Пока израильское руководство два месяца определялось со своим отношением к российскому вторжению в Украину, взвешивая все «за» и «против», у простых израильтян не было таких сложных дилемм. И не было никаких сомнений. Подавляющее большинство жителей страны с самого начала поддержали Украину.

Жестокая российская «спецоперация» породила новое явление: тысячи израильтян — не только русскоязычных — увидев страдания украинцев, почувствовали потребность помогать им. В результате спонтанно возникло множество общественных инициатив и волонтерских проектов, сборов гуманитарной помощи. Часть из них организовали люди, которые ранее ничем подобным не занимались. «Новая газета. Европа» поговорила с некоторыми из них.

Шакед Гольдштейн, «Мисдарон» («Коридор»)

— Война застала меня в Майами. Мы сидели с подругой на террасе у бассейна. Переглянулись и решили: Как можно теперь продолжать отдыхать в этом прекрасном месте? Уже 25 февраля я вылетела в Киев. В эти дни украинская столица как раз была под обстрелами. Самолеты уже не летали, мы добирались от румынской границы. Все бежали из города. А мы единственные ехали в обратном направлении. Водитель грузовика согласился подбросить нас, посадил в кузов с картошкой и мукой. Он очень боялся и гнал как сумасшедший. Одно из впечатлений, которое останется на всю жизнь.

Так я познакомилась с Ораном Зингером. Он, как и я, предприниматель в сфере высоких технологий. А я работаю в Next, технологическом акселераторе для стартапов, основанном компанией Samsung. Вместе с другими волонтерами мы создали гуманитарный оперативный штаб. Мы обратились к коллегам из IT и обычным людям с призывом поддержать нас, чтобы каждый мог вносить свою лепту в общее дело. Назвали наш проект «Мисдарон» («Коридор»).

После того, как мы вывезли первую партию больных детей, стало ясно, что нельзя останавливаться, необходимо продолжать. Мы начали спасать людей из опасных районов: Мариуполь, Херсон, Чернигов, Донецк. Местами, где относительно спокойно, мы не занимаемся. Сначала были автобусы, и в них уехали все, кто хотел и мог уехать. А там остались в основном пожилые и больные. Мы очень стараемся помочь им всем. Спасаем одного за другим. Вывозим их любыми способами — оказиями, на каретах скорой помощи, даже на вертолетах.

Мы не только эвакуируем людей, но и помогаем им обустроиться на новом месте. Скажем, привезли семью в Германию. Им же нужно где-то жить, чем-то питаться. Вероятно, нужен врач.

Еще одно направление нашей деятельности — мы собираем и привозим продукты питания и медикаменты. В больницы, дома престарелых. Как мы знаем, кому помогать? В наш оперативный штаб поступают запросы — от государства, от больниц, от конкретных людей, которые решили остаться и никуда не уезжать из своего дома.

Третье направление — мы создали центр помощи пострадавшим от сексуального насилия во Львове. Уже существует несколько таких центров, созданных другими организациями, но все они за пределами Украины — в основном, в Польше. Сейчас хотят открыть подобный центр в Румынии. В таком центре пострадавшие получают полный уход. Там работают врачи-гинекологи, психологи, социальные работники. Созданы образовательные рамки для детей — ясли, садик, школа, — чтобы родители могли сохранить трезвость мышления в этом безумии. Этот центр будет еще долго работать после того, как война закончится. Потому что травма никуда не денется».

— Вы говорите по-русски или по-украински?

— Ой, нет. Я не имею никакого отношения к Украине. Не знаю ни русского, ни украинского. Зато теперь научилась вести целые беседы при помощи google translate. Был момент, когда мы вовсю уже помогали эвакуировать людей из Херсона, Мариуполя, других мест. Я вдруг подумала — надо хотя бы на карте посмотреть, где находятся эти города…

Меня не раз спрашивали, почему я оказалась именно в Украине, а не в Африке, скажем, или Сирии. Я отвечаю так — если я увижу раненого кота, я подберу его и спасу. Я не могу спасти всех котов в мире, но этого конкретного спасу. Так и здесь. Меня поразила эта война, и я решила помочь людям, чем могу.

Возможно, это связано с памятью о Катастрофе (Холокосте), которая, кстати, разворачивалась, в том числе, на территории Украины. Наверное, это вызвало у меня какие-то ассоциации. Еще мне было легко присоединиться к израильской делегации. А потом это все затянуло. Ведь каждый случай — это целый отдельный мир. И ты уже не можешь бросить все это.

