— Война в Украине сильно влияет на политические процессы в Европе. В разгаре президентские выборы во Франции, только что прошли парламентские выборы в Венгрии, где на многих уличных плакатах лица сопартийцев Виктора Орбана жители перечеркивали буквой Z — за позицию его правительства по Украине. Почему партии Орбана все же удалось набрать большинство?

— Результаты выборов в Венгрии действительно неожиданные. Многие предполагали, что Виктор Орбан будет переизбран, но потеряет свое конституционное большинство, особенно после того, как прошлой осенью была сформирована объединенная оппозиционная коалиция и она выступила с единым кандидатом. Но результаты выборов еще раз показали, что самый большой разрыв в Европе сегодня — это разрыв между крупными городами и другими частями страны, особенно сельскими районами. Оппозиция в Венгрии победила в Будапеште и проиграла почти везде в остальных частях страны.

Здесь сыграли свою роль несколько факторов. Во-первых, Орбан полностью контролирует медиа-среду. Это уникальная ситуация в Европе. Во многих европейских странах у нас есть проблемы с конкуренцией в СМИ, но в Венгрии они полностью контролируются правящей группой. Во-вторых, несмотря на существенное число людей, которые хотели перемен, очень немногие в Венгрии верили, что перемены реально возможны. Распространена идея о том, что Виктор Орбан уже настолько давно у власти, что сместить его практически невозможно (Орбан впервые пришел к власти в 1998 году, и бессменно занимает пост премьер-министра с 2010 года. — М.К.). В-третьих, основной месседж его предвыборной кампании, который взывает к национальному чувству, нашел отклик у многих венгров. Венгрия — очень разделенная страна, и идея Орбана о том, что венгры особенные, и он как премьер-министр необходим нации для того, чтобы сохранить себя, что он думает только о Венгрии и больше ни о чем другом, по-прежнему работает.

Парадоксально, но война также помогла Орбану.

Но с одной стороны, он все же достаточно быстро присоединился к европейским санкциям, а с другой — дистанцировался от войны и показал себя как человека, который заинтересован в мире и настаивает на нейтралитете. Орбан показал, что это не война Венгрии, не его война.

Последний фактор, способствовавший провалу оппозиции на этих выборах, — их очень неоднородная электоральная база. В объединенную коалицию вошли и левая партия, и партия «Йоббик», которая раньше была крайне правой. И если посмотреть, как в этот раз проголосовали люди, можно увидеть, что две трети людей, которые голосовали за «Йоббик» на предыдущих выборах, на этих не проголосовали за объединенную оппозицию, а отдали голоса Орбану или другой ультраправой партии, которая была им создана. Так что в результате объединение не принесло оппозиции больше голосов, а скорее даже снизило результат.

— Изменится ли отношение Виктора Орбана к ЕС и Украине в результате этой победы?

— В ночь после выборов Виктор Орбан выступил с достаточно конфронтационной речью, в которой, в частности, сказал, что его победа настолько велика, что ее видно даже с Луны и из Брюсселя. Фактически это можно считать заявлением о победе не только над венгерской оппозицией, но и над международными левыми и Владимиром Зеленским, который критиковал его прямо перед днем голосования. Но сама по себе позиция Орбана несколько сложнее, чем это выглядит со стороны. Он одновременно должен балансировать между ЕС, который, скорее всего, свернет программу экономической поддержки Венгрии из-за проблем с соблюдением принципов верховенства права и политической конкуренции, и Россией, которая поставляет в Венгрию газ, а также пытаться сохранить хорошие отношения с Польшей.

Последнее связано с тем, как институционально устроен ЕС. Для того чтобы Венгрия избежала полной изоляции внутри Евросоюза, Орбану нужна поддержка хотя бы еще одной страны. И все последние годы этой страной была Польша, против которой ЕС выдвигает схожие претензии, касающиеся независимости судебной системы. Премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий сразу после выборов в Венгрии фактически поддержал Орбана, заявив, что основной игрок, который блокирует эмбарго на покупку энергоресурсов из России, — это Германия, а не Венгрия.

— Но позиции по происходящему в Украине у Венгрии и Польши сильно отличаются. Это не вбивает клин между странами? Не подтолкнет ли это какую-то из стран хотя бы к временному примирению с Еврокомиссией?

