Железноводский городской суд Ставропольского края 30 августа вынес решение по делу 12 бывших полицейских из Ингушетии, которые обвинялись в неисполнении приказа. Суть преступления ингушских полицейских, по мнению следствия, заключалась в том, что они встали шеренгой между протестующими и сотрудниками Росгвардии, прикомандированными в Ингушетию, на одном из митингов в республике. Вместо того чтобы разгонять митинг, полицейские просто развели оппонентов в разные стороны.
Прокурор требовал приговорить бывших полицейских к 2,5 годам колонии общего режима. Суд ограничился полутора годами условного срока для каждого подсудимого.
Эта история, оставшаяся вне фокуса федеральных СМИ, интересна своей многомерностью.
С одной стороны, она открыто декларирует нам, что государство ожидает от полицейских никак не сохранения порядка — но именно насилия в отношении несогласных граждан.
С другой стороны, она отчетливо демонстрирует, что такое федерализм и как бы он мог работать в России. Ингушские полицейские, оставаясь верными присяге, попытались учесть местные традиции и даже преуспели в этом. Но результат не удовлетворил начальство.
Напомним контекст.
26 сентября 2018 года глава Ингушетии (ныне уже бывший) Юнус-Бек Евкуров и глава Чечни Рамзан Кадыров подписали соглашение об установлении административных границ между своими регионами. Это решение, принятое в тишине без уведомления общественности, крайне возмутило ингушей: они усмотрели в нем несправедливость, посчитали, что Ингушетия потеряет часть своих исконных земель. В последующие месяцы в республике случилось несколько массовых протестных митингов, на одном из которых, 27 марта в Магасе, и произошли стычки протестующих с Росгвардией.
Подписание соглашения в Магасе. Рамзан Кадыров, Юнус-Бек Евкуров и полномочный представитель президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александр Матовников. Фото: SKFO.gov.ru
Этот митинг начался 26 марта. Местные власти согласовали однодневное мероприятие, хотя организаторы протестной акции настаивали на трех днях. В Ингушетии такие митинги обычно одним днем не заканчиваются. Так случилось и в этот раз: в ночь с 26 на 27 марта некоторые протестующие не стали расходиться с площади напротив здания местной телерадиокомпании. Но если во время прошлого, сентябрьского протеста они простояли на площади две недели, то теперь условия изменились. К утру в Магас для разгона митингующих — которых, по некоторым оценкам, было на площади около 200 человек, — прибыли командированные из соседних регионов сотрудники Росгвардии.
Ингушетия — не Москва, силовые разгоны тут не приняты, люди такое не терпят. Вскоре начались первые стычки с прикомандированной Росгвардией. На одном из видео, опубликованных утром 27 марта в местных пабликах, видно, как силовики бьют дубинками протестующих, а те бросают в противника пустые бутылки и стулья, на которых ночью сидели старейшины. Посмотрев такое видео, молодежь со всей республики начала стягиваться к площади, чтобы помочь своим. По оценкам полицейских, в пиковый момент протестующих было около 600–700 человек — гораздо больше, чем самих силовиков.
Столкновение протестующих с полицией в Магасе, 2019 год
Именно в тот день 12 ингушских сотрудников полиции встали шеренгой между протестующими жителями региона и командированными росгвардейцами. Полицейские вели переговоры со старейшинами, чтобы те, в свою очередь, уговорили молодежь разойтись. И люди действительно согласились уйти, освободили площадь.
Вскоре были возбуждены десятки уголовных и административных дел — как в отношении митингующих, так и в отношении сотрудников полиции, которые выступили переговорщиками.
Сотрудникам Отдельного батальона патрульно-постовой службы полиции МВД по Ингушетии — Умалату Белхороеву, Вахе Гандалоеву, Бексултану Даурбекову, Исе Евлоеву, Ибрагиму Карахоеву, Беслану Сайнароеву, Тимерлану Толдиеву, Темирлану Умарову, Беслану Хамхоеву, Тимуру Хамчиеву, Исмаилу Цечоеву и Рамазану Экажеву — было предъявлено обвинение в групповом неисполнении приказа (ч. 2 ст. 286.1 УК). По словам адвоката Висита Цороева, сторона защиты настаивала на том, что экс-полицейские действовали согласно закону о полиции и предотвратили дальнейшие стычки между гражданским населением и силовиками.
«Мы акцентировали внимание суда на том, что на площади два раза произошли стычки, во время которых, согласно материалам уголовного дела, пострадали свыше 60 сотрудников Росгвардии. Начиналась третья попытка разгона, она могла быть намного жестче, последствия были бы непредсказуемыми», — говорит Цороев.
Ингушские полицейские, обвиненные в неисполнении приказа. Фото: kavkaz-uzel.eu
Также стало известно, что в суде командир подсудимых полицейских Мержоев заявил, что у троих из 12 обвиняемых вообще не было приказа стоять в оцеплении, за «нарушение» которого их судят: «Я до последнего надеялся, что в отношении этих троих прокуратура откажется от обвинения и суд прекратит дело, мы допускали такую возможность, в этом не было бы ничего странного. Но суд посчитал иначе… Мои подзащитные достигли того результата, которого почти сутки не могло добиться руководство МВД, то есть взяли на себя ответственность и мирно договорились, чтобы участники митинга разошлись. Благодаря этому нет жертв ни со стороны росгвардейцев, ни со стороны гражданского населения».
Нам удалось разыскать одного из осужденных полицейских — Тимура Хамчиева — и поговорить с ним о том, что на самом деле произошло в столице республики Магасе утром 27 марта, с какими последствиями он и его бывшие коллеги столкнулись позднее, и о том, как ингушская общественность повернулась спиной к экс-полицейским, которые между государством и родиной выбрали родину.
