Балканский узник

«Западный кукловод»

Андрей Гнёт — один из самых успешных белорусских режиссеров рекламы — хорошо известен и в мире: снимал ролики для многих крупных западных компаний. Впрочем, при всех атрибутах благополучной жизни успешного представителя креативного класса Гнёт всегда был граждански активен. Участвовал в акциях протеста, убегал от ОМОНа, говорил, что думает. А в 2020 году перешел в категорию тех, кого Лукашенко называет «западными кукловодами оппозиции». Андрей «кукловодил» белорусских спортсменов.

В августе 2020 года, когда протестовать начала вся Беларусь, Андрей вместе с баскетболисткой Еленой Левченко и гандбольным тренером Константином Яковлевым придумал Свободное объединение спортсменов (SOS_by). Потом ночью в середине августа у нового объединения было тайное собрание в офисе знакомого адвоката. Спецслужбам тогда еще было, вероятно, не до спортсменов: они охотились на участников первых протестных акций, и никто не обратил внимания на большое количество двухметровых людей в разноцветных спортивных костюмах.

— Я тогда сказал им: «Ребята, я не спортсмен, я режиссер, но хочу что-то сделать. Я пытался собрать режиссеров, но нас всего-то несколько человек. Нас мало, нас никто не знает, мы ничего не можем. А вас знают и любят все. Вас много, у вас безупречная репутация, вы можете стать локомотивом. Мы сможем так деморализовать диктатора, что ему мало не покажется. Давайте что-то делать, пока людей избивают в тюрьмах». Они согласились. И мы создали объединение. Один очень крутой дизайнер сделал нам гениальный логотип — пять олимпийских колец в виде слова SOS.

Видеоролики с обращениями спортсменов Андрей загружал в инстаграм с дачи родственников — для конспирации. Десять месяцев он создавал и выставлял жесткие ролики. Пропагандисты говорили: смотрите, эти спортсмены говорят как по-писаному, за ними кто-то стоит, их кто-то готовит. А это был режиссер Андрей Гнёт, которого десять месяцев не могли вычислить.

Андрей позвонил двум знакомым адвокатам, и те, не сговариваясь, сказали ему одно и то же: это черная метка, у тебя есть пара часов, чтобы собраться и уехать. Июнь 2021 года — это уже большой террор в Беларуси. Ежедневные аресты, разгром независимых медиа, суды и приговоры. Флагов в городе больше не было. Те, кто не уехал раньше, в спешке собирались. У Гнёта не было шенгенской визы, и единственное, что пришло ему в голову, — это уехать в Москву. Большой город, думал он, затеряться легко, да и надежные друзья за пределами Беларуси были именно в Москве. Он так и уехал — с небольшой дорожной сумкой, собравшись за два часа, как советовали адвокаты.

Две эмиграции и одна экстрадиция

В первой эмиграции — в России — Андрей Гнёт прожил полгода. А в декабре уехал в Таиланд в отпуск. Планировал провести там два месяца. Обратный билет был на 25 февраля 2022 года.

24 февраля, читая новости, он сначала говорил себе «нет-нет-нет, этого не может быть». А потом сел на мотоцикл и поехал в иммиграционный офис. Там уже собралась очередь из россиян и украинцев. Гнёт был единственным белорусом, вставшим в ту очередь.

Он продлил себе визу на два месяца. Позвонил в авиакомпанию и изменил завтрашнюю дату вылета на открытую. У него было два месяца законного пребывания в стране для размышлений, что делать дальше.

— В какой-то момент я подумал: а о чём я, собственно, размышляю? Я в Таиланд ездил с 2006 года постоянно, как на дачу. Я здесь всё знаю, здесь мое место. Я режиссер, летать на съемки я могу отсюда куда угодно. Да и «подрывной деятельностью» могу заниматься из любой точки мира. Зачем ломать голову? Я остался в Таиланде.

В октябре 2023 года Андрей полетел на съемки в Сербию. Продакшн-компания рассматривала три места для съемок: Грузию, Турцию и Сербию. По иронии судьбы на Сербии настоял сам режиссер: за несколько месяцев до того он там уже побывал — в августе снял для концерна Danon очень красивый ролик. Андрею понравилось в Сербии, и ролик было решено снимать в городе Нови-Сад.