— Чем более пророссийскую позицию занимает Орбан, тем сложнее будет Польше остаться с ней в паре. Например, если Орбан продолжит настаивать на готовности Венгрии покупать российский газ за рубли. Для Польши происходящее в Украине — это экзистенциальная угроза. И если правительство Моравецкого действительно решит пойти на сближение с Венгрией в текущих условиях, это откроет волну критики Польши как со стороны польской оппозиции, так и со стороны общеевропейских партий и руководства ЕС.

При этом сейчас

Эта ситуация создает возможности добиться компромисса между Польшей и Еврокомиссией по проблемному вопросу реформы судебной системы. В то же время оснований для такого компромисса между Венгрией и ЕС нет. В прошлом году ЕС заморозила 36 млрд евро помощи Польше, которые страна должна была получить по программе восстановления экономики от последствий коронавируса. И сейчас у обеих сторон может хватить стимулов, чтобы договориться по этому вопросу. Для Еврокомиссии чрезвычайно важно показать, что соблюдение верховенства закона всеми странами ЕС — это вопрос принципа, а не вопрос ситуации. Урсула фон дер Ляйен недавно подтвердила, что перечисление Польше денег взаимосвязано с выполнением условий в области судебной системы. Президент Польши Анджей Дуда посылает сигналы о том, что Польша готова внести какие-то изменения в работу судебной системы, чтобы у Еврокомиссии появились основания дать деньги, которые нужны Польше, в том числе на украинских беженцев. К тому же лидер польской оппозиции и бывший президент Европейского совета Дональд Туск занял позицию, согласно которой абсолютным приоритетом сейчас является война и Европейская комиссия будет не права, если не перечислит деньги Польше. Таким образом, это дает совершенно другую легитимность Брюсселю в его решении пойти на сделку и компромисс с Польшей.

— Если Польше и Еврокомиссии удастся прийти к компромиссу, означает ли это, что Виктору Орбану тоже придется поменять свою позицию, в том числе по отношению к России?

— На позицию Орбана после победы на выборах будут влиять три фактора. Первый — это то, что происходит непосредственно на войне. Если российская армия продолжит демонстрировать неудовлетворительные результаты и президент Путин будет выглядеть менее сильным, чем надеялся Орбан, это не будет способствовать укреплению их отношений. Орбан не любит проявлений слабости. Второй и решающий фактор, влияющий на позицию Орбана, — результаты на выборах во Франции. Если будет хотя бы теоретическая возможность, что Марин Ле Пен станет новым президентом, это будет означать, что в вопросах внутри ЕС Венгрия сможет рассчитывать на поддержку не только Варшавы, но и Парижа. И третий фактор — результаты ноябрьских выборов в Конгрессе США. Орбан традиционно делает ставку на Республиканскую партию и на возвращение ей большинства.

Поэтому, хотя уверенная победа на прошедших выборах и повышает шансы Орбана выжить в политической игре, правда заключается в том, что для него это все равно игра на выживание.

— Как текущие события в Украине и миллионы беженцев в Европе, к которым, как кажется, отношение более доброжелательное, чем к беженцам с Ближнего Востока несколько лет назад, повлияют на судьбу правых партий в Европе?

— Проблемы у правых партий начались еще в период COVID-19. В разных странах они по-разному отреагировали на пандемию: где-то примкнули к «антиваксерам», где-то, наоборот, стали частью мейнстрима. В результате какого-то единого правого фронта по важной для общества проблеме не сложилось. Но по вопросу украинских беженцев правые партии исходят, скорее, из одной платформы. Правительства, которые сейчас принимают беженцев, — это среди прочих правые правительства: Польша, Италия. Маттео Сальвини [один из лидеров итальянской правой партии «Лига Севера» и министр внутренних дел в правительстве Италии с 2018 по 2019 гг. — М.К.] сказал, что он приветствует украинских беженцев.

Отношение к самим беженцам тоже другое, по многим причинам. Часть из них, конечно, связана с этническим фактором, но более важно то, что это война, которую люди лучше понимают. Кроме того,

Через некоторое время можно будет увидеть, как приехавшие начнут работать в системе здравоохранения, в туристическом секторе и других сферах экономики.

