«Мы так не хотим, мы увольняемся»

20-летний Артур Габриелянов (имя изменено по просьбе героя — прим. ред.) — фанат аниме, который много лет мечтал переехать в Японию. Однако после окончания техникума вместо того, чтобы пойти на год срочной службы, он подписал двухгодичный военный контракт. С ноября 2020 года служит в ставропольской войсковой части № 87530 — это отдельный батальон радиоэлектронной разведки. Как объясняет сам Артур, специалисты части «занимаются прослушкой». В конце января 20 человек из их военной части отправили в командировку в Крым. Командование сообщило, что они едут на учения.

«23 февраля мы встали в трех километрах от границы с Украиной и 24-го, где-то в три часа ночи, меня разбудил мой сослуживец, постучав в аппаратку. Я открываю дверь и спрашиваю: «Что случилось?», он говорит: «Капец, война началась», — рассказывает Артур. — Я выхожу и вижу, как российские «Грады» начинают просто нещадно долбить по Украине. 25 февраля мы зашли [на территорию Украины], и начался просто какой-то ужас в том плане, что российская армия была совершенно не организована. Первый пункт, куда мы встали, — это Чаплинка в Херсонской области. Мы заходили через Крым, через границу возле города Армянск. Граница была вся полностью разрушена и с нашей стороны, и с украинской, все танками переезжено, следы от гусениц, асфальт весь разрушен. Мы встали на границе сначала и ждали, пока нас пропустят. Мимо нас проносились километровые колонны такой техники, которую я даже по телевизору не видел, о которой я даже не слышал. Ее было огромное количество. И, как оказалось, из-за того, что нет никакой связи и управления, эта техника была совершенно бесполезна. Соответственно, из-за того, что реальной подготовкой военнослужащих почти никто не занимается, если мы сами не проявим инициативу, то мы, по сути, остаемся нулем без отверстия, мы будем просто ничто», — рассказывает он о первых днях в Украине.

однако с гордостью рассказывает, как в самом начале войны по координатам, которые он подал, были уничтожены шесть реактивных систем залпового огня (РЗСО) ВСУ, и его бригаду из-за этого выделили как лучший экипаж Южного военного округа.

«У нас войска особого назначения, то есть мы не рассчитаны на то, чтобы бегать, стрелять. Мы работаем головой, собираем, обобщаем информацию и передаем ее выше. А спецназ — это конкретно те люди, которые занимаются диверсиями, подрывами, разведкой, боем. Судя по всему, нас перепутали, потому что я недавно слышал, что такой же случай был у другого подразделения. В итоге мы в середине марта уже были посреди Николаевской области, почти дошли до Новой Одессы, с нами была только 66-я бригада управления, это связь, и 689-й КРЦ (командно-разведывательный центр — прим. ред.). У нас, у такого маленького клочка, не было ни бронетехники, ни гусеничной, только машины, которые простреливаются даже из автомата Калашникова спокойно», — жалуется Артур.

По его словам, в первые месяцы войны увольнения и расторжения контрактов были нормальной практикой: «В нашем батальоне вместе со срочниками человек 80. Только из нашей части во время войны уволились около 30 человек, но это еще тогда, когда за это не было каких-либо наказаний. То есть они уволились прямо там, в Украине, когда комбат сказал: «Вот мы вас тут оставим здесь, стойте на позициях». Они сказали: «Нет, мы так не хотим, мы увольняемся». И тогда это еще было нормально. То есть они уволились, и у них никаких проблем не было. Это было, по-моему, в середине марта».

Когда батальон Артура отправляли на границу, командование сказало, что на учениях в Крыму будут сотрудники ФСБ, поэтому телефоны и документы лучше оставить в ППД (пункт постоянной дислокации — прим. ред.). Как позднее выяснилось, приказу подчинился только он, у всех остальных его сослуживцев с собой были средства связи, поэтому, по словам Артура, первое время он был в информационной изоляции.

«Лучший друг и моя девушка, которые поддерживали меня, смогли мне потом объяснить, что это все неправильно. Я просто сам не понимал, потому что находился в информационной изоляции, очень сильно работала пропаганда. Мы все были твердо уверены в том, что в Украине фашисты и их всех нужно уничтожить. Но, как оказалось, нет ничего такого. Мы прошли полторы области, и там даже свастики ни одной не было. И никто на нас с вилами наперевес не кидался из местных жителей, хотя мы не так часто с ними пересекались. И мне честно очень жаль, что я в этом хоть как-то участвовал. Не знаю даже… Время вспять не обернуть. И я стараюсь себя тешить той мыслью, что я просто тогда не знал, в чем я участвую», — рефлексирует Артур о своем опыте.

