Во время исполнения «Лакримозы, или 13 магических песен». Скриншот
Семеро скрипачей.
Семеро лучших скрипачей Киева в швейцарском городе Санкт-Галлен.
На высоте 700 метров над уровнем моря, на расстоянии 2000 километров от войны.
Скрипачи играют «Лакримозу, или 13 магических песен» украинско-нидерландского композитора Максима Шалыгина.
«Лакримоза» — заупокойная месса, часть реквиема. «Локремизе» — локомотивное депо.
«Лакримозу» играют в «Локремизе». Жизнь рифмует войну и мир.
Песнь первая: свет
Стекла в гигантских проемах между бетонными стенами депо разные — одни прозрачные, другие мутные, и нет никакой логики в их хаотичном чередовании. Будто были все стекла сначала мутные (чтоб спрятать уставшие локомотивы от людских глаз), потом прогремел взрыв, и часть стекол выбило, но не все, а заменили недостающие, чем было, мутных таких не нашлось. Вот и вышла мозаика. И по кусочкам заоконной жизни, видной через прозрачные стекла, зрители сами воссоздают мир. Дорисовывают его.
Песнь вторая: гудки
Там мелькают прохожие. Там заходящее солнце высвечивает ярко-оранжевым верхних три этажа дома напротив, а потом два, а потом один. Там проскакивает бесшумный трамвайчик, короткий и быстрый. Едут машины. Скользит поезд. Но слышно только музыку. Почти только музыку. Почти музыку. Невыносимые звуки.
Песнь третья: воздух
Локомотив въезжает на поворотный круг и катается, как на карусели, пока не уткнется лицом в свои ворота. У каждого локомотива свое стойло. Здесь они отдыхают после рабочего дня. Депо большое и круглое, стойла расположены радиально.
Так было раньше. Поворотный круг, наверное, изрядно скрипел. Теперь в депо скрипят скрипки. Дышать нечем.
Песнь четвертая: насекомые
Дирижер в белой рубахе — яркое пятно в центре зала. Он собрал этих разбросанных по миру скрипачей. Разбросанных войной. По миру.
И вот они стоят перед ним полукругом и слушаются его рук. И щербатая стена за ними тоже полукругом, потому что это круговое локомотивное депо.
Медленно ползет гигантская гусеница звуков.
Семь красивых тоненьких фигурок вздрагивают от странных движений. Семеро кузнечиков в черном.
Песнь пятая: радуга
«Когда в твоих глазах нет слез, не будет и радуги в душе», — такую вот поговорку коренных американцев выбрал в качестве эпиграфа к «Лакримозе» Максим Шалыгин. Выбор понятен. «Но почему из всего разнообразия практически полярной музыки композитора Шалыгина задолго до концерта, еще в мирное время, дирижер Михеил Менабде выбрал войну?» — удивляется Юлия Ди Белла, основатель и президент некоммерческой ассоциации CosmoKultur St.Gallen, организатора концерта.
Песнь шестая: колыбельная
Женщина в первом ряду прижимается к мужчине и кладет голову ему на плечо.
Люди не выдерживают. Люди уходят. Идут не на цыпочках, а с размаху шагая по деревянным ступеням. Топот уходящих не мешает. Трудно помешать такой музыке.
Мужчина в первом ряду сжимает рукой плечо прижавшейся к нему женщины.
Песнь седьмая: поток
Это второй концерт украинских композиторов из серии «Im Spiegel», то есть «В зеркале». На 73-й день войны в этом же локомотивном депо играл сам Валентин Сильвестров. Он тогда сказал: «Сейчас не до музыки». Однако сам сел за инструмент и сыграл то, что сочинил уже после начала войны. И люди почти забыли дышать — так им всем было до музыки.
Песнь восьмая: дождь
Два месяца с родителями жены дирижера не было связи. Родители жены были в Мариуполе. Как они уцелели на пятом этаже? Половины дома уже нет, а их половина стоит. И два месяца от них ни единой весточки. Так как же?
Родители жены дирижера уцелели чудом.
У каждого из семерых скрипачей тоже есть своя история войны. Но когда они играют, они думают о музыке, а не о войне.
Песнь девятая: сумасшествие
Этого не может быть, но «магические песни» Максим Шалыгин написал пять лет назад. Этого не может быть, потому что они — зеркало сегодняшнего дня.