Видимо, я такой человек. Пять последних лет занимаюсь волонтерской деятельностью в общественной организации «Хибук ришон» («Первые объятия»). Мы помогаем одиноким детям в больницах, «обнимаем» их. Все время придумываем какие-то проекты. Так началось и здесь. Сидя на краю бассейна в Майами, я подумала: «Как такое возможно? Тут все хорошо и спокойно, а там война. И никто ничего не делает, чтобы помочь людям в беде».

Так что да,

Спасаешь, как можешь. Вот больница готова принять раненого. Вот водитель скорой соглашается довезти его до больницы. Вот ты спасла чьего-то родственника, и в следующий раз он в лепешку разобьется, чтобы помочь тебе спасти кого-то еще. Так я знакомлюсь со множеством замечательных людей, с которыми иначе я никогда в этой жизни бы не встретилась. Никаких шансов.

— Вы взаимодействуете с израильскими официальными структурами?

— Конечно. С МИДом, с послом Израиля в Украине Михаилом Бродским. Мы с властями нуждаемся друг в друге. Мы — в них, они — в нас. У них больше ресурсов и возможностей, а мы более гибкие и быстрые, у нас нет бюрократии и жестких рамок. Бывают ситуации, когда в силу различных внешних обстоятельств они не могут действовать или попасть в некоторые места, и тогда в дело вступаем мы.

— Я так понимаю, что свою работу вы забросили, потому что не до этого?

— В первый месяц мой босс меня полностью отпустил. Во второй месяц половину времени я проводила в Украине, половину в Израиле. В принципе, так и продолжаю.

Я не могу стать безразличной и перестать это делать, потому что каждый раз появляются новые случаи, новые люди, которые нуждаются в помощи. Ты думаешь, что повидала уже все в этой жизни, но появляется кто-то с такой жизненной историей, что не устаешь удивляться.

Например, буквально двадцать минут назад разговаривала по телефону с женщиной из Мариуполя. В эту войну она стала вдовой. Похоронила погибшего мужа прямо во дворе их дома. Мы вывезли ее в Израиль, она теперь в безопасности. Но государство требует у нее справку, что ее муж умер, чтобы начать ей платить соответствующее пособие. Но как вы себе это представляете? Кто может ей выдать такую справку? И вот таких разных ситуаций бывает миллион. Мы всем стараемся помочь.

Доктор Дафна Шарон-Максимова, проект «Хибуки - Открытые объятия»

Во время Второй ливанской войны (2006 год) северные районы Израиля подвергались интенсивным обстрелам из Ливана. Большинство жителей севера отправились к друзьям, родственникам и даже открывшим им двери незнакомым людям в более безопасных районах страны. В районе Ашкелона на деньги предпринимателя Аркадия Гайдамака был развернут временный лагерь для беженцев, в котором работали психологи. Жительница соседнего города Ашдод Дафна Шарон была одной из них. Уроженка Витебска, она специализируется на психологических травмах и ПТСР у детей и подростков.

Дафна оказалась в команде доктора Шая Хен-Галя и доктора Ави Саде, двух ведущих израильских специалистов в сфере детской психологической травмы, которые придумали Хибуки (ударение на второй слог, это слово переводится с иврита как «обнимашки»). Со временем она разработала проект «Хибуки — Открытые объятия». Как показали научные исследования, применение Хибуки значительно снижает стрессовую реакцию у детей.

Дафна Шарон: «Это такая мягкая игрушка, собака с очень грустной мордой. Совершенно читаемая эмоция. Мы спрашиваем у ребенка: “А почему она грустная?” Дело в том, что дети не всегда могут и умеют напрямую рассказать о пережитой боли, как взрослые. Но они могут переносить это на другого, и Хибуки дает им такую возможность.

Потом мы спрашиваем ребенка, не хочет ли он иметь такого друга. И предупреждаем его, что собаке нужна будет его помощь, потому что только он может сделать так, чтобы тот снова был счастливым.

Хибуки не продается, его можно только получить в подарок у своего психолога-терапевта. Это обалденный универсальный инструмент, который позволяет лечение травмы, основанное на куклотерапии.

С началом войны мы поняли, что нам необходимо подключиться. С 26 февраля мы стали оказывать помощь взрослым и детям. Я собрала контакты при помощи Сохнута, министерства просвещения, отовсюду, и начала регулярные сеансы видеосвязи. Я рассказывала о том, как правильно справляться с травмой. К сожалению, мы имеем богатый опыт работы с травмами, полученными в военном конфликте. Данная система в Украине до войны не существовала, и я рассказывала психологам и педагогам, как правильно организовывать процесс.

