«Ярлык иноагента — универсальная дубинка»

В один список с «демонами»

Закон об иноагентах в России, продвинутый партией власти после избрания на третий срок Владимира Путина, был принят и вступил в силу в ноябре 2012 года. Касался он поначалу исключительно деятельности некоммерческих и правозащитных организаций. Так, первыми в реестр попали Евразийская антимонопольная ассоциация, Фонд содействия защите прав и свобод граждан «Общественный вердикт», калининградская региональная общественная организация «Экозащита! — Женсовет», фонд «Институт развития свободы информации», региональная общественная организация «Общественная комиссия по сохранению наследия академика Сахарова» и другие. 

Впрочем, принимая закон, власти заверяли, что никаких проблем гражданскому сектору он не создаст, а лишь будет регулировать отчетность тех, кто получает финансовую поддержку от иностранных фондов. Представители НКО и правозащитники, и без того всегда раскрывавшие свою отчетность, в обещания властей тогда не поверили, заявив, что цель, как кажется, совсем иная — свести гражданский сектор в стране на нет. И оказались правы. 

Спустя пять лет (к тому моменту в реестр иноагентов попало свыше сотни НКО) власти пришли за журналистами, приняв в 2017 году закон о СМИ-иноагентах. Спустя еще два года в российское законодательство внесли поправки, которые определяли возможность присвоения статуса иноагента физическим и юридическим лицам. Ну а в 2022 году — после начала войны в Украине — власти реализовали законопроект «О контроле за деятельностью лиц, находящихся под иностранным влиянием». Сегодня в реестре Минюста числится 846 иноагентов.

Многие иноагенты своим статусом гордятся. А те, кто еще не включен в реестр, с волнением ожидают пятницу — день, когда ведомство господина Чуйченко (обычно в районе 21 часа) публикует списки очередных жертв. В августе 2024 года Минюст открыл «второй фронт»: наравне с врагами, предателями и пятой колонной (в понимании Минюста) ведомство стало пополнять своей реестр лицами и организациями вполне провластных, лояльных взглядов, которым «настоящие иноагенты» при встрече вряд ли бы подали руку. Так, 16 августа иностранными агентами были признаны суперлояльные телеграм-каналы Brief, «Brief важное» и «Незыгарь» (специализирующиеся на политическом «анализе», заказных кампаниях и платных блоках на негатив), а также президент обувной компании ZENDEN, Z-патриот Андрей Павлов.

Ведущим автором телеграм-канала Brief и заместителем главного редактора была Екатерина Винокурова, до этого журналистка RT и член президентского Совета по правам человека. После признания канала иностранным агентом она с еще двумя коллегами ушла оттуда, заявив (несколько десятков раз в своем личном телеграм-канале), что «не хочет больше жить».

Неожиданным ударом включение в реестр иноагентов стало для основателя обувного бренда господина Павлова. В своем телеграм-канале он выразил крайнее удивление тому, что его «засунули в один список с “демонами”», которых, по его выражению, он критиковал еще «в мирном 2018 году». Демоны — это, в частности, журналист Юрий Дудь и музыкант группы Little Big Илья Прусикин. При этом про себя Павлов написал: «Я — иноагентище Советского Союза».

Что это за веяние, когда иноагентами признают и политически неугодных, и, наоборот, вроде как своих? Значит ли эта тенденция, что с помощью иноагентского ярлыка реестр Минюста теперь работает и как дополнительный инструмент сведения счетов с конкурентами?

Об этом «Новая газета Казахстан» поговорила с российским медиаюристом, экспертом в области информационного права, главой Центра защиты прав СМИ (по иронии — иноагентом) Галиной Араповой, которая вместе с коллегами ведет дела многих иноагентов, и независимым журналистом и тоже иноагентом Ильей Шепелиным.

— В реестр Минюста стали попадать лояльные, не замеченные в критике власти, антивоенных взглядах и иностранном финансировании. Скорее наоборот: поддерживающий войну бизнесмен Павлов угодил в реестр и уверяет, что это из-за его тяжбы с ФНС. Реестр действительно стал инструментом для сведения счетов с конкурентами?