Но есть и риски. Во-первых, все же масштаб притока беженцев сейчас намного больше, чем во время прошлого кризиса, связанного с событиями в Сирии. Особенно это верно в отношении Польши. Во-вторых, помощь украинцам сейчас во многом держится на волонтерах и тех, кто добровольно готов принять их у себя в домах. Но что произойдет, когда все эти семьи, разместившие беженцев в своей единственной свободной комнате, устанут и попросят государственной поддержки, мы пока не знаем.

— Среди правых и ультраправых партий в Европе было много сторонников Кремля. Но сейчас многие, если не все из них, отказываются от своих пророссийских взглядов. Насколько устойчива эта тенденция?

В основном мы видим значительное дистанцирование от Москвы правых партий, которые раньше были очень дружелюбны к Путину или с уважением относились к России. Например, Ле Пен сказала, как она потрясена и недовольна тем, что сделал Путин. Сальвини, у которого раньше была футболка с изображением Путина, очевидно, больше не носит эту футболку.

Если раньше многие правые политики разделяли с Владимиром Путиным его консервативные взгляды, например по вопросам гендерных прав, то сейчас партии остались консервативными по этим вопросам в своих внутренних дискуссиях, но стремятся меньше использовать соответствующие темы в своих публичных программах. Это похоже на то, что произошло с отсылкой Путина к Джоан Роулинг. Он по сути попытался объединиться с ней в вопросах cancel culture, но реакция Роулинг была обратной: писательница показала, что она с Путиным совсем не в одной команде.

Однако эти тенденции — дистанцирование от России, поддержка мигрантов — облегчают интеграцию правых партий в мейнстримную политику европейских стран. Если сравнить между собой Ле Пен сегодняшнего дня и Ле Пен 2017 года, это будут два разных политика. В 2017 году она была резко против мигрантов, жестко относилась к исламу, фактически говорила о выходе Франции из ЕС и позитивно высказывалась о Путине. Теперь же она обнаружила, что Путин не такой уж славный парень, как она считала, больше не призывает выходить из ЕС и зоны евро и к тому же серьезно пересмотрела свои взгляды на миграцию и ислам. По этим позициям Ле Пен начинает выглядеть как центристская фигура.

Такая тенденция наблюдается у правых политиков и в других европейских странах. В определенном смысле сейчас мы можем увидеть появление гораздо более консервативного консенсуса по многим текущим вопросам, в котором ультраправые партии будут играть все более заметную роль и вливаться в мейнстрим. Хорошо это для демократии или нет — вопрос открытый.

— Кроме темы миграции, правые партии еще очень волновал вопрос суверенитета и возвращения части отданных в общеевропейские институты полномочий на национальный уровень. Здесь их позиции тоже становятся ближе к мейнстриму?

— Конечно, из-за войны в Украине спрос на меры общеевропейской безопасности и повышение роли НАТО растет. Почти полностью исчезли и так называемые exiters. Теперь ни одна из правых партий не хочет, чтобы их страна покинула Европейский Союз. Они хотят изменить ЕС, но не хотят его покидать.

— Приведет ли это к тому, что мы, напротив, вскоре увидим какие-то новые общеевропейские институции, например европейскую армию?

— Европейская армия — это хорошая идея, но ее создание потребует много времени. Что точно будет и гораздо быстрее, так это более интегрированная европейская оборонная политика. До этой войны европейцы убеждали себя, что большая война с масштабными столкновениями армии и техники невозможна. Да, есть замороженные конфликты, но это не то же самое, что большая война с танками и артиллерией.

ЕС и США сойдутся в вопросах безопасности гораздо ближе, чем это было в течение всех последних 10-20 лет.

Кроме того, до этого понимание европейской безопасности базировалось на идее экономической взаимозависимости. Логика была такова: чем больше вы торгуете с Россией, тем меньше вы в принципе должны бояться России. Но мы видим, что это не сработало. Наоборот, чем больше вы торгуете, тем более вы уязвимы, например, из-за того, что при необходимости трудно сократить объемы поставок энергоносителей.

Мы увидим, что европейская экономика, европейский бизнес будут гораздо больше думать о безопасности, что невозможно было представить раньше. До этой войны бизнес был просто бизнесом и думал только про бизнес. А теперь бизнес будет много думать о безопасности, и это будет действительно серьезным изменением.