Да и в общем — глупые и нелепые ситуации.

«Встали мы на краю лесополосы, и из леса вышло какое-то тело. Видимо, из-за того, что работали наши генераторы, когда старший маневренной группы, капитан, спросил у тела, которое вышло из леса, пароль, оно не ответило, не услышало. Старший спросил еще раз, громче, но до того, как человек успел ответить, последовала череда выстрелов. Одна из пуль попала ему прямо в грудь, пробила легкое, задела сердце и вышла. Этим человеком из леса был наш капитан. К счастью, кровотечение удалось быстро остановить, так как у нас в группе был достаточно квалифицированный человек. Мы стояли недалеко от границы, поэтому медики быстро приехали, эвакуировали нашего капитана, и его участие в спецоперации на этом закончилось.

В другой день мы окопались недалеко от населенного пункта, тоже где-то в лесу, и по нам стали бомбить чем-то очень крупным и тяжелым. Украинцы обычно бомбят нас либо с минометов, либо из «Градов». Подолбят немного, сменят позицию, подолбят и уедут. То есть заканчивается все достаточно быстро. А та бомбежка продолжалась 20–40 минут, и били не прямо по нам, а где-то рядом с нами, очень близко. В итоге, когда бомбежка закончилась и мы начали эвакуироваться из той лесополосы, нам по рации передали наши же артиллеристы: «Извините, ребята, мы квадратом ошиблись». То есть они должны были ударить по ВСУ, но ударили по нам! Еще в процессе своей работы я перехватывал множество радиосообщений. Вот своих слушали тоже, чтобы отслеживать обстановку и иметь хоть какую-то связь. Послушал разговор двоих военнослужащих, один, скорее всего, контрактник, другой — офицер. Контрактник докладывал, что бьет по направлению азимут 190º (юго-западное направление — прим. ред.), и офицер ему ответил: «Ты идиот! 190º — это свои, у тебя азимут 300º должен быть». В другой раз рядом с нами произошло ужасное событие: две наши танковые роты, стоя друг напротив друга в лесополосе, три дня подряд друг в друга стреляли, вели бой. Еще случай: у нас привал был, колонна стояла в поле буквой Г, развернутой в обратную сторону. Мы тогда с моим товарищем были в патруле ночном, стоим и видим, как поднимается наш беспилотник. И по нему наши же начинают стрелять с трех сторон трассерными снарядами. И из другого конца поля, откуда взлетел беспилотник, такой истошный крик: «Не надо!» Это был наш беспилотник, кричал человек, ответственный за него», — вспоминает Габриелянов.

Артур ушел в отпуск в апреле, он смог себе его выбить из-за проблем со здоровьем. От армейской еды, вернее, из-за ее отсутствия, у него проявилась эрозия слизистой желудка, а от «постоянной беготни в бронежилете — грыжа в поясничном отделе и компрессионный перелом»: «Я подошел к старшему, сказал, что у меня проблемы со здоровьем, мне нужно эвакуироваться, выезжать. Он сказал подойти к медику. Медик сказал, что мне нужно срочно выезжать в Армянск (город на севере Крыма — прим. ред.). И в итоге на третий день где-то нас отправили в отпуск в Россию — мой экипаж и еще несколько человек».

Сейчас Артур лечится и надеется, что до конца контракта, который истекает в ноябре, его не заставят вернуться на войну. Однако

«В мотопехотных бригадах осталось три человека из нашего батальона, мои друзья Саша, Армен и Азат. У них скоро заканчиваются контракты, они до сих пор не могут оттуда выбраться, я очень за них переживаю. Мы можем выйти с ними на связь, у них есть украинские сим-карты, они заходят периодически в Telegram, но мы не можем их оттуда достать, их там хотят держать до самого окончания контракта. Хотя у них отгулов за боевые дни, которые им обязаны предоставить, столько, что Cаше, например, хватит до конца контракта, потому что у него контракт заканчивается в октябре. Он там находится с февраля, то есть уже полгода непрерывно. Его жена пытается его вытащить, обращается в разные инстанции, но ничего не помогает», — рассказывает Артур. Имена его сослуживцев изменены по их просьбе, они известны редакции. Армен и жена Саши отказались говорить с «Новой. Европа».

