Город, которого нет

За день до поездки

Звонок телефона застает меня врасплох. На линии мой приятель Арнон (имя изменено), ему 54 года, он танкист, подполковник запаса Армии обороны Израиля. Начиная с 7 октября и по сей день он воюет на передовой — сначала на севере страны, а затем и в секторе Газа.

— Я слышал, что ты собираешься в Кирьят-Шмону, — осторожно интересуется он через несколько минут после начала разговора.

— Собираюсь, а что? — с недоумением спрашиваю я.

— Я думаю, что ехать туда сейчас — это большая глупость. Это город, в котором ракета сначала падает, а потом уже начинает гудеть сирена, потому что ракета летит всего несколько секунд. Система не успевает среагировать. Я там был десятки раз с начала войны, очень не рекомендую туда ехать.

— Но ты же живой, — отвечаю ему я.

— Да, но я там был на танке, — смеется в ответ Арнон.

Птицы и русский прапорщик

Кирьят-Шмона — город на севере Израиля, расположенный в долине Хула, недалеко от границы с Ливаном. В детстве нам всегда говорили, что птицы зимой улетают на юг, так вот долина Хула — это и есть тот самый юг.

Тут можно встретить журавлей, аистов, пеликанов и многие виды хищных птиц. Это важное место на птичьем миграционном пути между Европой, Азией и Африкой: тут они останавливаются для отдыха во время своих длинных перелетов. Птиц, пользующихся «услугами» долины, насчитывается около 500 миллионов особей в течение года.

Город расположен неподалеку и назван так в честь восьмерых погибших защитников поселения Тель-Хай («шмона» — восемь на иврите, «тель-хай» — холм жизни, или живой холм). Сегодня Тель-Хай — это один из самых известных колледжей Израиля, и он находится на окраине Кирьят-Шмоны.

Изначально город назывался Кирьят-Йосеф (в честь самого знаменитого из тех восьми защитников города — Йосефа Трумпельдора, прапорщика русской армии еврейского происхождения, родившегося в Пятигорске), но в 1950 году был переименован в Кирьят-Шмону — видимо, для того, чтобы не обидеть память об остальных семерых павших защитниках города.

Во время русско-японской войны Трумпельдор был тяжело ранен и потерял руку, но даже без руки вернулся на передовую. Когда он понял, что, будучи евреем, офицером русской армии он стать не сможет, Йосеф уволился в запас и в 1911 году решил репатриироваться в Палестину.

В 1920 году он героически защищал тот самый Холм жизни, который, к сожалению, стал для него холмом смерти. Йосеф был тяжело ранен в живот и, не получив своевременной медицинской помощи, скончался. Существует легенда, что за несколько секунд до смерти Йосеф сказал фразу, ставшую в Израиле крылатой: «Хорошо умереть за Родину».

Но на самом деле иврит Йосеф практически не знал и, как поговаривают, произнес совсем другую фразу и совсем на другом языке, что-то вроде «еб твою мать». Но красивая легенда о доблестном репатрианте разлетелась по всей Эрец Исраэль, и сегодня его именем названы улицы во многих городах страны, а историю его подвигов изучают в израильских школах.

Зомби-апокалипсис

До войны в городе Кирьят-Шмона проживало около 23 тысяч человек, а на сегодняшний день там осталось менее двух тысяч. Речь идет о людях, пребывание которых в городе обязательно (например, пожарные). Кроме них есть еще несколько сотен людей, которые отказались эвакуироваться и пытаются вести образ жизни, хоть отдаленно похожий на нормальный.

Дорога в Кирьят-Шмону из города, в котором я живу, занимает около двух часов. После часа езды навигатор перестает работать, показывая, что я нахожусь в Бейруте. Израильские военные целенаправленно заглушают сигнал GPS с тем, чтобы усложнить задачу ракетам, летящим из Ливана, Сирии, а иногда и из Ирака.