Сначала больше контактов было с еврейскими школами Украины и их детьми, но мы были открыты для всех желающих. На пике подключались уже по 600 человек. А потом их число стало сокращаться — из-за того, что в тех местах, откуда они выходили на связь, больше не было электричества и Интернета. Прямо во время нашей Zoom-беседы у них звучал сигнал воздушной тревоги, и они убегали в бомбоубежища.

Постепенно так вышло, что с нами оставалось все больше маленьких детей. Они начали рассказывать свои истории. Так я вспомнила про Хибуки, и мы в экстренном порядке реанимировали проект и начали его реализацию в Украине. Мы поняли, что для скорости необходимо организовать производство на месте. Изучив несколько фабрик, остановились на Масік в Днепре. Они соответствовали нашим высоким стандартам — необходимо соблюдать все ГОСТы, чтобы ножки не оторвались.

Нам очень помог наш главный спонсор — United Help Ukraine. С их помощью было произведено 1100 Хибуки. Хотя, конечно, надо намного больше. Наша возрастная категория — дети от 3 до 13 лет. Только на территории Украины таких детей — 2,7 миллиона человек. Мы применяем как индивидуальную, так и групповую терапию. Параллельно в Украине мы готовим специалистов.

На этот раз мы модернизировали Хибуки, добавили ему особенностей. Теперь у него немного другая морда, добавили длинные лапы с крепкими скотчами, есть кармашки. Это крупная игрушка, она весит как годовалый ребенок. Чувствуется на теле. Ребенок начинает с ней жить, спит с ней, когда ему страшно, может переносить его на себе. Мы предлагали переименовать его на украинский лад, но там захотели оставить его израильское имя.

В свое время мы произвели три тысячи Хибуки для Японии, когда там были землетрясения и цунами, наших собак знают в США — после урагана Катрина, ну и разумеется, в Израиле, где они есть у 90 процентов детей.

Сейчас мы, в частности, работаем в специальном лагере под Киевом, где живут дети-беженцы, пострадавшие от насилия. Например, там есть восьмилетняя девочка из Бучи. Она и ее мама — обе в ужасном состоянии. С ними работают наши специалисты.

Другой случай. Мальчик Сережа, ему лет пять. До войны готовился к школе, хорошо разговаривал, учил стихи. Его семья уехала из зоны огня. По дороге их машину обстреляли, родители погибли. У него осталась только бабушка, они смогли добраться до Венгрии. Сережа совсем перестал говорить.

Хибуки не рассчитана на подростков, скорее на маленьких детей. Наша девочка отправилась в лагерь беженцев в Венгрию. Там была группа — в основном малыши и двое детей постарше, в том числе, 13-летний Богдан. Детишкам раздали Хибуки, и вдруг Богдан, здоровенный пацан, разрыдался. Заплакал так, словно у него вулкан в сердце взорвался. Рядом с ним сидела малышечка, года четыре ей, ее зовут Надия (Надежда). Она сняла с себя Хибуки и отдала Богдану: «Держи, тебе он больше нужен». И вот какой символизм получился. Надежда передала Богдану «обнимашку». Мурашки по коже.

Четырехлетний мальчик из Мариуполя увидел в лагере беженцев в Днепре, что наши психологи раздают Хибуки. Со всех ног к ним побежал и закричал: «Мне, мне, мне надо». Показал себе на грудь: «Мне повесьте его». А потом был такой счастливый. Оказалось, что его собаку убили на войне.

Восьмилетний мальчик рассказал очень эмоционально, как Хибуки идет на кружок борьбы. А потом внезапно посреди своего рассказа осекся и сказал: «Ой, нет у него кружка борьбы». Дом пионеров, где тот проводился, разбомбили.

Мы понимаем, что пока не можем дотянуться до всех. Что чем больше у нас спонсоров будет, тем большее количество Хибуки мы сможем раздать. Производство одной собаки стоит 16 долларов, мы на этом не зарабатываем. Наоборот, все только вкладываем. Нас пять человек, и это полностью волонтерский проект. Удивительно, но у нас нет никакой «крыши», только один спонсор.

Параллельно сейчас пытаемся внедрить израильский опыт в Украине — для более широкого охвата привлекаем не только психологов и социальных работников, но и педагогов, действуя через детские сады, школы и кружки.

Важно отметить еще то, что ситуация в Украине уникальная. Впервые в истории столь длительный период психологическую помощь пострадавшим оказывают сами пострадавшие. Ведь психологи сами тоже перенесли травму. Этот опыт потом будет изучаться годами».