В аэропорту Белграда, куда режиссер прилетел 30 октября прошлого года из Таиланда, с его паспортом долго возились. Вначале одна пограничница, потом к ней присоединился другой. Стучали по клавиатуре, что-то вбивали, куда-то звонили. А потом пришел полицейский и сказал: «Пройдемте со мной».

Андрей вспоминает, что в этот момент в его голове усиленно боролись два полушария. Одно говорило: ну вот, они тебя догнали. Другое отвечало: да ладно, я же не какой-нибудь Джулиан Ассанж, чтобы устраивать за мной охоту.

Через восемь часов подошел полицейский и спросил, есть ли у Андрея адвокат. И тогда он понял, что происходит нечто серьезное и страшное. Разумеется, у него, режиссера рекламы, прилетевшего в Сербию на несколько дней снимать рождественский ролик, адвоката не было. Полицейский сказал: попросите своих знакомых «снаружи», чтобы срочно искали адвоката. Андрей написал сообщения продюсерам и ассистенту. Каким-то чудесным образом поздним вечером они нашли двух адвокатов. С ними он познакомится в тот же вечер в суде.

Но сначала из аэропорта его повезли в отделение полиции. Именно там Андрей Гнёт узнал, что из Беларуси через Интерпол пришел запрос на его задержание и экстрадицию. Полицейские, вспоминает он, разговаривали с ним сочувственно. Они говорили: поймите, у нас к вам вообще претензий нет, и если бы мы могли вас отпустить, то сделали бы это немедленно, но это запрос Интерпола.

В маленьком прокуренном кабинете сидела судья Анна Милошевич. С самого начала диалог у них не получился. Андрей рассказывал о протестах 2020 года, о репрессиях, об объединении спортсменов, об охоте КГБ на неравнодушных белорусов. Судья прервала его: «Почему вы всё время говорите “КГБ”? Вы можете сказать нормальное название?» Андрей ответил: «КГБ». Судья раздраженно сказала: «Я знаю, что в СССР был КГБ. А сейчас как называется секретная служба?» Андрей повторил: «КГБ». Анна Милошевич обернулась к адвокатам: «Это что, правда?» Адвокаты подтвердили.

Карантин, «Хайятт» и «Джунгли»

В конце концов судья постановила заключить Андрея Гнёта под стражу. Она сказала, что если в течение 40 дней Беларусь не пришлет документы, то его выпустят на свободу. Режиссер не мог поверить, что 40 дней ему предстоит провести в тюрьме. Он не знал, что на самом деле намного больше.

— Когда меня привезли в центральную тюрьму Белграда (Централни затвор), двое тамошних полицейских сказали: да не беспокойся ты, никто тебя здесь не обидит, — вспоминает Андрей. — Я-то думал, что меня сразу начнут избивать, насиловать, ломать руки-ноги. Оказалось, нет. Ночью завели в карантин. А на следующий день перевели в камеру. Надо сказать, далеко не худшую — светлую и достаточно просторную. Это на местном жаргоне называется «Хайятт». Есть еще «Джунгли», туда лучше не попадать. Решение о том, кого в какую камеру отправить, принимает заместитель начальника тюрьмы Николич. Хороший мужик, кстати. Он лично общается с каждым новым заключенным и решает, куда его отправить. И между прочим, он неплохо говорит по-английски.

Хуже «Джунглей», рассказали новому заключенному старосидящие, только тюремная больница. Это страшное место, говорили опытные зеки, туда лучше не попадать. Так что если заболеешь — молчи. 

Поэтому ковидом вся камера болела тайно. Никто ничего не узнал.

Некоторыми особенностями сербской тюрьмы Андрей был потрясен в первый же день. Когда ему выдали пластиковую тарелку и ложку, а кружку или стакан — нет. Оказалось, заключенным емкости для питья не положены. Пластмассовую кружку можно купить в тюремном магазине, когда на счету уже будут деньги. Посещение магазина разрешено два раза в неделю. А пока нет денег — хоть ладони ковшиком складывай, чтобы попить.

Сокамерники поначалу приняли его настороженно. Сразу поняли, что человек не из криминального мира, но тогда кто? Стукач? Так он на чужом языке говорит. Расспрашивали и никак не могли понять, что это за коктейль Молотова: спортсмены, режиссер, диктатура, Таиланд — что это всё значит и какая связь? Но потом все всё поняли: в тюрьме и не такое бывает. А глава черногорского наркокартеля, сидевший в той же камере, вообще зауважал Андрея: «Мой отец боролся за независимость Черногории, а ты борешься за свободу Беларуси».