Галина Арапова: Такая тенденция определенно есть. Статус иностранного агента, безусловно, используют для сведения самых разных счетов. И в ситуации, когда очень размыта формулировка, за что могут признать гражданина иностранным агентом, этим пользуются для того, чтобы наказать неугодных. Кто знает, может, занесли кому-нибудь хорошие деньги, чтобы они протолкнули в иностранные агенты какого-то человека, который вообще не про это.

Илья Шепелин: Я думаю, мы наблюдаем картину, когда практически любой инструмент в российском государстве (в данном случае закон об иноагентах) рано или поздно превращается в руках чиновников в инструмент своего кормления и злоупотребления. В данном случае — если мы говорим о включении в реестр господина Павлова — явно имеет место злоупотребление тех чиновников, которые решают свой вопрос либо вопрос, который их «попросили» решить. Ну, либо это вообще денежный заказ.

— Получается, любой, кто имеет административный ресурс, связи и выходы на Минюст, может заказать своего конкурента?

Илья Шепелин: Не думаю, что это может сделать прямо любой человек с улицы, потому что всё-таки, в отличие от какого-нибудь уголовного дела, которое заводится в прокуратуре Иркутска или Магадана, — это слишком на виду, это слишком сложно.

Это и история с околокремлевскими телеграм-каналами, которые вообще ни в какой войне с государством не участвовали. Но при этом, как понимаем, имели отношение с какими-то провластным кабинетами, которые теперь, увы, не могут решить их проблему. Это и история с Катериной Босов.

Галина Арапова: Да, первый наглядный случай был с вдовой угольного магната Босова. При этом какое отношение она имеет к иностранным агентам, ко всей этой общественно-политической истории, непонятно. Но ее включили в реестр.

Галина Арапова: В случае с Босов сразу было понятно, что это сведение финансовых счетов. Но [осложняет ситуацию то, что] и выйти из этого реестра почти нереально. Поэтому она до сих пор остается в списке. Теперь всё чаще в реестр стали вносить людей и медиа, которых, по ощущениям, там быть не должно. И очень похоже, что это сведение счетов — очень удобный механизм наказания за неповиновение. У нас [в Центре защиты прав] были такие случаи, когда люди говорили: «Ну как же так, меня-то за что? Я даже на Донбасс ездил».

И тенденция с включением далеких от гражданского общества лиц в реестр мне не кажется странной. Если смотреть цинично, ярлык иноагента — универсальная дубинка. Ей очень удобно управлять. Статусом иностранного агента можно испортить человеку жизнь: убить его бизнес, вынудить уехать из страны, лишить его профессии, доходов и так далее. Власти стали пугать реестром иностранного агента направо и налево. И доносы пишут все, начиная от Мизулиной с ее «Лигой безопасного интернета» и заканчивая «бдительными» гражданами: мол, мы тут прочитали такооое и требуем, чтобы этих предателей признали иноагентами. 

Вся эта токсичная тусовка, которая помогает раскручивать репрессии, — они отлично усвоили, что иностранный агент — очень универсальная штука, чтобы максимально осложнить человеку жизнь. Чтобы ликвидировать неудбную организацию, теперь не надо ни в суд подавать, ни титушек или нодовцев нанимать — всё будет сделано руками Минюста. А с учетом того, что пропаганда еще подбрасывает поленья в огонь и кричит, что иностранные агенты — враги и предатели, то стоит вообще один раз закинуть донос, подкрепить его связью с людьми, которые принимают решения, — внесут человека в реестр иностранных агентов, и всё — гражданская смерть.

— А как думаете, насколько Минюст самостоятелен в принятии решений о включении тех или иных лиц в реестр иноагентов?

Галина Арапова: Принимающим решения органом Минюст не является — это уже давно понятно. Об этом много писали журналисты. Минюст — технический исполнитель. Решение принимается в Администрации президента и в Совете Безопасности.

Наши юристы ходят в суды, где обжалуют признание граждан иностранными агентами. Я сама провела много судебных процессов, представляя журналистов-иноагентов — Ирину Долинину, Алесю Мароховскую, Романа Анина из «Важных историй», журналистов «Дождя», «Проекта» — всех, кого начали признавать иностранными агентами с середины 2021 года. 

И в судах по поведению представителей Минюста было видно, что принимает решение не он. Приходят две представительницы — от Минюста и от МИД, с которым первое ведомство согласовывает список. И сразу видно, что эти девушки вообще не в курсе, кого и за что включают в реестр иноагентов. 