Стас Маневич, Israel4Ukraine

— Первую неделю войны я не мог оторваться от телевизора. В конце февраля решил отправиться в Польшу помогать людям волонтером. Но друг мне сказал, что, возможно, это не имеет смысла. Буду я там один из огромного числа волонтеров. Он сказал мне, что возможно, я мог бы принести больше пользы, если бы организовал выезд пяти человек из зоны войны. Я обсудил эту идею со своей женой Галей, и мы решили организовать автобус. Я работаю в IT-сфере, но на три года уходил из нее, занимался организацией экстремального туризма в Израиле. С тех времен я знаю много туроператоров и турагентов в Украине, так как наша экстремальная фирма участвовала в украинских туристических выставках, и мы работали с украинскими партнерами. С их помощью быстро нашел надежную автобусную компанию, та согласилась организовать подобный рейс за пять тысяч долларов, мы согласились. Я опубликовал пост в Facebook, чтобы хотя бы частично компенсировать нам расходы. Хотя в целом, если что, мы бы оплатили все сами. В этот же день из Польши вернулся мой друг Шимон Шлевич. Я ему рассказал, что договорился об автобусном рейсе из Киева до границы. Он меня поддержал и присоединился к нам, приехав к нам прямо домой прямо из аэропорта, и мы втроем вместе выпустили первый автобус из Киева. Деньги удалось собрать очень быстро — причем даже больше, чем нужно было для отправки одного автобуса. Тогда мы подумали — может, нам организовать еще один автобус, на этот раз из Харькова? Так и сделали. На данный момент мы отправили уже более ста автобусов для беженцев».

— А что с твоей работой?

— Работа по эвакуации занимала все дни и ночи и не было никакого выхода, кроме как взять отпуск на основной работе. Я взял отпуск на две недели, а потом еще пытался совмещать работу и координацию эвакуации полтора месяца. Но на основной работе в IT голова была забита совершенно не тем. Надо было полностью возвращаться на работу, чтобы ее не потерять. На данный момент, я передаю свои дела другим волонтерам из нашей команды. На моей работе очень либерально отнеслись к моей просьбе, даже выделили 10 тысяч долларов на организацию автобусов и отпустили меня на два месяца. Но пора и честь знать. Меня могут уволить, если я и дальше так буду делать. Нельзя помогать другим полностью в ущерб себе.

— А почему именно ты взялся за подобный проект? Ты родом из Украины?

— Я понимал, что происходит что-то неправильное, и я могу что-то сделать. Я родом из Москвы, но уже 35 лет живу в Израиле, я израильтянин. Российского гражданства у меня нет.

Галя, Шимон и я, мы сразу для себя решили, что занимаемся только помощью людям, вывозим их из-под бомбежек. А на обратном пути, когда автобусы идут порожними, доставлять гуманитарную помощь — продукты питания, лекарства. Помогаем всем без исключения, нам не важно, кто это, украинцы, русские, евреи или еще кто-то.

Мы запустили проект 1 марта. Тогда нас было трое. 10 марта нас было уже 20 человек. Сейчас примерно 30-40. У нас есть форма записи для волонтеров, через нее записались около четырехсот человек. Много есть желающих поучаствовать и помочь, но нам нужны люди со свободным временем. Два часа в день вечером после работы недостаточно, это не работает. Мы ищем людей всех профессий — графиков, копирайтеров для написания текстов в соцсетях, координаторов. И это обязательно должны быть инициативные и креативные люди, которых не надо пинать, чтобы они что-то сделали, и разжевывать каждую задачу. Нам нужны те, кто умеет сам предлагать, сам делать, сам продвигать, у кого есть набор таких данных и свободное время. Это креативная команда.

Marina Krisov

Марине Крисов 38 лет, она родом из Киева. Живет в Израиле с 1991 года. Жительница Тель-Авива. Работает в сфере неформального образования, в ее портфолио — проекты НКО, работа с общинами, с детьми из групп риска. В последние 12 лет работает в сфере инклюзивного образования, с детьми с особыми потребностями. Совладелица творческой инклюзивной студии «Studio 3/4» в Тель-Авиве для «особых» детей и их родителей

— Это звучит немного страшно, но я чувствовала и знала, что будет война. За месяц до нее я была в Украине и вернулась в Израиль с ощущением, что все будет плохо. Числа 12-го февраля я стала готовить некоторые знакомые семьи с детьми с особыми потребностями в Киеве. Пригласила их прилететь в гости в Израиль. Я думала, что в основном все будет происходить в Киеве. Как вариант, предложила им поехать в Карпаты. С 18 февраля я стала более настойчивой. А с 22-го числа я уже не спала и ждала новостей. В ту ночь в четыре утра я легла спать, и в 6:30 меня разбудили со словами «Началось, мы выезжаем».