А еще Андрей Гнёт стал в камере шеф-поваром. Паек был скудным: утром подкрашенная сладкая водичка, называемая чаем, и яблоко или джем. Раз в неделю — два яйца вкрутую. В обед — батон и тарелка капустного или фасолевого супа. Но после того как Гнёт обнаружил в тарелке жучков и червячков, камера супы есть перестала (охранники смеялись и говорили: «Это же дополнительный протеин!»). А на ужин — кислое молоко и кусок кукурузной лепешки. Выжить на тюремном рационе взрослым мужчинам невозможно. Местным заключенным носили передачи. Андрею передач не носили. Иностранцу в тюрьме всегда труднее. Спасает разве что посещение магазина дважды в неделю. Но и лайфхаки в отсутствие необходимого мозг продуцирует быстро. И Гнёт стал шеф-поваром. Он придумывал.

Крышкой от консервной банки он вспарывал брюхо обеденному батону и доставал оттуда весь мякиш. На оставшиеся корки наливал майонез и кетчуп из отоварки, выкладывал тунца из консервов, спрессовывал этот сэндвич, заматывал в целлофановый пакет и засовывал между ребрами батареи. Отопление в тюрьме было паровое, его включали каждый день в шесть часов вечера, и к ужину у камеры были горячие сэндвичи, которые даже хрустели. Раз в неделю, когда давали два крутых яйца, Андрей их фаршировал тем, что было под рукой, но всегда было вкусно. А для больных он придумал эликсир здоровья: заливал имбирь кипятком, оставлял настояться, потом выжимал туда сок лимона и мед из передач сокамерников. Получался витаминный бустер, и вся камера, несмотря на ослабленный иммунитет, смогла избежать тюремной больницы, даже заболев ковидом. Сокамерники предлагали открыть «ЦЗ-кафе». ЦЗ — это, конечно, «централни затвор». А для Андрея это было творчество.

В Сербии Высший суд — на самом деле низший

Адвокат, посетивший Андрея Гнёта в тюрьме сразу же после ареста, сказал: нужно ждать документы из Беларуси. Они пришли 15 ноября прошлого года. 30 страниц текста, обращение в министерство юстиции Сербии от генеральной прокуратуры Беларуси. Обращение начиналось с куртуазного заверения уважаемых сербских коллег в том, что на родине никто не собирается преследовать Андрея Гнёта по политическим мотивам, с ним не будут жестоко обращаться и вообще все международные нормы будут соблюдены. В том же пакете были выдержки из уголовного дела — так Андрей вообще узнал о нём.

Белорусские силовики за последние годы смекнули: они прекрасно знают, что запросы по политическим статьям (создание экстремистского формирования, массовые беспорядки — то, что угрожает Гнёту) никакой Интерпол не примет. И лучший способ догнать и вернуть сбежавшего — это обвинить его по экономической статье. Андрей из материалов дела узнал, что на родине его обвиняют в уклонении от уплаты налогов, статья 243 УК Беларуси.

— Меня обвинили в том, что я неправильно платил налоги в период с 2012 по 2018 год, нарушив поправки в налоговый кодекс, которые были приняты только в 2019 году! — говорит Андрей. — Но я не мог предвидеть, что законодательство изменится в будущем. В 2019 году в налоговый кодекс ввели понятие «дробление бизнеса»: если ты бизнесмен и открыл не одну компанию, а две, то это по определению означает, что ты дробишь бизнес. И мне задним числом на всю выручку за шесть лет насчитали еще 20 процентов НДС, а потом обвинили в том, что я уклонился от уплаты этого НДС, который в соответствии с действовавшим тогда законодательством я вообще не должен был платить. Я смеялся, когда читал всё это, но в какой-то момент стало уже не до смеха: там было написано, что я «вводил в заблуждение бухгалтера», — бухгалтера, которая умерла в 2016 году. Впрочем, когда закончил читать — успокоился. Понял, что это месть — за спортсменов, за то, что мы с ними добились отмены чемпионата мира по хоккею в Беларуси, — и что никаких преступлений я не совершал.