Тимур Хамчиев, 31 год, бывший командир взвода ППС по Ингушетии:
— Я работал командиром взвода. Мы утром приехали на площадь, чтобы сменить людей, которые сутки там находились. Попав на место, мы увидели, что первая попытка разогнать митингующих состоялась, но не увенчалась успехом. При нас была и вторая попытка, Росгвардия вновь не смогла убрать людей с площади. И уже в третий раз мы увидели, какие бесполезные действия предпринимает Росгвардия: они 200 человек разогнать не смогли, а там уже со всей республики молодежь начала стягиваться. Впереди старики стояли. Там могло быть ужасное кровопролитие, в масштабах республики точно… Разгонять пытались командированные в Ингушетию сотрудники из других регионов. Они же не понимают, что это чревато последствиями, когда до старейшин дотрагиваются. Ингушских сотрудников к тому моменту там было около ста человек: 50 человек приехали со мной, 50 там уже дежурили.
Мы не думали, что [наши действия негативно на нас самих скажутся]. Мы наоборот думали, что в рамках закона о полиции работаем. Полиция же для чего нужна? Чтобы минимизировать возможный вред здоровью людей, пресечь какие-то преступные действия. После нашего выхода люди же ушли с площади, мусор даже за собой убрали. Цель-то какая стояла перед полицией и Росгвардией? Очистить площадь от митингующих. Этой цели мы с помощью переговоров достигли. Некоторые сотрудники из других регионов нас тогда благодарили, говорили, что мы мудро и правильно поступили.
Получилось так, что первым в эту толпу зашел я, потом каждый [полицейский] сам брал на себя инициативу, тоже вставал рядом. Со старейшинами переговаривались, просили, чтобы они уговорили людей покинуть площадь. И люди разошлись по домам. Если бы там хоть один человек пострадал, ни один ингушский сотрудник не смог бы жить в этом обществе. Хорошо, что закончилось всё так. Кто бы что сейчас ни говорил, мы поступили правильно, молодежь и старики не пострадали. Чтобы никто не посмел к ингушскому старейшине притронуться, многое можно сделать.
Нам сейчас вынесли срок в полтора года условно, Альхамдулиллах [хвала Господу, — прим. ред.], это небольшой срок, быстро пройдет, но нас три с половиной года с этими судами мучили. Со мной уволили 12 парней, я старшим по званию для них был. Их уволили, в другие места не берут работать, как будто они какие-то изгои. Я даже просил у некоторых ингушских чиновников — не за себя, мне от них ничего не нужно, а за этих парней — просил дать им устроиться на работу, помочь им как-то. Я в том полку ППС был офицером, а все остальные — рядовой состав. Но чиновники боятся им помогать. Троих-четверых из них я к себе в строительную организацию на работу устроил, у них нормальные зарплаты. Но у меня-то какие возможности? В республике же есть люди, у которых больше возможностей, чем у меня… Какой-то животный страх испытывают люди, думают, что всего на свете надо бояться.
Начальство нарушило все нормы закона, с приказом об увольнении нас не ознакомили. Нам выписали сначала дисциплинарное взыскание за то, что мы «опорочили честь сотрудника полиции». Тогда был [и.о. главы МВД по Ингушетии Юрий] Муравьев, мы попросили его ознакомить нас со служебной проверкой, после которой нам выписали дисциплинарное взыскание. Он каждому домой нам по почте отправил заявление о том, что по нам не проведена служебная проверка. Это же основание, чтобы нас восстановить на службе, потому что перед тем как обвинить в порочащем сотрудника поведении, должна быть проверка, должны быть доказательства, а нам ничего этого не предоставили. Просто тупо выкинули и ничем это не объяснили. Я тогда учился в академии МВД в Краснодаре, год мне оставался, из-за этого меня оттуда отчислили. За два дня 12 человек так выкинули из системы, без доказательств.
Сотрудника полиции могут же и за бездействие осудить. Если сотрудник видел, как нарушается закон, а он это не пресек, его могут осудить. А мы что сделали? Мы, наоборот, действовали. Мы видели, что надо сказать людям: если они не уйдут, то это будет расценено как совершение противоправных действий и мы будем обязаны их задержать. Люди же не хотели оттуда уходить, и мы воздействовали через старейшин. Что мы сделали неправильно? Ничего. Ни до, ни после нашего захода на площадь палкой там даже не махнули, люди ушли с площади. Мы спрашиваем у начальства: «Задача какая была у полиции? Убрать людей с площади?» Они отвечают, что да. «Миссия была выполнена?» «Да, была выполнена». Тогда что не так? Туфта какая-то. Стыдно даже говорить об этом.
Меня тогда к себе позвал Юнус-Бек Евкуров. Я ему говорю: «С точки зрения закона о полиции что мы нарушили? Если я вижу человека с бейсбольной битой, который пытается ограбить ювелирный магазин, что я должен сделать? Я должен подождать, пока он зайдет и стукнет кого-то по голове, или должен подойти и сказать ему, что если он совершит преступление, то у этого будут такие-то последствия? Я должен сказать ему, чтобы он бросил биту и пошел домой. Тогда чем ситуация на митинге отличается? Почему вы не видите, что мы правильно поступили? Если бы там хотя бы один гражданский, старик, росгвардеец пострадал, вы же понимаете, что было бы в рамках республики? Ответственность бы возложили на вас». Он согласился со мной, при двух свидетелях обещал, что нас восстановят в работе. Но вместо этого на второй-третий день в отношении нас завели уголовное дело.
Три с половиной года мы потеряли из-за всего этого. Это изматывает. Мы друг другу помогаем, каждую неделю встречаемся, если кому-то аренду квартиры нужно оплатить, скидываемся, оказываем все друг другу поддержку. Но по-другому тогда поступить было нельзя.
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».