В первую ночь я поняла, что мне надо лететь. Быть рядом по-настоящему и организовать какую-то систему. Там было много моих знакомых, которые ехали в первой волне с особыми детьми, и я понимала, что вот они пересекут границу, а дальше что? Я понимала, что детям с особыми потребностями нужна будет особая поддержка.

Если мы говорим про детей с особыми потребностями, особенно про детей с аутизмом, есть несколько важных нюансов. У них особенности сенсорного восприятия. Очень многие из них слишком чувствительны к шуму, запаху, движению. Поэтому для них очень сложны те условия, которые были вначале — много часов в пути, потом быть в каком-то кемпинге, где много людей. Не все они могут с этим справиться. Поведенческие вопросы — дети могут по-разному себя вести. Когда всем нужно быть в одном месте, для таких детей это особый ужас. Некоторые не могут выйти из дома, поменять маршрут.

Четкого плана у меня не было. Вдруг Игорь Береговский, которому я сказала, что лечу, предложил полететь вместе со мной. В Facebook мне написали мои знакомые, семейная пара, теперь это лучшие друзья, они сказали, что находятся в Варшаве и готовы помочь. Как-то вместе мы стали думать, как помочь, построить какую-то систему.

В итоге мы построили систему кейсов. Когда выезжала семья, специально для нее прорабатывался маршрут, где лучше ехать, где заправляться. Где какая дорога, чтобы они были максимально спокойны и в безопасности — насколько это возможно. Помочь им в расселении по пути. Потому что очень часто надо было останавливаться ночевать на день-два. Пересечение границы, куда лучше ехать. Шаг за шагом. Где ночевать первую ночь, потом подробный план их дальнейших действий.

Часть семей мы расселили в других странах у знакомых, а 20 семей двигались потихоньку и добрались до границы Польши и Германии. Сейчас мы в Германии, городе Ниски, где собрались вместе, примерно 60 человек. Я их тут собрала. Сейчас мы организуем тут общинный центр для семей с детьми с особыми потребностями, чтобы можно было здесь встречаться и помогать друг другу. Пока это только 20 семей, потому что всех надо обустроить должным образом. Желающих, конечно больше, и мы будем работать над тем, чтобы увеличить число таких семей

Мы очень много помогаем и дистанционно семьям с особыми детьми, которые обращаются к нам. В том числе информационно — как построить, куда поехать, как все устроено в разных странах.

В городе Ниски нам очень помогает мэр города Катрин Ульман. Она на организационном уровне проявила настоящую твердую позицию. Не просто на словах. Это настоящая помощь. Мы не знаем, когда закончится этот проект. Видимо, он будет длиться долго. После завершения войны некоторым семьям просто некуда будет возвращаться. Например, тут четыре семьи из Мариуполя и семья из Харькова, чей дом тоже уничтожен.

В этом проекте нам очень много помогают волонтеры из разных стран, частных людей, есть и организации. Есть много израильтян, помогавших и помогающих нам. Это естественно, потому что я израильтянка. Разумеется, это не только израильтяне. Есть англичане, немцы, есть русскоязычные, но не только.

Zoe Sever

Зои Север —художница, скульптор и архитектор. Человек далекий от армии, она организовала сбор необходимого снаряжения и обмундирования некоторым подразделениям ВСУ.

— Я помогала своему другу детства, полковнику украинской армии собрать необходимое снаряжение для его подразделения. Он жил в Австрии, в первый день войны вернулся в Украину, восстановился в армии. Ему выдали подразделение, но безо всякого снаряжения — были только матрасы и спальники. Ко мне он обратился за помощью найти где-то в Европе или в мире бронежилеты. Не совсем поняла, почему именно ко мне, но как-то так сложилось. Мы до этого лет 30 не виделись. Мы нашли бронежилеты и даже деньги на них собрали, как-то все закрутилось. И уже когда бронежилеты добрались до его подразделения, 70 человек, система так наладилась, что мы продолжили, было уже невозможно это остановить. Улетела вторая партия, на пороге третья партия, и они все больше и больше. Эта машина уже раскручена, она скорее всего не остановится до конца войны, если мы будем находить на это деньги.