Песнь десятая: меланхолия
Музыка длится 70 минут. Война идет четыре месяца.
Песнь одиннадцатая: сирены
Можно ли сыграть войну?
Бетонные стены локомотивного депо выщерблены как будто осколками. За окном ходят трамваи и поезда. Их видно, но не слышно. Ничего не слышно. Воют сирены.
Скрипка не может издавать такие звуки.
Бабушка в первом ряду утирает слезу. А потом встает и уходит. Выдержать эту музыку очень трудно. Очень трудно в упор смотреть на войну.
Песнь двенадцатая: молитвы
Войну играют в Санкт-Галлене. В городе святого Галла, монаха Галла. Который пришел сюда издалека. Который молился здесь.
Звуки режут нас. Отрезают от нас тот мир, что за мозаикой разнокалиберных стекол. Мир, который подсвечивает вечернее солнце. Мы в бетонном депо. Мы как в бункере.
Песнь тринадцатая: хоровод
Едет поезд. Не стучит на стыках — не старый поезд. Едет современный швейцарский поезд. Приближается. Его хорошо слышно. Странно, вроде бы никто не открывал эти мутные и прозрачные вперемешку окна. Почему же раньше поезда скользили неслышными, их все видели, но их будто не было? А теперь едет физически ощутимый поезд. Но за окном его нет. Едет музыка. Невыносимая. Невозможная.
И уезжает. И тишина.
Страшная музыка, которая приносит облегчение, окончившись.
Аплодисменты
Из зала к музыкантам легким шагом выходит композитор. Бородатый, улыбающийся, весь в черном, но в красных носках и почему-то без ботинок. Дирижер из-за кулис выносит огромный желто-синий флаг. Дирижер улыбается. Музыканты улыбаются. Зрители тоже улыбаются.
Радость. Опять победила жизнь.
Азбука
Фото: Екатерина Гликман
Композитор уходит. Дирижер уходит. Музыканты уходят. На пюпитре остаются раскрытыми ноты. Странное зрелище — какие-то точки и тире вместо человеческих нот. Какая-то музыка морзе. Азбука военного времени.
Полностью концерт можно посмотреть здесь
Дирижер: «Сейчас все по-другому звучит»
Михеил Менабде — постоянный приглашенный дирижер в Киевской филармонии и Национальном симфоническом оркестре Грузии. С 2017-го живет в Вене.
Камерный оркестр Armonia Ludus, который приехал в Швейцарию играть «Лакримозу», Михеил создал в Киеве в 2014-м.
– Говорят, это было непросто — собрать всех музыкантов во время войны.
– С мужчинами была проблема, так как в Украине военное положение. Но мы писали в инстанции и получили разрешение. Четверо приехали из Киева, остальные уже были за границей как беженцы. Это семь самых лучших скрипачей Украины. Молодые, талантливые, горят делом. Планировали мы все это еще в мирное время. Я должен был поехать в Киев, там с ними репетировать, а потом приехать сюда и играть. Но теперь в Киеве невозможно репетировать, поэтому пришлось их всех вывезти — сначала ко мне в Австрию. Там нам бесплатно дали целый дом в горах, и мы жили в нем неделю, репетировали по шесть часов в день. Там же провели генеральную репетицию — в церкви, для местных жителей. Обыграли, так сказать. И вот приехали в Швейцарию.
– Какая у вас у самого история с Киевом?
– Я жил там с 2006-го по 2016-й. Учился, два раза женился, работал в филармонии.
– Когда последний раз были в Киеве?
– У меня там был концерт 14 февраля. Все уже ждали, что будут бомбить, но зал был полный.
– Какую музыку играли в тот раз?
– «Ромео и Джульетту» трех композиторов: Прокофьева, Чайковского и Лятошинского. Это был день святого Валентина. Люди каждый день готовились к чему-то плохому, и вот в таком стрессовом состоянии провели концерт.
– Почему сейчас, для швейцарского концерта, вы выбрали такую музыку?
– Почему? Ну вы же услышали там все? Ужас услышали? Красоту тоже? И улет, и падение, да? Вот потому я ее и выбрал. Потому что жизнь, она такая — то вверх, то вниз, то топчет тебя, то поднимает. Музыка эта хорошая, но сложная очень. Сложная и физически, и эмоционально. Композитор Шалыгин такой: либо ты с треском уходишь из зала, либо остаешься до конца.