И в кулуарах давали понять, что указания спускаются «сверху». То есть понятно, что на начальном этапе информация собирается через ФСБ, стекается, видимо, в АП, потом подключают, вероятнее всего, Совет Безопасности. Так или иначе, Минюст точно не принимает самолично решение о том, кого признавать иноагентами. Сотрудники Минюста могут на низовом уровне как-то участвовать — что федеральный Минюст, что регионы (они стараются продемонстрировать, что они тоже свой регион контролируют). 

Поэтому я бы сказала так: идея «а давайте вот такого человека признаем иноагентом» приходит в Минюст преимущественно через ФСБ, но иногда может поступать и напрямую. Я думаю, что определенные люди тоже приходят к Минюсту с персональными доносами. Оформлено это всё бумажками, которые абсолютно идентичны по содержанию. У нас этих бумажек сотни. Решение Минюста, согласование МИДа, подписанное Свириденко (замминистра юстиции РФ). Они абсолютно под копирку.

Илья Шепелин: Если изучить длинный список Минюста, то там можно еще найти каких-то странных людей, когда не очень понятно, почему этот человек оказался в реестре. Это может быть связано еще и с тем, что люди, которые работают в Минюсте или в Совете Безопасности секретарями, раньше у Патрушева или сейчас уже у Шойгу, некомпетентны. Чей-то донос прочитали, не разобрались и внесли. По истории Босов просто поверили фейковому интервью. 

Вот кто-то им ссылку на фейк подмахнул, а человек выше рангом, не проверяя, утвердил это решение. Хотя, может, он не был даже финансово заинтересован и его не просили ТАК навредить человеку. Вопрос в том, где эта некомпетентность заканчивается? На Владимире Путине? Насколько мы понимаем, всё равно эти списки упираются в Совет Безопасности, в президента и его помощников. Люди, которые находятся на верху вертикали, — они вообще понимают, каких граждан они вносят в иноагенты или ставят слепо визу на том, что им приносят? Вот это не очень ясно. Но не исключаю, что помимо некомпетентности какие-то чиновники наверняка на этом еще и зарабатывают.

— Иноагентский ярлык токсичен или это миф?

Галина Арапова: Это никакой не миф. Но я бы даже использовала другое слово, поскольку слово «токсичный» не отражает всю глубину проблемы. Этот статус — серьезно дискриминационный. Во-первых, он поражает граждан в правах. Достаточно посмотреть на статью 11-го закона об иностранном влиянии, об агентах — там огромное количество пунктов (под 20 штук), чего гражданину с таким статусом нельзя делать. Нельзя участвовать в общественных наблюдательных комиссиях, нельзя проводить общественную экспертизу, нельзя заниматься политической деятельностью в России, нельзя участвовать в выборах. То есть это поражение в пассивном избирательном праве. Нельзя преподавать. Как только человека признают иностранным агентом, его увольняют с работы, если он работал, например, в государственном образовательном учреждении. 

Таким образом, все преподаватели высшей школы — профессура, кого признали иноагентами, — все пошли на вылет. И перечень того, что нельзя, постоянно расширяется. Нельзя, например, получать государственную финансовую помощь. И тут тоже возникает большой вопрос, а что такое государственная финансовая помощь? По большому счету — маткапитал, пособие по безработице. А пенсия считается государственной финансовой помощью? 

Мы пока не понимаем, на самом деле. Но то, что мы видим, — так это дискриминацию по разным направлениям. А главное, что не надо даже заставлять государственные организации, учреждения этим запретам подчиняться. Они сами бегут впереди паровоза. Есть случаи, когда до организаций каким-то образом доходила информация, что в эту пятницу признают иностранным агентом такого-то сотрудника, и они его увольняли заранее.

Галина Арапова: И такие случаи, когда работодатели избавляются от сотрудников заранее, не единичны. Людьми движет страх и совершенно бездумное подчинение вышестоящему начальству. Причем увольняют с работы не только самих иностранных агентов, но и их родственников. Вызывают, говорят: «Вот тут ваша дочь/ваш сын в списке иноагентов. Пишите заявление на увольнение». Это давление. Есть еще прямой запрет иностранному агенту распространять информацию для несовершеннолетних. В результате получается, что для некоторых людей это запрет на профессию. Например, если человек является преподавателем или, как Линор Горалик, пишет детские книги. 