Один бронежилет стоит примерно 850 долларов, деньги собирать чудовищно сложно. Первую партию собрали на чистом энтузиазме — 60 тысяч долларов за 10 дней. Вторую партию — очень сложно и по копейкам, люди начали уставать, а кошельки — опустошаться. На третью партию очень надеемся найти одного спонсора. В идеале ищем частных предпринимателей или компании, чтобы они помогли нам с финансированием, чтобы не пришлось каждую партию начинать с нуля. Если нужно 70-80 бронежилетов, мы не можем найти столько человек, чтобы они нам дали по тысяче долларов. Люди жертвуют по 300-400 шекелей. Если кто-то один раз дал нам 10 тысяч долларов, это повергло нас в шок.

Мы закупаем в разных местах не только бронежилеты и каски, но также берцы, тактические очки, тактические перчатки, наколенники. И вот сейчас я ищу Starlink и тепловизоры, приборы ночного видения, дроны, рации — все, что угодно. Могу теперь читать лекции по военному обмундированию. Например, сейчас ищем бронежилеты для подразделения морпехов, им нужны особые бронежилеты, с пластиковыми плитами, а не металлическими и не кевларовые, потому что они должны контактировать с водой. Их скорее всего мы будем покупать в Швейцарии.

Первая партия ушла моему другу детства и его подразделению. Вторая была по структуре как солянка: ушла и подразделениям, и на частные заказы.

При этом все заказы проходят проверку. Только если мы убеждаемся, что в этом подразделении нуждаются в таком обмундировании, мы подключаемся.

Почему существует потребность в таком снаряжении? Этим вопросом занимаются Министерство обороны Украины и фонд “Повернись живым”. Проблема в том, что, когда Минобороны получает бюджет, оно в первую очередь закупает на него серьезное и дорогое оружие. Закупаются системы ПВО, противотанковые системы, дорогие тепловизоры. Стоимость одного прибора может доходить до полумиллиона долларов, а таких нужно два на подразделение при хорошем раскладе. Коррупцию тоже никто не отменял, и иногда это оседает на каких-то складах. Бывает, что подразделение получает не то снаряжение, которое им нужно. Это сложная тема, поэтому мы не занимаемся закупками для ВСУ или Министерства обороны, а только для конкретных подразделений. Проверяем, обращались ли они с запросом к своим снабженцам по официальным каналам. Проверяем, обращались ли они к “Повернись живым”. Если оба запроса были не удовлетворены, тогда мы убеждаемся, что командир подразделения, который подписан под запросом, реальный человек. Что подразделение занимается именно тем, что указано в запросе, и лишь тогда мы вмешиваемся.

Евгений Неймер

Евгений Неймер — израильтянин, программист. Родом из Харькова, в последние годы живет в Праге.

— Первую неделю я читал новости о войне в Telegram. Потом понял, что это сильно влияет на настроение, от всего этого стала ехать крыша. Решил, что надо заняться чем-то, что будет отвлекать от новостей. Кто-то попросил помочь кого-то вывезти. Я начал искать автобус и наткнулся на Стаса и Israel4Ukraine, которые организовывали очередной автобус из Харькова. По-моему, это был их десятый автобус. Я дозвонился до Стаса, у него телефон разрывался от звонков тогда. В его команде был Алекс Вайнштейн, с которым я учился в институте. Мы начали сотрудничать на харьковском направлении. Отправили один автобус, второй.

Потом меня познакомили с представительницей одного фонда, которая попросила провести спецоперацию для нее.

Это сейчас наши автобусы туда ездят. А тогда операторы отказывались. В итоге представители администрации отправили детей на городских автобусах до блокпоста, а там наши автобусы их забрали. Операция чуть не отменилась в последний момент, потому что начался обстрел. Но в итоге 160 детей мы вывезли.

После этого представители фонда стали мне доверять. Увидели, что я могу такие проекты реализовать и попросили организовать грузовики для доставки продуктов. Начал заниматься и этим, стали сотрудничать с группой Харьков SOS. Там работает Вика Иванова. Она помогает со всей логистикой распределения еды. Я использую ее склады во Львове в качестве перевалочного пункта, а дальше продукты распределяются по разным городам: Чернигов, Харьков, Славутич, Киев. Отдельное направление — Николаев.

Потом меня познакомили с организацией «Коридор», и с ними у нас началось сотрудничество в сфере медицинской эвакуации. Это достаточно трудоемкий процесс. Получив диагноз человека, нужно найти больницу, которая готова принять его бесплатно, найти для них жилье. Вместе мы вывезли в медицинский центр «Шиба» невидящего мальчика и девочку с диагнозом, который я не могу произнести — у нее не расходились кости черепа. Она маленькая, ей год, росла голова. Ей уже сделали операцию, скоро она вернется в Украину — в Ужгород, где сейчас находится ее семья.