Люди, живущие в центре Израиля, даже в ближайшую булочную, как правило, едут с навигатором, поэтому эта ситуация создает дополнительные неудобства в дороге. Кроме всего прочего, в Израиле поворот не туда может не только удлинить время в пути, но и существенно укоротить жизнь, как уже не раз и не два бывало, к сожалению. Благо небезопасные города Палестинской автономии достаточно далеко от Кирьят-Шмоны, и заблудиться на этой трассе практически невозможно.

Последние полчаса пути проходят в тревожном ожидании чего-то. Я то и дело смотрю вверх, пытаюсь различить в небе беспилотник или ракету, но всё чисто. Каждый лишний шорох приводит меня в неприятное состояние, колеса катятся по дороге и создают шум, отдаленно похожий на шум летящего беспилотника.

Где-то вдалеке поднимаются клубы дыма. «Видимо, ракета упала», — говорит мое испуганное подсознание. На душе тревожно. Я то и дело увеличиваю громкость музыки, чтобы не слышать неприятного звука колес, но через несколько секунд уменьшаю ее, боясь не услышать вой сирены, если вдруг она завоет.

На каждой автобусной остановке стоят бетонные блоки, в которые можно спрятаться во время обстрела. Подобные блоки стали смертельной ловушкой для десятков ребят, которые бежали с музыкального фестиваля Nova 7 октября прошлого года и укрылись там от ракет, не подозревая, что террористы ХАМАС поблизости и будут атаковать их прямо внутри этих самых блоков.

Чем ближе я подъезжаю к городу, тем меньше машин остается на дороге. Все светофоры в Кирьят-Шмоне желтые — для того, чтобы машины не задерживались на небезопасных перекрестках.

Оставляю машину в самом центре города и решаю немного прогуляться. Все магазины закрыты. Ни души кругом. Очень похоже на зомби-апокалипсис.

Последний раз я видел что-то подобное на Кипре, в заброшенном квартале Вароша. Там никто не живет с 1974 года, но гулять там скорее любопытно, чем опасно. А в Кирьят-Шмоне ты всё время осознаешь, что на расстоянии менее чем в два километра от тебя находятся террористы одной из самых жестоких и кровавых террористических группировок в мире — Хезболлы.

Тишина периодически прерывается звуком пролетающего самолета. Где-то очень далеко слышны звуки взрывов. Проходит несколько минут, и начинается постепенное привыкание. Недаром говорят, что человек ко всему быстро привыкает. Вот и я привыкаю к городу-призраку.

Экскурсия, переходящая на крик

Дуду Сламе — местная знаменитость. Его ролики в социальных сетях набирают миллионы просмотров. О чем же они? Всё предельно просто. Всякий раз, когда в городе звучит сигнал воздушной тревоги, Дуду хватает телефон, бежит на балкон и начинает снимать.

Он не боится ракет Хезболлы, так как верит, что есть какая-то высшая сила, которая защищает его и жителей его маленького городка. Его работа заключается в том, чтобы по возможности поддерживать город в надлежащем виде. Он этакий садовник-супервайзер.

— Очень важно, чтобы город не потерял свой вид, чтобы после окончания войны у людей было желание вернуться сюда, — объясняет мне Дуду.

Он любезно приглашает меня на экскурсию по городу на своей полумашине-полугольфкаре. Периодически Дуду останавливается в разных местах и проверяет, как работают садовники рангом пониже и как они озеленяют город.

Пока мы едем, Дуду показывает мне дома, которые пострадали от ракетных обстрелов. Это на данный момент главная достопримечательность маленького провинциального городка. Тут надо отдать должное Хасану Насралле. Он и его террористическая организация заботятся о том, чтоб список «достопримечательностей» города пополнялся практически ежедневно. И этот день не стал исключением, но об этом позже.

Жена Дуду родом из Украины, и они с женой жили в Каменце-Подольском. Когда началось российское вторжение в Украину, семья Дуду потребовала, чтоб он немедленно вернулся в Израиль. Он так и сделал. Каменец-Подольский находится примерно в 600 км от зоны активных боевых действий, а вот Кирьят-Шмона — меньше чем в двух. Ирония судьбы.

Дуду говорит, что, пока жил в Украине, довольно неплохо выучил местный язык, но есть одна небольшая проблема: он не знает, какой язык он выучил — русский или украинский. Видимо, что-то среднее между ними.