Это означает, что ее детские книги не будут распространяться в России. Для несовершеннолетних установлен просто запрет на то, чтобы они имели доступ к информации, если ее производителем является иностранный агент. Поэтому это жесткий дискриминационный статус, который, по сути дела, выдавливает из профессии детских писателей, педагогов, преподавателей школ, образовательных учреждений, государственных вузов.

Одно из недавних ограничений — иностранные агенты не имеют права на своей площадке распространять рекламу, и никто не имеет права рекламировать иностранного агента. Тем самым они обрезали возможность получения дохода иностранным агентам. Сейчас также обсуждается, что иностранные агенты вообще не должны зарабатывать в России. А это все писатели и музыканты, которые пока получают роялти от авторских произведений. Уже никто никаких концертов иностранных агентов в России не дает. Но книги продолжают продаваться, авторские произведения иноагентов продолжают использоваться. И отчисления людям должны же поступать… Мы уже видим ограничения, связанные с банками. Банки некоторым иностранным агентам уже закрыли счета или вставляют палки в колеса в части ведения предпринимательской деятельности, например. Словом, из всех щелей вылезают инициаторы разных ограничений, те, кто хочет максимально на своей грядке продемонстрировать лояльность государству. Даже если еще нет запрета, они делают всё заранее: увольняют, закрывают инвестиционные счета. Хотя даже закон не содержит такого ограничения.

Помимо этого, идет довольно жесткое вторжение в частную жизнь, потому что иноагентам необходимо сдавать отчеты. Понятно, что в этих отчетах никто не пишет о том, сколько туалетной бумаги он купил или сколько литров бензина залил в бак машины. То есть не надо чеки собирать, а надо указывать только общие цифры, сколько потратил. И то не из всех денег, а только из тех, которые получены из иностранных источников. Но это в любом случае снова дискриминация. 

Понятно, что все граждане Российской Федерации обязаны какую-то часть своей информации доверять государству — подавать, например, налоговые декларации с открытием своей финансовой информации. По иностранным агентам эту информацию почему-то делают публичной для всех. Достаточно зайти в реестр иностранных агентов — там и дни рождения указаны, и ИНН, и СНИЛСы. Какого черта?

Это откровенное вторжение в частную жизнь, достаточно необоснованное, которое ставит человека в ситуацию не только вынужденной токсичной публичности, но и в ситуацию риска. 

— Реально ли выбраться из реестра иноагентов?

Илья Шепелин: Фантастически сложно. Есть единицы людей, которым это удалось, но только потому, что они прекратили любую публичную деятельность и буквально выпросили, чтобы их вытащили из списка. Блогер Николай Соболев, например, обивал кабинеты и старался говорить власти то, что ей нравится. И добился — его исключили. Он очень этого хотел.

Удастся ли это сделать бизнесмену Павлову — увидим. Совершенно неясно, к кому ему нужно прийти для того, чтобы договориться. Или стоит надеяться на справедливость российского суда? Пока загадка.

— Он называет заказчика — налоговую, которую много критиковал и продолжает это делать.

Илья Шепелин: Возможно, он действительно очень обидел какого-то большого чиновника (неважно, из налоговой он или нет), конкурента на обувном рынке или кого-то еще. Его заранее начали мочить всякие сайты с заказухой, где размещались тексты, написанные ужасным языком. Я читал их, там прям явно «джинса». Считывалось, что кто-то сильно добивается, чтобы его включили в иноагенты. И можем предположить, [что это случилось] по поводу его тяжбы с ФНС. 

Почему бы и нет? У нас бывший глава налоговой системы возглавляет сегодня правительство. А человек, который его сменил в ФНС, вполне вероятно, может иметь какие-то возможности и рычаги влияния. Это предположение, но такое вполне реально.

С Павловым, конечно, вышла загадочная история. Византийщина, что называется. Когда кто-то устроил тебе темную, а ты даже не знаешь точно, кто это сделал. Конечно, он знает больше, чем мы с вами. И он может эту историю представлять всем как свою борьбу с аппаратом налоговых чиновников, ему это может быть выгодно. Но в целом ясно одно: он кому-то перешел дорогу. И этот кто-то имеет доступ либо к чиновникам из Минюста, либо к сотрудникам Совета Безопасности и администрации президента.