Анна Жарова, Israeli Friends of Ukraine

— Я родом из Херсона. Репатриировалась в Израиль в 2000-м году. До 2016 года работала в Еврейском агентстве (Сохнут), потом стала независимым предпринимателем. Мы проводим семинары и конференции. Помимо этого, я ментор, консультирую по вопросам ведения бизнеса.

Наша общественная организация Israeli Friends of Ukraine возникла в 2014 году на волне Майдана. Мы тогда организовались, собрали деньги, привезли на лечение и реабилитацию в Израиль раненых из Киева.

С тех пор одно из наших направлений — народная дипломатия, укрепление отношений между Украиной и Израилем. Предлагаем организациям и общественным деятелям сотрудничать, придумываем совместные проекты. А в последнее время стараемся объяснить рядовым израильтянам, что сейчас происходит в Украине. Я вижу серьезный сдвиг с начала войны: многие коренные израильтяне очень сильно интересуются происходящим, раньше такого не было.

Еще одно направление, которое возникло с началом войны — гуманитарное. С нами работает около 150 волонтеров, которые помогают собирать помощь. Мы открыли Telegram-канал, в котором более тысячи людей, желающих помочь. У нас есть команда переводчиков, команда водителей. Есть большой склад в Петах-Тикве, куда мы привозим всю гуманитарную помощь, которую получаем от бизнеса и которая аккумулируется в точках сбора. Затем при помощи «Джойнта» — эта организация оплачивает самолеты — эту помощь мы доставляем в Украину».

— Какого рода гуманитарную помощь вы собираете?

— Сухие продукты, которые можно употреблять в пищу там, где нет электричества, газа и воды. Детское питание — много. Памперсы и различные гигиенические средства. Мы передаем это в больницы, детские дома. Целый список медикаментов и медицинских средств. Одежду не берем, за редким исключением. Ну разве что термобелье и спальники — такие вещи, которые необходимы в холодную погоду. Просто самолетом возить одежду очень дорого. Выбирая между ней и медикаментами, мы предпочитаем последнее.

У нас есть проект — мы собираем деньги и закупаем все необходимое для формирования аптечек, упаковываем их сами. Так мы упаковали уже полторы тысячи аптечек.

К нам постоянно приходят заявки. От израильтян, чьи родственники находятся в Украине, от жителей Украины, муниципалитетов украинских городов, и так далее. И мы стараемся помочь всем.

Дина Школьник

— Я в Израиле с 1990 года. Выросла тут. Закончила школу, служила в армии. Занимаюсь диджитал-маркетингом. Много лет работаю в хайтеке. Когда-то в стартапе, а теперь крупной израильской компании в сфере кибербезопасности. У меня двое детей, старшей дочке 17 лет и малыш, ему четыре года. Я ращу детей сама. Папа малыша умер, когда он был совсем маленький.

Это важный момент, потому что

Это тебя может научить эмпатии, если ты выберешь этот путь, а не путь озлобления.

Это мне самой объясняет мое отношение ко всему происходящему. При этом я чувствую, что смотрю со стороны. Моя подруга назвала это хладнокровным гуманизмом. Я чувствую, что для того, чтобы помочь другим, необходимо использовать техники отстранения, а не погружаться во все это. Постить завывания тоже хочется, это такая терапия. Но я знаю, что толку от этого нет.

Мы все пришли из одного котла. Когда я в то утро вышла из дома, мне мальчик из Африки, который убирает у нас в подъезде, мы с ним немного общаемся, сказал мне: Ukraine war. Я отвела Бена в садик, иду назад, открываю новостной сайт Ynet, и там написано, что бомбят Киев. Я начинаю рыдать просто посреди улицы.

Наверное, это какая-то генетическая память, потому что я на Украине ни разу не была. Я не из Украины, я из Ленинграда приехала. Я выросла в большой еврейской семье, но изначально все мои родственники приехали из Украины. Одна ветвь наших родственников до сих пор живет где-то там, под Киевом. Я никогда их не видела, но это видимо сидит внутри. Это все была одна страна.

Я к Украине не испытываю никаких особенных чувств. К ней, как и к другим странам СНГ я отношусь с большой долей иронии. Я вижу там остатки Советского Союза, например, в отношении к инвалидам, в медицинском обслуживании. Тем не менее, я прочитала новости и начала плакать.