К слову, в случаях дополнительных начислений (даже если не рассматривать их незаконность в данном случае, лишь процедуру) налоговая инспекция отправляет извещения на уплату налога. Но по адресу регистрация Андрея Гнёта никаких бумаг не приходило — ни извещений от налоговой инспекции, ни повесток, ни писем. Правда, в феврале 2023 года к его маме приходили люди в штатском, но обыски тогда шли у многих, в том числе у спортсменов, с которыми был связан Гнёт.

Казалось, что теперь белорусский режим может уехавшему режиссеру разве что соли на хвост насыпать.

Бумаги из Минска пришли 15 ноября, а 7 декабря состоялось тайное заседание Высшего суда (к слову, Высший суд — это суд первой инстанции, дальше идет апелляционный) об экстрадиции Гнёта. Ни самого Андрея, ни его адвокатов никто об этом даже не уведомил. Хотя по сербскому законодательству, объясняли ему потом адвокаты, суд должен заслушать экстрадируемое лицо и его защиту, чтобы установить, есть ли какие-либо препятствия для экстрадиции. В середине декабря Андрей просто получил в тюрьме судебное решение об экстрадиции. Адвокаты тут же подали жалобу в апелляционный суд, где указали все нарушения сербского законодательства, и 19 февраля состоялся апелляционный суд, который был фактически работой над ошибками: суду первой инстанции указали на процессуальные нарушения, и всё вернулось к исходной точке — рассмотрению вопроса об экстрадиции фактически с нуля.

— Потом было два судебных заседания — 26 марта и 1 апреля. Каждое длилось четыре часа. Я говорил так, что меня невозможно было остановить. Причем ничего не говорил от собственного имени. Всё было подкреплено цитатами и ссылками. Например, я не утверждал, что в Беларуси есть политзаключенные, а говорил: «Как следует из доклада спецдокладчика ООН по Беларуси Анаис Марин, в Беларуси есть политзаключенные». У меня были все резолюции Евросоюза и Совета Европы. В общей сложности я приложил к своим выступлениям около 200 страниц. Суду понадобилось аж два месяца, чтобы всё это прочитать, и 31 мая Высший суд постановил, что соблюдены все условия для моей экстрадиции, и никаких препятствий нет. Решение я получил 13 июня. Теперь мы подали апелляцию. Сколько ждать рассмотрения — неизвестно. Но я, по крайней мере, теперь под домашним арестом, а не в камере.

В следующей жизни — только сербским адвокатом

В сербской эпопее Гнёта суды первой и второй инстанции будто бы играли роли доброго и злого полицейского. Одновременно с решением об экстрадиции 31 мая Высший суд отказал Андрею Гнёту в переводе под домашний арест. А 5 июня апелляционный суд принял решение изменить меру пресечения и перевести его под домашний арест. Квартиру ему нашли адвокаты.

— Если будешь хорошо себя вести в этой жизни, то в следующей тебе, возможно, повезет родиться сербским адвокатом. Мои адвокаты нашли мне квартиру примерно в четыре раза дороже ее рыночной стоимости. Обычная аренда такой квартиры стоит 400 евро в месяц, но я плачу за нее 1500 евро, рассчитываюсь непосредственно с адвокатами. 

Сколько мне выставят за апелляцию — я даже не представляю (счет они пока еще не предъявили).

Перевод под домашний арест выглядел так: 15 минут на сборы (все сокамерники совали ему записки с номерами телефонов, по которым нужно позвонить, — из белградской тюрьмы можно вынести что угодно, никаких досмотров на выходе), бумага с адресом в руки и предупреждение, что добраться до места домашнего ареста нужно за час. Если больше времени — это нарушение режима и возврат назад в тюрьму. Андрей вышел за ворота тюрьмы — имея при себе бумажку с адресом, разряженный телефон и без денег. Выручили полупьяные местные жители в ближайшей забегаловке, перед которыми Гнёт изобразил заблудившегося туриста, — они отвезли его до того самого дома, в котором Гнёт живет теперь в ожидании апелляции.

На ноге у Андрея электронный браслет. Браслет фиксирует передвижения: выходить из дома можно на один час в день. Зато на «входящий трафик» никаких ограничений нет: к Андрею могут приходить гости. Кто угодно и в любом количестве. «Я могу позвать ансамбль с медведями, и это не будет нарушением режима домашнего ареста», — говорит Андрей. Он вообще изо всех сил бодрится, храбрится и шутит. Ест борщ, который приносят правозащитники. И снова повторяет, что живым в теперешнюю Беларусь не вернется.