— Сейчас мы въезжаем в район, который часто обстреливается противотанковыми минами, тут только и остается, что молиться, — неожиданно серьезно говорит мне мой экскурсовод.

Противотанковые мины летят низко и очень быстро, сигнал воздушной тревоги на них не срабатывает. Об их прилете становится известно только тогда, когда они уже непосредственно «приземлились» в пункте назначения.

Тут-то я и вспоминаю слова своего приятеля Арнона. Может, стоило всё-таки послушать его и не ехать сюда? Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что чуть ли не каждый второй дом разрушен в той или иной степени. Неприятное ощущение.

— Ты не волнуйся, со мной не пропадешь, — улыбается Дуду.

Лобовое стекло у этой машины открыто, поэтому, когда Дуду разгоняется, говорить становится очень сложно: сильный ветер дует в лицо, да еще и мотор ревет.

— Если будет сирена, то мы ее не услышим, — кричу я.

— Да, в этой машине не слышно сирены, — кричит мне в ответ Дуду.

Он объясняет мне, что понимает, когда гудит сирена, по поведению пешеходов. Есть только одна маленькая проблема, которую я подмечаю в этой ситуации: кроме нас тут никого нет.

«Мы здесь навсегда!»

Следующая наша остановка — это опорный пункт местных энтузиастов-добровольцев. Тут я знакомлюсь с Моти. На вид ему не меньше 70 лет, он в очках с огромными линзами. Его миссия проста: как только в городе падает очередная ракета, Моти садится в свой трактор и едет на место падения. С помощью ковша он «выкорчевывает» осколки ракеты. Главная задача добровольцев — привести место падения в надлежащий вид как можно быстрее, как будто ничего и не было. Если надо, подлатать дорогу или вернуть на место забор, который упал от взрывной волны.

Еще одна проблема, с которой столкнулись жители города, — это дикие животные.

— Тут их очень много, есть дикобразы, шакалы, барсуки, — рассказывает мне Дуду.

Особенно много их стало после того, как город покинули его жители. После попадания ракеты в дом добровольцы едут туда и заколачивают разбитые окна и двери, чтоб дикие животные не смогли пробраться внутрь.

Моти, как и его друг Дуду, никого и ничего не боится и, когда звучит сирена, он никогда не прячется от ракет. Лишь единожды с начала войны Моти не ослушался указаний израильской службы тыла и упал-таки на землю прямо рядом со своим трактором. Если бы он этого не сделал, то я бы сейчас с ним уже не разговаривал, так как несколько ракет разорвались тогда в непосредственной близости от него.

К нам подходят всё новые и новые люди и интересуются, кто я такой и что здесь делаю. Я объясняю.

— Мы никуда отсюда не уедем, ты там так всем и передай! Мы здесь навсегда! Мы никого не боимся! — говорит один из присутствующих, переходя почти на крик.

Дуду представляет мне его как одного из местных начальников. Тем временем начальник продолжает:

— Я получил тут ранение несколько месяцев назад, а на следующий день уже вышел на работу! У нас тут нет времени на отдых, мы за все 11 месяцев ни разу не выехали из города. Мы тут до конца!

После этой пламенной речи мы двигаемся дальше. Я прошу Дуду отвезти меня к мэрии города, в 12 часов местный мэр, Авихай Штерн, принимает у себя журналистов.

Как раз в тот момент, когда мы подъезжаем, нам объявляют, что сейчас всем жителям города надо быть рядом с бомбоубежищами, потому как есть информация, что через несколько минут начнется массированный обстрел. Дуду просит меня срочно спуститься в бомбоубежище, которое находится внутри мэрии, а сам уезжает.

— Позвони мне, когда закончишь тут, — кричит он мне вдогонку.

Старик и бомбоубежище

Зайдя в здание мэрии, я попадаю в атмосферу хаоса. Мимо меня то и дело пробегают люди, какой-то пожилой мужчина что есть мочи орет не своим голосом, что требует встречи с мэром и, пока она не состоится, он не намерен покидать это здание. К нему то и дело подходят люди и пытаются его успокоить, но безуспешно.