Есть еще одна вещь. Когда я вижу фотографии этих людей, из маленьких городков и сел, я вижу нас в 1980-х годах. Я чувствую этих людей. Они говорят на моем языке. Страдают на моем языке. Зовут маму на моем языке. Они умирают на моем языке. Что бы там ни говорили, это братоубийственная война. Эти солдаты въезжают в деревни на танках и видят там бабушек у хат, которые выглядят как их бабушки в разваленных русских селах. Это страшно.

А потом все было очень просто. Стали появляться какие-то инициативы, фонды. Как грибы под дождем. Волонтеры, склады, гуманитарка. Их было так много, что мы потерялись. Все очень хотели помочь. Не только те люди, которые стали поднимать все эти проекты. Они молодцы огромные. Но такие люди как я. Мы не знали, что переводить, куда переводить. Начался такой ажиотаж. В сетях все начали строчить, печатать ахи и охи. Все эти истерики не экологичны по отношению к окружающим тебя людям, людям со слабым сердцем, слабыми нервами, которые читают Facebook. Посты и перепосты про убитых с разных сторон. Я считаю, что это приносит больше вреда.

Знаю из личного опыта. Не надо слов. Можешь помочь — помоги. Можешь прийти — приди. Делай, что можешь. Я решила сделать хоть что-то. Когда ты решаешь что-то и направляешь мысль на что-то конкретное, все случается. Зная, что у меня много хороших знакомых, которым я в принципе доверяю. Что я умею писать. Я приняла решение, что сосредоточусь на том, чтобы выхватить, вычленить один-два волонтерских проекта, и я как-нибудь им помогу. Например, сбором денег. И это то, что я сделала. Вот и все.

Первым делом я выхватила Стаса Маневича, которого знаю много лет. Он был близким другом моего покойного мужа. Я увидела, что Стас собирает на автобус, на эту авантюру. Зная его и будучи уверенным в его честности и страшно боясь, что ничего не получится, я присоединилась к сбору денег. Действительно, через меня, через моих друзей, люди стали переводить какие-то огромные для нас, для обывателей, суммы. Что мне было очень приятно, потому что люди — мои друзья, друзья моих друзей — мне поверили. И в то же время страшно — а вдруг не получится. Или обстреляют. Или еще что-нибудь. Я очень рада, что у него все получилось.

Сейчас когда у меня появляется немного времени, и я вижу, что могу сделать что-то, я иду в интернет-сообщества, которые занимаются украинцами в Израиле, где пишут сами украинцы, и просто ищу людей, которые уязвимее. Как сказала моя подруга, даже перед бедой не все равны. В беде все равно есть люди, которым еще тяжелее. Или просто ищу тех, кто-то понравился. Можно найти кому-то холодильник или на своей машине привезти кому-то одежду.

Просто я очень хорошо помню, как мы приехали в Израиль, и как нам было тяжело. Я помню всех людей, которые тактично, очень деликатно делали нам добро. Знакомые, которые маме приносили красивые вещи, одежду. Помню пожилую женщину, у которой работала моя мама, Хаву. Она была психологом, парализована с детства. Хава организовала нам гарнитур для гостиной, который доставили грузчики, и у нас появилась прекрасная гостиная. Я помню, как она относилась к моей маме. Ее уже давно нет. Но я помню это добро. Поэтому я вспомнила про нее, когда где-то вдруг увидела, что в Израиль приехала девушка из Украины — одна, с двумя детьми. Естественно, муж остался там, его не выпускают. Друзья отдавали диван. Знакомая дала грузчика, я заплатила ему, он сделал скидку. И вот у нее стоит прекрасный кожаный диван в гостиной. Я это делала не собой. Я это делала Хавой.

Когда привозят детскую одежду, и ты не знаешь, что больше тебя радует — одежда или внимание. Элементарно тепло человеческое, когда вы совсем одни в этом бардаке великом.

Один из личных проектов Дины — это помощь шестилетнему Гордею из Киева. Российские военные убили его родителей на Житомирском шоссе, расстреляв их автомобиль с надписью «Дети», а затем застрелив вышедшего с поднятыми руками папу Гордея. Малыш остался сиротой, и теперь его будут растить бабушка и дедушка. Дина несколько раз организовывала для них денежные сборы, а также связала их с украинскими волонтерами на месте, которые помогают семье и предоставили ей психолога.

Я смотрю на всех ребят, которые сами поднимают потрясающие волонтерские проекты. Они очень крутые. Часть из них я знаю лично, и за каждого из них ручаюсь головой. И я всех поощряю поддерживать их всеми возможными способами — друзьями, связями, волонтерской помощью. С ними легко связаться напрямую через соцсети и спросить их, какая конкретно помощь им нужна в данный момент.