– Организаторы концерта говорят, что вы выбрали «Лакримозу» в мирное время.
– Да, год назад.
– Не из-за войны, значит?
– Нет. Но она работает сейчас очень.
– Вы ее знали до войны. Сейчас она по-другому звучит?
– Конечно. Сейчас все по-другому звучит. Есть прямые, даже банальные, ассоциации. Сирены, например. Хотя написана эта музыка в 2017-м и не связана с войной. Каждый решает для себя, с чем она связана.
– Это тяжелая музыка. Некоторые не выдержали и ушли.
– Цель шокировать тоже есть. Я, честно, думал, вообще никто не придет. Бывало, и помидорами бросались. Нам еще повезло.
Дирижер Михеил Менабде. Фото: Марина Лопушин
Композитор: «Война — это отец всех вещей»
Максим Шалыгин — один из наиболее часто исполняемых на Западе украинских композиторов. Премьера «Лакримозы» состоялась в 2017 в Нидерландах, где он живет уже 12 лет.
– Вы написали «Лакримозу» пять лет назад. Сегодня ее сыграли так, как она была написана? Или поменяли чуть-чуть?
– Да что там менять? Все уже понятно.
– Такое ощущение, что поменяли. Или что она сейчас написана.
– Почему?
– Ну не могли же вы военные сирены заранее написать!
– У меня в Голландии эта военная сирена каждый первый понедельник месяца в 12 часов дня звучит. По всей Голландии она звучит. Проверяют ее.
– Значит, эта сирена не из Украины?
– Ну так войны же не только в Украине — они постоянно идут. Ужас этот творится все время. Перемещается по земному шару. И никто не знает, как с ним бороться, как это все остановить. Я, вот, пишу произведение «Каприччио мира». Там каждая часть посвящается отдельной стране. Я его начал писать в 2019-м, но еще не закончил. И там у меня Россия тоже запланирована была, я ее начал писать во время карантина, и у меня там были только звуки бомб, военные звуки всякие. Я ее не окончил еще: не знал, что там делать с партией кларнета, не придумал пока. Там еще Япония, Англия, Сирия и Африка — еще не выбрал страну.
– Это воюющие страны?
– Нет, я выбирал страны, в которых я мог найти богатые звуковые спектры.
– То есть «Каприччио земного шара»?
– Да, просто мира.
– Вы играете «Лакримозу» первый раз во время войны?
– Да.
– Теперь вы эту музыку по-другому воспринимаете? Думаете, слыша ее, о войне?
– Да у меня все время мысли о войне. Даже когда ее в Украине не было, у меня всегда были такие мысли. Война — это отец всех вещей. Плохо, что люди думают о войне лишь тогда, когда она приходит к ним. Об этом нужно думать всегда. Война просто так не приходит. Ее нужно пытаться всеми силами предотвращать. Пока люди не перестанут убивать животных — у меня такая теория — до тех пор они будут иметь войны. В каких-то странах агрессии больше, в каких то меньше. Надо прекращать убивать и пытаться жить.
– А в Голландии вам хорошо?
– Да, это мой дом уже. Там есть свои проблемы. Но сейчас там достаточно миролюбивый народ живет.
– Вы плакали в эти четыре месяца?
– Да, в начале. А потом слезы закончились. Ощущения, у меня, как у всех украинцев: была жизнь до этого и есть жизнь после. Никогда ты больше не вернешься в мир, в котором ты жил до этого. Это невозможно забыть, стереть из памяти. Тем более, это все продолжается.
– У вас есть родные в Украине?
– Родители там, рядом с Днепром, в 300 км от боевых действий. Бомбы на них не падают, хотя я не знаю, что там можно назвать безопасным местом. Уехать они не могут: у них животные, работа, старая бабушка. А сестра у меня в Голландии сейчас с детьми. Ну сирены же там постоянные, зачем это все переживать. Детям тяжело эмоционально. Но мы надеемся. Я каждое утро просыпаюсь, открываю телефон с одной мыслью — что война закончилась. Но пока не видно, как это может закончиться.
Композитор Максим Шалыгин. Фото: Марина Лопушин
