь. Или: «В прямом эфире танцуем, как в последний раз». Куда уж банальнее. Танцы на палубе тонущего корабля. «Титаник». Романтика последнего часа. Любовь побеждает смерть. Гедонизм на краю пропасти.

Нет, это не чушь. Это ролевая модель, которую нам предлагает Земфира. И искренне в это верит: да, действительно, любовь побеждает смерть. Мы живем в такое время, когда жизнь упрощается до припева поп-песни. И то, что раньше казалось пошлостью, выдумкой неумелого сценариста, оказывается реальностью, в которую нас всех поместили.

Земфира, Париж, любовь, танцы в прямом эфире. Завтра всего этого может уже не быть