Через несколько минут он остается один на один со мной и начинает рассказывать мне свою историю. Видимо, думает, что я тоже работник мэрии. Я слушаю. Он помогает мне скрасить минуты ожидания перед ракетным ударом.

Какая-то женщина подбегает к нам и просит срочно спуститься вниз, в бомбоубежище. Я подчиняюсь, а старик снова начинает кричать. Он говорит, что никуда не собирается идти и будет ждать мэра тут.

Как только я подхожу к лестнице, начинает выть воздушная тревога. Десятки телефонов всех присутствующих разрываются наперебой. Очень неприятный звук. Слышны взрывы. Похоже, что ракеты падают в черте города. Люди пытаются зайти на сайты новостей, чтоб узнать, что происходит, но в нашем бомбоубежище нет связи. Ждем, когда можно будет выйти.

Ровно через десять минут нам разрешают подняться наверх и зайти в переговорную, где должна состояться встреча с мэром, но, как только мы занимаем свои места, сирена снова застигает нас врасплох, и мы опять бежим в бомбоубежище. Пока я еще наверху, пишу всего три слова жене: «Я в порядке». Через секунду связи опять не будет.

Пробегая мимо «моего» старика, я вижу, что он снова отказывается идти в бомбоубежище. На этот раз он решает бросить завывающей сирене вызов и пытается перекричать ее. Надо сказать, что у него это получается довольно неплохо.

В бомбоубежище я знакомлюсь с Ариэлем. Он правая рука мэра, человек, который отвечает в городе за безопасность. До 7 октября Ариэль был директором школы, а теперь ему пришлось снова примерить на себя военную форму: он доброволец. В свои 45 он мог бы отказаться от службы и быть вместе со своей семьей, которая в данный момент находится в Иерусалиме, но он избрал для себя другой путь. Его ученики раскиданы по всей стране, но он продолжает быть с ними на связи и по мере возможности пытается решать их проблемы.

После того как мы снова поднимаемся наверх, мы узнаем, что по городу и окрестностям было выпущено не менее 65 ракет, одна из них попала в жилой дом. Там начался пожар.

Гостиничный мэр

Мэр города Кирьят-Шмона Авихай Штерн приглашает нас к столу, с тем чтобы начать-таки встречу, хоть и с большим опозданием. Перед этим он успевает дать экстренное телефонное мини-интервью одной из влиятельных радиостанций.

Авихай Штерн — самый молодой мэр в истории Израиля: он был избран на эту должность в 2018 году в возрасте 33 лет. Происходит он из известной в городе семьи. Его бабушка и тетя погибли в страшном теракте в 1974 году, когда террористы из Ливана прорвались в город, зашли в первый попавшийся дом и начали убивать его жителей. Это произошло за 11 лет до его рождения.

Штерн женат на русскоговорящей израильтянке, которую зовут Светлана. Ради свадьбы с Авихаем она прошла непростой обряд под названием «гиюр», то есть приняла иудаизм (в Израиле граждане страны, не являющиеся евреями по матери, не имеют права сочетаться законным браком и вынуждены делать это за границей. После прохождения гиюра они начинают считаться полноценными евреями и могут сочетаться браком в Израиле. Обряд может длиться от нескольких месяцев до нескольких лет).

В 2024 году проводились выборы мэров всех городов Израиля, кроме тех, жители которых эвакуированы. Таким образом, Штерн продолжает быть мэром и по сей день.

В начале встречи он шутит, что в 2018 году стал мэром маленького городка на севере Израиля, а в 2023-м его статус повысился, и теперь он «глава гостиничного совета всего Израиля». Что это значит? Дело в том, что жителей города расселили в 315 гостиницах по всей стране. Несколько раз в неделю Авихай ездит по этим отелям и пытается помочь им в бытовых вопросах.

Так, в первые дни войны мэрия закупила около 500 стиральных машин и установила их в гостиницах, в которых проживают эвакуированные горожане. Оказывается, прачечная в гостинице — это своеобразная мекка, куда эвакуированные совершают частые «паломничества». Стиральных машин в гостиницах не хватало, и мэрия помогла (пусть и частично) эту проблему решить.