В СИЗО или на передовую

С начала июля в СМИ стали появляться сообщения о том, что на оккупированных Россией украинских территориях, например, в Попасной и Брянках в Луганской области, открываются так называемые лагеря временного содержания, куда отправляют контрактников, которые не хотят воевать.

В июле «Медиазона» опубликовала расшифровку аудиозаписи, на которой семь контрактников из 11-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады пожаловались на угрозы со стороны начальства из-за написанных ими рапортов. Аудиозапись с их комментариями изданию передала президент фонда «Свободная Бурятия» Александра Гармажапова. В начале записи военные представляются: Илья Каминский, Алдар Дылыков, Владимир Мальков, Андрей Мартынов, Сергей Арсенов, Виктор Дурных и Николай Васильев. Все они проходили службу в военной части № 32364 в Бурятии, а после нескольких месяцев войны написали рапорты об отказе от участия в боевых действиях.

«Я, Каминский Илья Антонович, часть № 32364. Мы написали рапорта, командование отреагировало негативно, их не приняли, не подписали. <…> Угрожал командир следственного военного комитета по Херсонской области, что ли… Приехал следственный военный комитет, звание, должность не знаем, знаем, что полковник, фамилию не знаем, не сказал. Говорили, что никто в ППД никто не попадет, отобрали все документы, это было еще в начале спецоперации. Угрожают, что увезут на передовую, пытаются увезти в СИЗО. Не знаю, говорят, что там сформирован отряд какой-то — две недели формировался, которых отправляют на передовую», — рассказывает один из военных в аудиозаписи.

22-летний Илья Каминский, солдат 11-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады, находится на территории Украины с самого начала войны. Незадолго до этого молодой человек женился, в апреле у него родилась дочь. В середине июля антивоенный фонд «Свободная Бурятия» опубликовал видеообращения матери и супруги Ильи, которые рассказали, что Каминский с конца апреля успел подать несколько десятков рапортов — сначала об отпуске в связи с рождением ребенка, а потом и о расторжении контракта. Начальство не отреагировало ни на один из них.

«11 июля мой сын, Каминский Илья Антонович, вследствие того, что ему никак не подписывали рапорт [о предоставлении отпуска], решил написать отказ от участия в боевых действиях. В конечном итоге этот рапорт также не был рассмотрен начальством, то есть не было совершенно никакого ответа». Плюснина утверждает, что у солдат изъяли паспорта и военные билеты: начальство объяснило, что, если военные попадут в плен, без документов им будет безопаснее. Однако, по ее мнению, это была лишь уловка. Жена Ильи, Диана Каминская, говорит, что муж позвонил ей 14 июля и сообщил, что

«В данный момент их бригаду, всех бойцов, которые написали отказ от боевых действий, разделили на группы на 8–10 человек и отправляют в СИЗО № 1 г. Луганск. Я не знаю, где находится мой сын, куда его увезут. У них забирают связь, забирают телефоны, мы не можем общаться, не можем отследить, где он сейчас, что с ним происходит вообще. Еще был момент, что всех отказников [собирались] бросить на передовую. Сейчас идет всяческое склонению к тому, чтобы они отказались от своих рапортов и написали снова согласие на участие в боевых действиях», — жалуется Оксана.

Вице-президент фонда «Свободная Бурятия» Виктория Маладаева рассказала «Новой. Европа», что мать Каминского обратилась к ним после того, как ее сын написал несколько десятков рапортов. Все инстанции, куда она стучалась, никак на ее жалобы не отреагировали: «Инстанции не реагируют на такие жалобы, на просьбы найти пропавших без вести и вернуть пленных. Завтраками их кормят, поэтому они просят помощи у нашего фонда. Илья был на связи с нашим правозащитником Андреем Ринчино. Аудиозаписи, которые он нам прислал, мы передали журналистам из «Медиазоны», они опубликовали и обращение, и с ним самим поговорили в том числе. Мне кажется, после этого начальники нашли его телефон и отобрали. У нас теперь нет связи с ним, мы не знаем, где он находится».