— Правда ли, что 13 лет назад, когда принимался закон об иноагентах, всё казалось безобидным и прозрачным?

Галина Арапова: Журналисты и общество почему-то считали так. Хотя некоммерческие организации, по которым закон об иноагентах ударил первым, сразу говорили: это не безобидно, это ничего общего с прозрачностью и отчетностью не имеет, это не про транспарентность. Государство как бы успокаивало: «Вы просто подаете отчет в Минюст о том, откуда вы получаете деньги, на что тратите, и всё. Никаких проблем». 

Но никто, включая само государство, не обращал внимания на то, что некоммерческие организации эти отчеты уже давно подавали, несколько лет до этого закона. Законодательство о некоммерческих организациях уже было ужесточено, и была полная транспарентность, в то время как уровень коррупции и серых схем в самом государстве был дикий. А некоммерческие организации работали — прозрачнее не придумаешь. 

Не знаю, были ли в России организации в сфере бизнеса или государственных органов, у которых была бы такая прозрачная финансовая и налоговая отчетность и бухгалтерия [как у НКО]. Поэтому, когда начали говорить: «А в чем проблема? Вот вы просто будете писать отчеты», — НКО понимали, что цель была другая. Если вроде как «просто» подавать отчеты — зачем обязывали ставить пометки «иностранный агент», которые тогда уже были абсолютно токсичными? 

И мы, все некоммерческие и правозащитные организации, с самого начала пытались объяснять и обществу, и журналистам: не верьте, это совершенно про другое, это такая форма репрессий, выдавливание гражданских инициатив из общественной сферы и создание для них невыносимых условий работы, а как следствие еще и финансовое давление. 

Потому что как было? Согласно закону, ты сам должен догадаться и понять, что ты иностранный агент, и попросить внести тебя в реестр. А если ты этого не сделал, тебе нужно штраф — от 300 тысяч до 500 000 рублей. Это огромные деньги для любой организации. И ряд некоммерческих организаций уже в тот момент просто закрылись, у них не было денег этот штраф оплатить. Но были и те, которые платили. Об этом финансовом давлении на НКО тоже все забыли. И журналисты освещали это всё, честно говоря, неохотно, потому что это была не их проблема.

Все некоммерческие организации, словившие статус иностранного агента и подвергшиеся огромным штрафам, судились, и все суды в России проиграли. По тому, как шли судебные процессы, уже было понятно, что это политизированная история. Поначалу судьи смотрели на всё это квадратными глазами. Они спрашивали: «Какие вы иностранные агенты? Вы же полезное дело делаете». Судебный процесс идет, судья вроде всё понимает. 

Поэтому — нет, история с иноагентством не начиналась легко. Просто все, кого это не касалось, не воспринимали закон всерьез. Сейчас же страна дошла до того, что практически все крупные правозащитные организации либо ликвидированы, либо выдавлены из страны. Хотя мы изначально предупреждали всех: «Ребята, это плохо, это опасно, это сейчас про нас, а дальше это будет про медиа и про людей». Так оно и случилось. Вот буквально практика последних месяцев: Минюст стал составлять протоколы на физических лиц за то, что те сами не записались в реестр агентов. Ровно то, что делали по отношению к НКО. Минюст ведь долгое время включал физлиц в реестр принудительно, но не штрафовал. А сейчас стал штрафовать за то, что люди сами не догадались, что, оказывается, они иноагенты.

— Это безумие в праве?

Галина Арапова: Это история о том, что закон уже не отвечает никакой логике. Это просто политические желания отдельных людей наказать инакомыслящих. И да, конечно, это безумие. Обязательство самому гражданину доносить на себя записано буквами в документе, который называется «закон», но ничего общего с законом не имеет.

— НКО, за которыми пришли первыми, пытались обжаловать закон об иноагентах в Конституционном суде. У кого-то получилось?