Мелкий визит премьера

На данный момент жители города распределены по 526 населенным пунктам Израиля, и велика вероятность того, что они больше никогда сюда не вернутся. Всех присутствующих знакомят со страшной статистикой: за время войны в городе 419 раз звучала сирена. Про себя я подмечаю, что эта статистика уже неверна, так как к ней добавились еще 2 сирены, которые прозвучали несколько минут назад.

Не менее 757 ракет и минометных снарядов были выпущены по городу, 6 беспилотников упали непосредственно в черте города. Страшные цифры для такого маленького городка. Да и для большого тоже, если честно. Для любого.

Авихай жалуется, что у государства нет никаких планов по восстановлению города и что даже если война закончится сегодня, то ему понадобится как минимум полгода, чтоб привести город в надлежащий вид. Многие школы и детские сады частично разрушены, трубы, которые год не были в эксплуатации, надо менять. «На данный момент город живет за счет меценатов», — с грустью в голосе подытоживает Авихай.

Несколько месяцев назад в Кирьят-Шмону приезжал премьер-министр Нетаньяху. Он встречался с солдатами и пожарными, а сопровождал его вместо действующего мэра кандидат в мэры от его, премьер-министра, партии. Этот факт вызвал огромное недовольство как в Кирьят-Шмоне, так и за его пределами, и Авихай Штерн высказался в адрес Нетаньяху крайне резко и красноречиво: «Наш север горит, а премьер-министр занят мелкими подковерными политическими играми».

Да, в Израиле мэр маленького провинциального городка всё еще может жестко критиковать главу государства. У жителей страны поводов для радости осталось не очень много, и это один из них. Надолго ли?

«Здесь раньше была кухня»

После окончания встречи я прошу Ариэля, моего нового знакомого из бомбоубежища, показать несколько мест, где разрушения были особенно сильны. Он соглашается.

Первая остановка — дом, который очень пострадал от ракеты, взорвавшейся неподалеку. Обе машины хозяев дома не подлежат ремонту, как и сам дом. Жившая тут семейная пара отказывалась покидать город, но после того, как ракета полностью разрушила всё, что они нажили, а они чудом спаслись, забежав в убежище за несколько секунд до ее падения, они приняли решение эвакуироваться.

Вторая остановка нашего с Ариэлем короткого путешествия — это детский сад, который был обстрелян несколько месяцев назад.

— Хезболла специально стреляет по школам и детским садам, это психологическая война, — объясняет мне Ариэль.

Суть в том, что любой родитель, который увидит подобную картину, никогда не отдаст сюда своего ребенка.

В качестве примера Ариэль приводит теракт 1974 года, о котором мы говорили ранее. В доме, где это случилось, долгие годы никто не хотел жить. Квартиру, в которой террористы убили бабушку и тетю будущего мэра, удалось сдать лишь тогда, когда в город приехала семья, которая не была осведомлена о том, что там произошло.

Подумайте сами, хотели бы вы жить в квартире, в которой произошла страшная резня? А повели бы вы ребенка в сад, в здание которого полгода назад прилетела ракета? И это не гипотетические вопросы, это реальная жизнь людей в Кирьят-Шмоне.

В детском саду меня поражают не только многочисленные осколки ракеты, которые «украшают» стены здания, но и еще кое-что, что выглядит не менее страшно. Природа потихоньку отвоевывает обратно то, что у нее забрали люди. Мы входим на территорию детского сада и видим, как за год тут всё заросло огромными кустами сорняков. Рядом с ними всё еще лежат детские игрушки. Страшная картина. Это идеальная иллюстрация того, что сегодня происходит в этом городе.

Третья остановка — дом, который сгорел дотла после попадания в него ракеты. Пожарные не успели приехать сюда из-за того, что армия потребовала не покидать убежищ, так как был риск повторного обстрела. Жизнь людей ценится гораздо выше, чем стоимость того или иного дома.