По словам Маладаевой, после массовых рапортов военным перестали давать бумагу, чтобы они не смогли больше писать заявления о расторжении контракта — именно поэтому Илья просил своих сослуживцев, которые тоже пытались уехать домой, называть свои имена под аудиозапись.

Несколько сослуживцев Каминского и их родственники, с которыми «Новой. Европа» удалось выйти на связь, заявили, что

Один из сослуживцев Каминского рассказал «Новой. Европа», что после того, как о ситуации написали СМИ, некоторым военным, в том числе и ему, все же удалось вернуться домой, однако как обстоят дела у тех, кого увезли в СИЗО, неизвестно. На протяжении нескольких недель с Ильей Каминским не было связи, но 4 августа он заходил на свою страницу ВКонтакте, где до этого последним днем посещения значилось 17 июля. В тот же день на странице был опубликован новый пост. Виктория Маладаева подтвердила «Новой газете. Европа», что Каминский смог покинуть территорию Украины, но более подробная информация не разглашается в целях его безопасности. Сам Илья на момент публикации не ответил на сообщение корреспондентки «Новой. Европа».

«Нет поставок пушечного мяса»

В конце июля издание «Верстка» опубликовало данные, согласно которым около двух тысяч российских военных с февраля отказались от участия в войне. Кто-то из них смог вернуться, однако другим повезло сильно меньше. Некоторых отказников, по информации «Верстки», вывозят в специальные учреждения на оккупированных территориях, где «перевоспитывают», чтобы те продолжали участие в войне.

«В 17 часов 19 июля 2022 года меня с другими военнослужащими, отказавшимися участвовать в спецоперации, поместили в изолированное помещение в военной комендатуре нп. Боровое Луганской области. <…> В изолированном неприспособленном помещении нас находилось около 25 человек. Не было элементарных удобств, для естественных надобностей использовалось железное ведро и пластиковые бутылки, питание отсутствовало, документы и вещи были отняты. Каких-либо протоколов о задержании, постановлений о взятии под стражу, протоколов об обеспечительных мерах по материалам о грубом дисциплинарном проступке, постановлений о назначении дисциплинарного ареста, несмотря на наши многочисленные требования, нам не было предъявлено. Около 11 часов 20 июля 2022 года меня и вышеуказанных военнослужащих привезли в населённый пункт Брянка Луганской области на территорию бывшей школы, где теперь располагалась войсковая часть 23651 народной милиции ЛНР. Территория школы была огорожена, на въезде стояли вооруженные люди, которые сказали, что они из ЧВК Вагнера. Как нам сообщили, периметр части заминирован, а кто решится выйти за ее территорию, будет расценен как противник, и по нему будет открыт огонь на поражение без предупреждения», — говорится в заявлении одного из военных, с которым смог выйти на связь адвокат Максим Гребенюк.

28 июля пять членов Совета по правам человека при президенте РФ — Александр Асмолов, Николай Сванидзе, Александр Верховский, Александр Сокуров и Наталья Евдокимова — направили обращение в военную прокуратуру с требованием проверить данные о жестоком обращении с российскими военнослужащими, которые хотели расторгнуть контракт и отказаться от участия в войне в Украине. В обращении, которое составлено на основании заявлений родственников военных, упоминаются несколько оккупированных Россией украинских городов — Попасная, Алчевск, Стаханов, Красный Луч и Брянка, где содержат отказников. Например, по данным «Верстки», в одной только Брянке в спецлагере содержатся 234 человека. Дядя одного из солдат говорит, что его 20-летнего племянника там держат в подвальных помещениях и заставляют заниматься «черной работой». По его словам,

Сестра «отказника» из Тувы рассказала «Новой газете. Европа», что ее брат в начале июля попросился в отпуск из-за того, что у их отца случился инфаркт: «Брат боялся, что не сможет папу больше увидеть. Отпуск не дали, тогда он написал рапорт о расторжении контракта, мы обрадовались, ждали, что вот он скоро вернется, потому что в интернете много видела сообщений об отказниках, которые благополучно вернулись домой. Но 20 июля он нам сказал, что рапорт подписывать не хотят, угрожают отправить в какой-то лагерь под Луганском. С того момента связи с ним нет вообще. Мы обратились в Следственный комитет, мама сейчас едет в Луганск, не знаю, как она вообще туда доберется, и не станет ли от этого еще хуже».