Галина Арапова: Когда началась вся эта история с некоммерческими организациями, мы между собой, конечно, всё это обсуждали: что нам делать вообще, какие правовые действия предпринимать. В тот момент, конечно, обсуждался вопрос, обжаловать ли этот закон в Конституционном суде на соответствие Конституции. Выбор правовой и юридической стратегии — дело очень ответственное, потому что ты можешь сделать шаг, который не поможет, а наоборот — ухудшит ситуацию. В нашем тогдашнем совещании по вопросу, идти или не идти в КС, принимали участие очень много организаций: и уже ставшие иностранными агентами, и те, кто потенциально мог им стать. И мы приняли консолидированное решение не ходить туда, потому что уже на тот момент Конституционный суд демонстрировал полную лояльность государству. И те организации, которые работали в Конституционном суде, они говорили: подаем жалобы по политическим делам — проигрываем, подаем по бытовым, семейным делам (детские или жилищные пособия выбиваем) — есть шанс [выиграть]. 

Мы понимали, что есть риск: если мы пойдем в Конституционный суд и поднимем вопрос, должна ли деятельность правозащитных организаций считаться политической деятельностью, мы можем получить противоположный результат, когда КС скажет: да, должна. И мы решили не ходить. Пошла в КС только одна «Агора». И они получили ровно то, чего все опасались, — решение КС, которое расширило понятие политической деятельности, то есть деятельность правозащитных организаций приравняли к политической. И все суды потом на это постановление КС ссылались.

Так что поход в Конституционный суд — это не панацея, иногда это может сделать только хуже. Поэтому стратегия защиты выбирается совершенно осознанно. И важно, чтобы это было консолидированное решение. Поэтому по делам иностранных агентов вся практика в дальнейшем была согласована между юристами. 

Мы согласовывали каждый шаг, каждую формулировку, решали юридически, будем ли мы судиться в Москве, подавая иски против Минюста, или мы будем судиться в регионах, пробуя на ощупь, а вдруг в регионе будет лучше, может, судьи будут менее политически зависимыми... И боюсь, что мы, всё правозащитное сообщество, бились об стенку до того момента, пока не начали признавать иноагентами медиа и журналистов. Мы ходили по редакциям, просили: «Ну, пожалуйста, напишите про наш судебный процесс». 

— Как в тех словах немецкого пастора: «Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал: я же не был коммунистом. Когда они пришли за социал-демократами, я молчал: я же не был социал-демократом. Когда они пришли за членами профсоюза, я молчал: я же не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной — заступиться за меня было уже некому» (цитата принадлежит Мартину Нимеллеру, ею он пытался объяснить бездействие немецких интеллектуалов и их непротивление нацистам. — Прим. ред.).

— Да, в чистом виде. Я журналистов не виню, проблем было много и без закона об иноагентах. Но факт остается фактом: нас тогда не услышали, а потом произошло то, что произошло.

— А что с Европейским судом в итоге?

Галина Арапова: Был 2011 год, еще до того, как закон об иноагентах в окончательном виде был принят. Когда мы все вместе решали, что делать, было принято консолидированное решение, что «Мемориал», который на тот момент еще не включили в реестр иностранных агентов, пойдет в Европейский суд по правам человека. Пойдет с жалобой — как потенциальная жертва. То есть когда право этой организации еще не нарушено, но закон сформулирован так, что их право может быть нарушено. В ЕСПЧ можно поднимать вопрос о нарушении прав человека в двух ситуациях: когда у тебя уже твое право нарушено и когда — очень прогрессивный подход суда! — ты считаешь себя потенциальной жертвой. В родной стране приняли закон, ужесточающий, твое положение, как сейчас, например, с трансгендерами (взяли и просто отменили людей). Твое право еще не нарушено, но ты точно знаешь, что попадаешь в группу риска. 

В такой ситуации можно идти без обжалования на национальном уровне. И «Мемориал» поднял вопрос перед Европейским судом о том, что уже начинается в России такая дискриминационная практика, как присваивание иноагентских ярлыков. Это, повторюсь, была общая консолидированная стратегия. Мы походом в ЕСПЧ тогда как бы включили сирену и попытались привлечь к этому внимание. 