— А здесь раньше была кухня, — говорит мне Ариэль, когда я подхожу к чему-то, похожему на веранду.

Он объясняет мне, что крышу оторвало взрывной волной. От кухни осталось только одно название. Пепелище. Окна забиты и здесь, хотя внутри всё сгорело: дикие животные могут пострадать, если заберутся сюда.

— Это когда-то закончится? — спрашиваю я Ариэля.
— Нужна полномасштабная война, другого выхода у нас нет, — отвечает он.

На мой вопрос, понимает ли он, что полномасштабная война — это смертельный приговор для города, что, скорее всего, он будет стерт с лица земли, Ариэль отвечает решительно и эмоционально:

— Мы отстроим всё заново, мы к этому готовы. То, что есть сейчас, — это ужасно, так жить больше нельзя!

Тяжелая дилемма, думаю я про себя: либо жизнь под ежедневными обстрелами, что ужасно, либо тотальная война, после которой тут ничего не останется, да и не факт, что цели этой самой тотальной войны будут выполнены. Оба варианта ужасны.

Дом семьи Перец

Попрощавшись с Ариэлем, я звоню Дуду и прошу его взять меня с собой к месту сегодняшнего падения ракеты. Не проходит и пяти минут, как он приезжает за мной, и мы едем в сторону нового района города, где как раз и было прямое попадание. После непродолжительных поисков мы находим нужный нам дом.

Рядом с ним всё еще горит трава, запах гари чувствуется на несколько километров. В Кирьят-Шмоне пожары возникают почти после каждого обстрела, так как город окружен живописным лесом или тем, что еще совсем недавно было лесом, а теперь просто выжженная земля.

«Дом семьи Перец» — красноречиво гласит вывеска, а посреди двора зияет большая черная воронка. Не верится, что еще час назад это был новый красивый дом, а теперь это еще одна строка в бесконечной сводке военных новостей.

К счастью, людей в доме не было. Может быть, они узнали о том, что ракета попала в их дом, из экстренного выпуска новостей. В любом случае мы с Дуду оказались тут раньше хозяев дома. Новый район находится совсем недалеко от границы, поэтому людей тут практически нет.

Кофе под звук противотанковой мины

После возвращения в машину я интересуюсь, есть ли тут рестораны, которые работают. Дуду говорит, что есть четыре заведения, которые открыты, и везет меня в одно из них. Он заказывает мне и себе кебаб, а я слушаю, о чем говорят немногочисленные посетители.

Речь в основном о войне (о чем же еще говорить в прифронтовом городе?) или о том, кого куда эвакуировали. Хозяин заведения громко заявляет, что при обстрелах прятаться ему некуда и он просто делает вид, что не слышит сирены.

Кебаб очень вкусный. Я пытаюсь оплатить обед, но Дуду говорит, что хозяин заведения у меня денег не возьмет.

— Ты мой гость и гость моего города, поэтому я должен за тебя заплатить, — улыбается мне Дуду и приглашает к нему домой на кофе.

Кофеен в городе не осталось, поэтому я с радостью принимаю его приглашение.

Дома Дуду показывает мне балкон, с которого он записывает свои популярные ролики. В хорошую погоду отсюда видны и Ливан, и Сирия.

Пока мы мирно пьем крепкий черный кофе, неожиданно совсем недалеко от нас раздается сильный взрыв.

— Это противотанковая мина упала где-то в черте города, — спокойно констатирует Дуду, выходя на балкон в ожидании продолжения, но продолжения нет.

Я собираюсь уходить. Дуду объясняет мне, что лучше всего идти между зданиями, чтобы в случае чего прижаться к ближайшей стене, упасть на землю и закрыть руками голову. Он учит меня тому, что сам никогда не делает.

Я прощаюсь с ним и иду пешком около двадцати минут по безлюдному городу. Я прислушиваюсь к каждому шороху. Я встречаю на своем пути горы опавших листьев, лежащие на земле гирлянды, упавший столб, который преграждает мне дорогу, — и ни одного человека. Никого нет. Только я, безлюдный город и тишина.

Кирьят-Шмона, Израиль