Глава общественного движения «Гражданин. Армия. Право» правозащитник Сергей Кривенко рассказал, что в Луганской области создан центр, который военное командование называет «Центром психологической поддержки военнослужащих»: именно туда и направляют «отказников». Сами военные и их родственники говорят, что там людей содержат в ужасных условиях, на них оказывают психологическое давление, некоторые говорят и о физическом воздействии. Кривенко отмечает, что каких-то солдат все-таки вывозят в пункты постоянной дислокации либо отправляют в отпуск, однако многие продолжают там оставаться, их запугивают и уговаривают продолжить участие в военных действиях.

со слов родственников и самих военных они есть — а официально подобных учреждений не существует. И в них не допускают адвокатов и правозащитников.

Как говорит Кривенко, «в идеальном мире» военный контракт подобен трудовому соглашению, которое заключает гражданский человек со своим работодателем, хотя «на гражданке подаешь заявление об уходе — и через две недели спокойно увольняешься, а у разрыва военного контракта более сложная процедура, но главное, что она есть». В ФЗ «О воинской обязанности и военной службе» есть статья 51-я, которая перечисляет основания, согласно которым военнослужащий имеет право на досрочное увольнение. Среди них в качестве причины для расторжения контракта указаны «уважительные причины»: «существенные и систематические нарушения в отношении военного условий контракта», состояние здоровья, семейные обстоятельства.

«Если военнослужащий заявляет о том, что у него появились антивоенные убеждения и он больше не может исполнять обязанности военной службы, то это и есть уважительная причина для расторжения контракта. Поэтому предлагаемая нами методика действий такая: военнослужащий подает командованию рапорт о том, что у него появились антивоенные убеждения, и на этом основании он просит расторгнуть с ним контракт. В идеальном мире командование должно его расторгнуть. При этом никакого уголовного преследования военнослужащего быть не может, потому что в Уголовном кодексе нет соответствующих статей. Это не самовольное оставление части, не дезертирство. Статья за неисполнение приказа тоже к таким военным не применима, потому что они не отказываются исполнять приказ — они просто отказываются от военной службы как таковой. На данный момент с марта месяца неизвестно ни одного подобного уголовного дела, потому что невозможно реализовать такую неправовую процедуру», — объясняет Сергей Кривенко.

Впрочем, трудности с расторжением контракта были не всегда. В первые месяцы войны военнослужащие, которые подавали рапорт об увольнении, все же могли вернуться в Россию. Виктория Маладаева из «Свободной Бурятии» объясняет возникновение спецлагерей для тех, кто хочет расторгнуть контракт, тем, что из-за массового потока отказников, большого количества погибших и раненых без явной мобилизации российская армия не может восполнять свои человеческие ресурсы.

«У армии нет поставок пушечного мяса. Собственно, поэтому они и не хотят отпускать старое пушечное мясо. Весной по России была скрытая мобилизация, всех набирали, делали чес по деревням маленьким, собирали добровольцев, контракты заключали. Но дело в том, что люди стали понимать, что эти контракты подписывать нельзя. Выход оттуда только один — это «грузом 200» в цинковом гробу. Мы приводили в пример двух военнослужащих из Кяхты — это маленький приграничный городок в Бурятии. Оттуда в апреле на войну уехали двое военнослужащих. В мае они уже погибли. Потом сообщалось, что несколько майских добровольцев погибли уже в начале июля. Там один даже две недели не прожил после отправки в Украину, погиб сразу. И

говорит Виктория.

По мнению Сергея Кривенко из фонда «Гражданин. Армия. Право», создание лагерей для отказников — указание сверху: «В начале июля стали военных отправлять в эти СИЗО, там, судя по сообщениям и обращениям, собраны военные из разных частей — из Бурятии, Тувы… То есть это не инициатива какого-то одного конкретного командира. Всеми силами они пытаются сократить поток отказников. Параллельно с этим в России они пытаются как можно больше вербовать на контракт по всем линиям: через военкоматы, через регионы, через власти регионов».

Пятого августа адвокат Максим Гребенюк из правозащитного проекта «Военный омбудсмен» заявил, что двое его доверителей, сбежавших из СИЗО Луганска (Красный Луч), сообщают, что один из центров содержания российских военнослужащих, отказавшихся от участия в боевых действиях в Украине, закрыт. Однако неизвестно, продолжают ли работать другие подобные учреждения, открытые на оккупированных Россией украинских территориях. Официальных комментариев на этот счет до сих пор нет.