В тот момент те, кому статус иноагента уже прилетел, начали проходить собственные суды на родине, чтобы потом была возможность тоже подать иск в ЕСПЧ. И дальше каждый шел в суд самостоятельно. Коллективную жалобу в этой ситуации подать было невозможно: каждая организация по отдельности попадала в реестр, каждая должна была исчерпать все средства национальной защиты на родине, каждая должна была обжаловать свои штрафы. Каждый находился в собственном временном треке: кого-то включили в реестр раньше, кого-то — позже. «Общественный вердикт» — годом раньше нас, «Центр защиты прав СМИ», «Фонд защиты гласности» включили через год после нас. Уже потом Европейский суд объединил в одно большое дело все наши жалобы — 70 организаций. К большому сожалению, Европейский суд вынес решение уже после начала войны, то есть после того, как Россию выгнали из Совета Европы. И Россия решение Страсбурга по более чем 70 НКО не исполняет. А ЕСПЧ постановил, что нарушена статья 11 Европейской конвенции — право на свободу собраний и объединений. То есть суд признал, что у российских НКО должно быть право свободно объединяться для проведения общественно-полезной деятельности. Также суд признал нарушенной 10-ю статью той же Конвенции — право на свободу выражения мнения.

После начала войны мы подали еще 70 жалоб в Европейский суд по физическим лицам — иностранным агентам. Только в этом году мы уже подали 37 жалоб.

— В России же ЕСПЧ уже не работает. Зачем?

— После исключения России из Совета Европы у нас еще был транзитный период до 16 сентября 2022 года, когда все нарушения, совершенные до этой даты, мы имели право обжаловать в ЕСПЧ. Ну и, соответственно, мы еще должны были обжаловать всё на национальном уровне. Это время компенсировалось. И сейчас у нас этот цикл обжалования только завершился. По некоторым делам мы вот до конца августа сейчас подаем все оставшиеся жалобы в Европейский суд, и транзитный период заканчивается 5 сентября. То есть он длился два года. После этого никто никаких жалоб подать в Европейский суд уже не сможет. Дальше можно будет разве что в Комитет ООН по правам человека обращаться.

— Когда остановится этот бешеный принтер, на ваш взгляд, по выдаче иноагентских ярлыков? Вообще, до чего эта история, начавшаяся в 2011 году, дойдет в России?

Галина Арапова: Мне кажется, что пока власти не готовы останавливаться. Они вполне комфортно себя чувствуют, применяя этот репрессивный механизм. Наоборот — только во вкус вошли, потому что регулярно добавляют новые ограничения и, полагаю, и дальше будут продолжать наращивать список запретов. Сейчас они, на самом деле, только раскрутили репрессивную машину, когда примерно год назад начали усиленно составлять на включенных в реестр протоколы о нарушении исполнения обязанностей иностранного агента. С некоторой задержкой идет применение других репрессивных ограничительных мер в отношении не только иностранных агентов и участников, но и третьих лиц, «оказывающих содействие иностранным агентам». Круг людей, которые под это подпадают, расширяется. Приведу пример. Издание The Bell. Сначала признали иностранными агентами журналисток Лизу Осетинскую и Иру Малкову — лично. Потом признали иностранным агентом The Bell — их юридическое лицо в России. Потом включили в качестве иностранного агента целиком издание The Bell и 20 человек — всех сотрудников,даже бывших, которые уже не работали, включили в список «участники» иностранного агента. Просто имена переписали с сайта The Bell — технических сотрудников, журналистов, рекламщиков. 

А вот тех, кто под собственным именем там оказался, начали штрафовать. В 2023 году в июне начали активно составлять протоколы на самих иностранных агентов за то, что пометки иноагента и 18+ не ставят или отчеты не подают. Но в прошлом году таких кейсов была пара десятков. В этом году — уже под тысячу. Сегодня мы на всех этапах пытаемся учить людей жить с этим статусом, снижать риски, обжаловать штрафы, сокращать потенциальные финансовые обременения. Наши юристы констатируют: дела растут как снежный ком, каждую неделю семь-десять новых протоколов. И это только те люди, с которыми мы работаем. А есть еще другие организации. Есть еще люди, которые сами как-то разбираются. А примерно полгода назад начались протоколы на участников организаций-иноагентов, и их становится всё больше. Пару недель назад начались предупреждения от Минюста «третьим лицам». Третьи лица — это любой человек или любая организация, которая каким-то образом оказала содействие иностранному агенту в нарушении его обязанностей иноагента. Вот гипотетический пример: книжный магазин и гипотетический писатель Быков. Он хочет провести встречу с читателями в книжном магазине в Москве (реальный писатель Дмитрий Быков этого сделать не сможет — он не в России). Он заключает договор с книжным магазином, что они предоставят ему время и помещение для того, чтобы он провел встречу с читателями. И проводит: сидит там, рассказывает истории, подписывает свои книжки, люди слушают Быкова, покупают его книги. В такой ситуации кто виноват в том, что иноагент Быков сидел и книжки подписывал? Директор магазина, который предоставил ему помещение в аренду. Проблема в том, что в книжный магазин помимо взрослых заходят дети. А дети не имеют права слушать иностранных агентов. То есть директор книжного магазина должен был на входе повесить гигантскую табличку: «Встреча с иностранным агентом Быковым. Детям заходить нельзя». Либо надо запретить вообще вход детям в книжный магазин в этот день. А раз директор этого не сделал — значит, Быков занимался просвещением в отношении несовершеннолетних. Соответственно, вот директор — человек, который оказал содействие иноагенту. И это только одна гипотетическая ситуация. Мы, юристы, боялись, что они пойдут по такому, более простому пути, но они именно так и сделали.

И обычный читатель может тоже пострадать, если репостнет материал иноагентов, на котором те не поставили пометку. И таких читателей, делающих репосты без пометки, начали тоже штрафовать. То есть это уже распространение репрессий на читателей. Три недели назад была такая история с журналистом Кириллом Кривошеевым. У него есть собственный телеграм-канал, он там репостнул материал издания «Холод». А у «Холода» принципиальная позиция — они не ставят пометку. Кирилл репостнул, Минюст пришел к Кириллу. И таких случаев сейчас — масса.

Поэтому я считаю, что пока государство только раскручивает этот маховик. Они вкладывают ресурсы, увеличивают штат сотрудников Минюста и Роскомнадзора. Механизм отработанный: что бы ни происходило, горшочек варит почти каждую пятницу кашу и выплескивает очередную порцию иностранных агентов. Вообще, ощущение такое, что у них там уже заранее заготовленный гигантский список, и они просто каждую неделю у кошки рубят хвост по кусочку. Это будет продолжаться очень долго, пока политическая ситуация в стране не изменится. И думаю, будут добавляться различные ограничения для того, чтобы все боялись. А все уже и так боятся. Никто не хочет стать иностранным агентом, особенно живя в России.

Многие уже сошли с публичных позиций. Те, кто продолжает вести активную журналистскую деятельность и не ставит метку, тем самым повышает серьезно свои риски. После двух штрафов в течение года за такое возбуждают уголовное дело по 330.1 статье УК «Уклонение от исполнения обязанностей иностранного агента» (до двух лет лишения свободы). В марте Роскомнадзор радостно отчитался, что они передали 25 материалов в Следственный комитет на иноагентов для решения вопроса о возбуждении уголовных дел. И чем они опасны, даже если иноагент проживает за пределами РФ? Пример: в отношении Андрея Захарова, бывшего журналиста Би-би-си, возбуждено уголовное дело о несоблюдении обязанностей иностранного агента. Он объявлен в федеральный и в международный розыск. Живет не России. Но СК почему-то проводит обыск у питерской журналистки Ксении Клочковой по делу Захарова, которая ведет телеграм-канал «Ротонда». Единственная связь между Андреем и Ксенией состоит в том, что они когда-то десять лет назад вместе работали в питерском издании «Фонтанка». Но понятно, что иноагентское дело Захарова использовали не для того, чтобы узнать, что он и Клочкова делали в «Фонтанке» десять лет назад. Силовики использовали дело Андрея Захарова как форточку, в которую можно было залезть, чтобы надавить на Ксению за то, что она ведет независимый канал. Так можно проводить обыски у всех журналистов страны!

Страшно еще и то, что эта безумная российская практика вызывает положительную реакцию у многих других режимов. А что, так тоже можно было? Ну, тогда мы сейчас так и сделаем. В результате Казахстан принял закон об иноагентах, Кыргызстан принял. Грузия сейчас решает. В Сербии приняли. С трудом остановили принятие закона в Венгрии. Российские власти, как известно, ссылались на американский закон FARA 1938 года. Но закон FARA — про политическое лоббирование. Всё-таки надо разделять лоббирование и правозащитную, гражданскую и журналистскую деятельность.

Мира Ливадина, специально для «Новой газеты Казахстан»